Анастасия Соболевская - Грета за стеной
Из форточки подул свежий ветер, и в комнату ворвался теплый запах дождя.
В дверь тихо постучали. Грета отвлеклась и положила тюбик с берлинской лазурью обратно в короб.
— Да?
Она открыла дверь. На пороге стоял Мартин и переминался с ноги на ногу Грету вдруг наполнило странное волнение.
— Меня кто-то зовет? — спросила она, давая ему войти.
— Нет.
Он протянул ей небольшой сверток, размером с книгу, обернутый алой подарочной бумагой.
— Это тебе.
— Еще подарок? — она взяла сверток. Он оказался тяжелым, — Зачем? Вы и так здорово потратились…
Она не знала, куда деть глаза.
— Это от меня.
И Грета задохнулась от волнения, будто ее стена дала трещину. Она сорвала ленту, развернула бумагу и обнаружила под этой мишурой то, что меньше всего ожидала увидеть: книгу о монументальной живописи. На плотной мелованной бумаге, с цветными иллюстрациями в подарочном футляре. Книга была невероятно красивой. Грета потеряла дар речи, настолько она не ждала такого подарка. И откуда Мартину знать, где она учится? Она лишь однажды упомянула при нем, что поступила на кафедру монументальной живописи. Ее щеки запылали пунцом.
Порыв ветра с силой распахнул окно в комнату. Удар рамы о стену выдернул Грету из какого-то вакуума.
— Я сейчас, — Грета пальчиком показала Мартину подождать, а сама, отчаянно краснея, поспешила закрыть окно. Она зашла за занавеску и высунулась наружу, подставив руку и лицо приятному прохладному дождю. Закрывая щеколды, она молилась всем богам, сама не зная о чем, а когда обернулась, Мартин стоял совсем рядом, по ту сторону прозрачного тюля. В его глазах читалось что-то, от чего Грету накрыло такой теплой волной, что она, казалось, утонет. Она поднялась на цыпочки, и ее рука сама подалась вперед. Мартин аккуратно взял ее, через занавеску, и провел большим пальцем по ее пальцам. Грету как будто током ударило. Он притянул Грету к себе и поцеловал, в щеку, также через тонкую, как паутина, ткань. Грета от волнения задохнулась. Она не заметила, как невесомый тюль вдруг исчез между ними, и как губы молодого мужчины прильнули к ее губам в теплом, нежном, пахнущем мятой и кофе, поцелуе. Всего несколько мгновений и мир вокруг Греты затрещал. Мартин осторожно отстранился, и они уставились друг на друга так, будто увиделись впервые. Он тоже не понял, как это получилось. Они стояли и молчали. Мартин поспешил убрать руки, и для Греты волшебство закончилось. Он схватился за голову, обычный жест Мартина, когда дело двигалось к катастрофе, попятился назад, быстрее, быстрее и пулей вылетел из внезапно ставшей душной комнаты, а Грета так и осталась стоять, сминая дрожащими пальцами занавеску, пылая румянцем от негодования и желания броситься вслед за ним и вернуть. Растерянная, она простояла так еще несколько минут, прежде чем прийти в себя от перевозбуждения, и спустилась вниз. Мартина в доме уже не было.
— Ему понадобилась в участок, — пояснил отец. — Будешь еще торт?
Какой, к черту, торт?
— Нет, спасибо. Я лучше в комнату вернусь.
Весь вечер и ночь неожиданный поцелуй не выходил у нее из головы. Грета поймала себя на мысли о том, что только он и был необходим ей, как воздух, все это время. И именно он был лучшим подарком на семнадцатый день рождения, и пусть все произошло совсем не так, как она рисовала в мечтах, она всей душой желала ощутить его снова. Ей будто приоткрылась дверь во что-то новое. Она боялась представить, что будет, когда они снова увидятся с Мартином. Убежит ли он снова? Или сделает вид, что ничего не произошло? Интуитивно чувствуя, что ничем хорошим это не кончится, она заделывала трещины в своей стене, но никак не хотела отпускать Мартина, и едва сдерживалась, чтобы не предаться более смелым фантазиям о том, какие сильные у него руки, и как должно быть приятно, когда они смыкаются на талии. Она больше не могла спокойно смотреть на колыхающиеся на ветру занавески.
— Чтоб тебя, Грета! — выругалась она сама на себя и накрыла лицо подушкой.
До конца выходных Мартина она больше не видела, только слышала, как отец разговаривал с ним по телефону, и жаждала поговорить с ним сама. Но как бы она объяснила это отцу? Она сразу решила, что благоразумнее с ее стороны будет умолчать о случившемся. И судя по тому, что отец вел себя, как обычно, Мартин тоже молчал.
Когда началась новая рабочая неделя, Грета немного отвлеклась от переживаний, находя спасение от чарующего томления на занятиях станковой живописи и рисунка, но стоило парам закончиться, как ее душа с новой силой воспаряла к небесам и рвалась на волю, к юноше с вьющимися волосами. Она покорно шла на поводу у воображения и «засыпала» с кистью в руке. Бывало даже, что господин Адлер или Суннива одергивали ее, и ей становилось неловко. Внутри себя она отсчитывала дни, когда снова приедет к отцу. Однако, на следующей неделе ей не повезло увидеться с Мартином. Буквально за пятнадцать минут до ее приезда он уехал в Центр. И снова последовала неделя томительных ожиданий. Мама отметила, что дочка стала очень рассеянной, Свен пошутил, что она просто влюбилась. Грета ответила, что у нее выдалась тяжелая неделя в академии, а сама для себя признала, что отчим был прав — она влюбилась. Был ли влюблен в нее Мартин, оставалось для нее загадкой. Суннива говорила, что молодым людям необязательно любить девушку, чтобы ее целовать, и Грете становилось тошно. Она убеждала себя, что Мартин совсем не такой. Не о похоти говорил его взгляд — он боялся к ней прикоснуться, и вряд ли поцеловал бы, не протяни она ему руку. Мысли и догадки сводили ее с ума. Она ничего не рассказала даже Сунниве. Зачем кому-то знать, как помощник комиссара полиции целует его несовершеннолетнюю дочь у него же в доме? Меньше всего она хотела ему навредить. Когда отец заметил книгу, Грета сказала, что сама купила ее на стипендию. Грета перелистывала ее каждый вечер. Между 104-й и 105-й страницей она нашла открытку, и то, что она прочла, озадачило ее и тронуло. Аккуратно выведенные три строчки. Но то, что проглядывалось за ними, было куда более личным. Грету будто снова охватило теплой волной откуда-то изнутри, и она улыбнулась. Суннива в корне неправа, а если и права, то к Мартину это не относится. Она всюду носила эту открытку с собой.
Перед вторым долгим перерывом Грета видела Мартина лишь однажды. Когда отец заехал за ней в академию, чтобы дочь не тратила ни денег, ни времени, закидывая вещи на Ринг, перед тем, как снова отправиться в Ауденхоф на выходные.
Грета забралась в машину и на переднем пассажирском сидении обнаружила Мартина. Всю дорогу до дома он молчал и следил за дорогой. Они ехали в тишине, а у Греты духу не хватало спросить Мартина, что он тут делает. Несколько раз она поймала на себе его взгляд через зеркало заднего вида, и ей было приятно его внимание. Чем-то, очень отдаленно, он напоминал ей отца. Внешне они едва ли походили друг на друга, но что-то общее определенно проглядывалось. Маркус сам когда-то говорил, что Мартин напоминает ему самого себя в молодости, разве что он никогда не был таким высоким и кудрявым.
Очень скоро они подъехали к дому.
— Я пока оставлю тебя? — Маркус обратился к дочери.
— А? — Грета отвлеклась от любовных переживаний, подпитываемых ароматом кофе и мяты, неуверенно пробивающегося сквозь хвойную автомобильную отдушку.
— Нам еще нужно к свидетелю. Я открою тебе дом. Подождешь меня? Я на пару часов.
— Хорошо.
Он помог ей вытащить вещи из салона и отнес все тубусы в ее комнату Грета загрустила, что ей не удалось поговорить с Мартином. И как же ей хотелось напроситься ехать с ними.
Потом последовала томительная пауза длиною в два месяца, когда будто само провидение не желало, чтобы Грета и Мартин пересекались. Она могла только надеяться, что и ему на другом конце города, тоже без нее неуютно, и он тоже грызет себя изнутри ожиданиями и надеждой.
Немного скрасила поблекшие дни зачетная неделя — вот уж где было ни до любовной хандры. После устного зачета по лекциям, на развеске Адлер неожиданно забрал в фонд академии все работы Греты, даже те, которые ругал особенно усердно, доводя Грету до исступления. Если честно, Грета едва в обморок от волнения не падала, когда подавала ему свои работы.
— Да ну, прекрати, — успокаивала ее Суннива, — Ты ему нравишься.
Легко сказать. У Греты сердце заходилось от стука, когда он начинал комментировать ее полотна. Как если бы красной ручкой исправлял ошибки в перспективе и пропорциях прямо на холсте. И хоть он весьма скупо высказался о каждой из них, придравшись к скучным мазкам масла, но сам факт, что Адлер забрал все, буквально кричало о том, что ругал он ее для проформы, чтобы Грета не расслаблялась и не витала в облаках, чем находил реальные поводы для придирок. Когда до конца занятия оставалось еще полчаса, а все зачеты были проставлены, Тео Адлер сменил гнев на милость и устроил первокурсникам небольшой банкет в виде угощения шоколадными конфетами и вишневым соком, припасенными заранее. Так он хотел дать студентам повод немного расслабиться перед предстоящими экзаменами. И таким он нравился Грете больше всего.
