Густав Барта - Венгрия за границами Венгрии

Наверное, была какая-то связь. Возможно, папа дважды пытался сказать мне, именно мне, о том, что узнал по ту сторону. Какую-то конечную истину, всеобъемлющее слово или фразу, которые сделали бы самое ценное сокровище, единственного сына, господином мира. Но отец не мог этого сказать, ему не позволяли, потому что этим нельзя делиться с непосвященными, с теми, кто еще жив. Возможно, это слово или фраза были скрыты в каком-нибудь «Четверге» Альберта Вайды, и папа, а также Фунес и Цинакан уже давно подозревали о них, а во время десятиминутной смерти доказали их существование.

Может, папа хотел сказать то, что сказал Бог Отец Иисусу в Страстной четверг в Гефсиманском саду, в момент истинного посвящения.

В когда-то переполненной комнате теперь живет одна мама, проживает безрадостную вдовью жизнь. Может быть, там до сих пор звучит голос радио «Свободная Европа», а значит, и голос всего мира. Папа пронзительно смотрит со свадебной фотографии, радио передает скучные программы из Бухареста или Марошвашархея, и только из магнитофона иногда звучат Каталин Каради и Янош Шарди.

Радио «Свободная Европа» закрыли, Альберт Вайда умер пару лет назад. А у меня осталось два варианта: раздобыть записи «Четверга» тех лет и почувствовать отличающееся от всех остальных слово, глагол бытия, союз, личное местоимение или банальную фразу, которую можно по-разному интерпретировать. Или же ждать, что однажды где-то, когда-то прозвучит давно исчезнувшая радиостанция и уже почивший диктор объявит «После дождичка в четверг» Альберта Вайды, а давно покойный Альберт Вайда кашлянет и, наконец, прольется настоящим дождем в Страстной четверг.

* * *

Толстая женщина жизнь мою перестирала,начисто стерла всю грязь, я вернулся в начало.Толстая женщина в раме стекла городского,прошлое прожито, как мне найти тебя снова.Что-то притащит мне завтра в повозке скрипучейславная женщина-кит, этот город пахучий,этот двуличный эдем отвергает молитвы.Омут, в котором я бегал по лезвию бритвыв князи и в грязи и снова: огромное телоя, заикаясь, черчу на бумаге несмело.Я неприступность его покоряю со стоном,и проступает былое полуденным фоном.

Издалека я наслаждалсягорами, но задрать им юбкиперистых облаков украдкойя не мечтал. Я выл от моря,и лишь работу ненавиделсильнее путешествий. Городмоей вселенной стал. Я был в немсамим собой, когда бурлилавокруг толпа, и взгляд глоталнаживку красочной рекламы.

Кафе: земное наслажденье.Я мог сидеть в дыму часами,и неустанно и бездумнобездельничать: пустоты в жизнинаполнили кафе, скитанья,и Юдит. Иногда я думалс собой покончить и пыталсядобить неплотный сгусток плоти,но вот я жив. И полагаю,блаженство страха перед безднойпожалуй, отрицает пастырь,но все же в этом было счастье.

С каким отчаяньем я мчалсяна дождевых червях подземки,на эскалаторе толкался,себе присваивал в мечтаньяходежду броскую и женщин!

Сидеть на набережной возлестального зеркала и видеть,как отражается на гладимое лицо, и Пешт, и Буда!

Поэзия окраин… Развепурпурный трон приятней глазу,чем теплые, родные лужи!В огромной глянцевой квартиреедва ль такие бродят страсти,которые ежеминутнобурлят на хуторе забытом.

Там, в закоулках, среди спертыхвоспоминаний пруд, и роща,сад розовый и водопады,принцесса в замке, и полцарства,и привидения, и ведьмы.

Я вечный трубадур былого,непреходящего, я будуиграть удушливое танго,признание в любви безмерной,которая лишь мне доступна,которая лишь там снисходит.

Моя голова смотрит гордо(еще бы к ней крепкое тело),работа на славу, я будувселенную строить умело.

Я в ней и зачинщик, и пастырь,ползучий, при этом крылатый,я Бог, воплотившийся в смертном.И все же что свято, то свято.

Что наше, то наше. Границыпреступная страсть не нарушит,круги не собьются. Я знаю:болезнь не пожрет мою душу.

В юдоли современных крысс размахом бушевала страстьслепых надежд. Из-за кулиспришла к нам плесень, как напасть,секунды стеблями сплелись.

Любовь, как музыка, лилась!

Безумство позы! Скрежет дней!Как скорый поезд, я влеталпод своды станции твоей.

Украдкой Эрос хохотал,И жар вздымался все сильней.

Я погружал в отверстый ротсвою недюжинную прыть,порой (чтоб снова не попастьв капкан утробы) я спешилсбежать в туннель кишки прямой.

Наш коврик, наш экран, наш мозг,наш позвоночник, наш язык,и наше сердце, вечный миг.

Дым раскаленный шел от вен,и солнце щурилось едва!Лицо любимой! Сцена сцен!

Нет смерти, ты навек жива.

И Бог трепетал, глядя на такую любовь.

лишь зеркала узнаютпро душу новой маски

в кредит живую розууже начало сказки

как ложь великолепнакак будни монотонны

до вечера бродягаи до утра подонок

за розу королевствоцветок веселой шлюхе

лишь зеркала узнаютдуша сегодня в духе

Зачем мне разворачивать сонет— под распорядок строчек и слогов,неровный шаг или глубокий след,чтоб знала ты: я вышел из краев?

Пусть на бумаге, как цветы зимой,растут нежданно фразы и слова,чтобы тебя, фантом желанный мой,их лепестками нежно укрывать?

Быть может, лучше клеткой будет стих,в решетку слов я сердце заключу —— свершается блистательный грабеж —

нездешний дар украдкой я вручу —душа, освободившись от оков,дотла сгорит, и воссияет вновь?

Нандор Гион

Нандор Гион родился 1 февраля 1941 г. в городе Сабадка (Суботица) — родине многих выдающихся венгерских писателей и поэтов (достаточно назвать хотя бы Дежё Костолани и Гезу Чата). После техникума Гион поступил в университет Воеводины на отделение венгерского языка и литературы, а по его окончании стал сотрудником венгерского радио. Первый успех пришел к писателю во второй половине 1960-х гг. с романами «Амфибии в пещере» (1968) и «Брат мой, Иоав» (1969). В это время в югославской венгерской литературе появляется целое поколение интересных молодых авторов, объединившихся вокруг журнала «Уй симпозион» («Новый симпозиум», 1965–1992). Наряду с Нандором Гионом, ставшим в 1969 г. членом редколлегии журнала, в нем активно печатался еще один автор нашего сборника — Отто Толнаи.

Среди многочисленных романов Нандора Гиона самую большую популярность снискал «Цветочный солдат» (1973) — часть тетралогии «Он и разбойникам играл», посвященной жизни городка Сенттамаш, в период с 1898 г. до середины XX века. Роман для подростков «Бакланы еще не вернулись» (1977) стал частью обязательной школьной программы.

Нандор Гион успел побывать председателем Объединения писателей Воеводины, директором театра в городе Нови-Сад (по-венгерски Уйвидек), журналистом и редактором на местном радио. После распада Югославии в 1993 г. он переехал на постоянное жительство в Венгрию, где год спустя вышел роман «Иссахар», посвященный драматическим событиям на Балканах (по этому и двум подростковым романам Гиона были сняты художественные фильмы). После смерти Нандора Гиона (2002 г.) его имя стала носить стипендия для молодых венгерских писателей ближнего зарубежья.