Ханс Хенни Янн - Это настигнет каждого
Странно: почему-то он был уверен, что не все горожане поддались сну... он ведь и сам не поддался... и что как раз они-то, эти где-то затаившиеся Бессонные, в чем-то сродни ему... что он - один из них. Окно, привлекшее его своим светом, теперь утратило для него всякий смысл. Взглянув напоследок вверх, он даже не вспомнил, какая из черных мертвых глазниц совсем недавно была живым глазом.
Он с удовлетворением отметил, что, привыкнув к отсутствию света, опять начал различать очертания домов, тротуар и трамвайную линию. Он пошел дальше - в сторону, противоположную той, откуда пришел. Мысли его не были отчетливыми или навязчивыми. Он мог бы сказать, что чувствует себя сонным - не усталым, а всего лишь утратившим внимательность, равнодушным по отношению к своему состоянию и к темному городу, - что все как бы расплывается. «Мы ходим по улицам, пока наша любовь не испортится», - подумал он еще раз.
Эта фраза ничего для него не значила, а только подчеркивала, неизвестно зачем, что он - уже взрослый, что никакие побуждения взрослых ему не чужды.
По прошествии какого-то времени он пожалел, что не проник в дом. «Тот человек наверняка еще не успел заснуть, - убеждал он себя. - Я мог бы присесть к нему на кровать, и мы бы что-то друг другу рассказывали или задавали вопросы». Воображаемая встреча так и не обрела четких контуров. Он не видел мысленно ни конкретного мужчину, ни женщину. А о детях вообще не думал. Только жалел, что не был достаточно решительным. И дал себе слово не упустить следующего шанса. Тем более, что, как ему пришло в голову, люди, которых он может встретить в дальнейшем, все будут его поля ягоды: беспокойные и бессонные, в противоположность тем местным жителям, которые уже заснули - а значит, наверняка чем-то отличаются от бодрствующих.
Матье попытался как-то сформулировать для себя эту разницу. Но какое бы представление он ни вызывал в своем воображении, оно тотчас тускнело. Спящие и бодрствующие сливались воедино, уподобляясь ему самому, обретая общую чудовищную идентичность: как если бы все в мире были Матье, этим взрослым человеком со взрослыми побуждениями, двадцати трех лет от роду, которому еще нет нужды думать о смерти, у которого за плечами двадцатитрехлетнее прошлое, несущественное. Да, в нем периодически пробуждалось любовное влечение; но благодать на него не снизошла. Он тоже ходил по улицам, ибо в свои двадцать три года был вполне заурядным человеком, а счастья не испытал. Одни ходят по улицам с женщинами, другие - с юношами. Такое не утаишь. Остальное - профессиональные хлопоты, скука, болтовня об искусстве, собор Святого Петра, египетские пирамиды, Бах, Окегем[49] или Стравинский, китч или Шекспир, Бог или космическое пространство. Глянцевые журналы заменили людям мозги. Свихнуться можно. В конце вас либо закопают, либо кремируют. Других вариантов нет.
Он сказал с раздражением:
- Я упустил возможность узнать, каковы на самом деле здешние жители. Мне трудно представить себе сон всех этих незнакомцев. Я знаю только, что они лежат; но для меня они не имеют лиц. Вспоминают ли они поэта Пифагора или медузу Тукки? Просовывают ли голову между ляжками, чтобы снять шляпу перед собственной задницей? Мне бы надо увидеть хоть одно лицо. Нельзя рассуждать о кошачьей морде, если ты ни разу в жизни не видал кошки; иначе тебе примерещится жаба или блин. А этих, здешних, я так и не увидел.
Он преткнулся. О камень; от соприкосновения камня с подошвой возник резкий звук, подобный хлопку бича. И звук этот эхом отразился от фасадов домов на противоположной стороне улицы.
- Теперь они знают, что я здесь, - сказал он себе, - теперь меня услышали.
Он пошел дальше, приободренный подобием надежды. Тишина, по крайней мере, разодралась.
Но ничего не произошло. Нигде не распахнулось окно, никто не вышел из двери, не раздалось никакого крика.
- Крепко же они спят, - сказал он и поспешно двинулся дальше, будто хотел как можно скорее добраться до определенной цели.
Тут-то его и остановил какой-то мужчина. Вышедший из-под арки и загородивший дорогу.
Матье не сразу понял, кто ему помешал идти. Он вздрогнул от страха, у него вырвалось необдуманное слово. Судя по фигуре, чужак был крупным и сильным. Матье показалось, будто одет он в подобие униформы; во всяком случае, на одежде имелись блестящие пуговицы. То, что это мужчина, оставалось только предположением, поскольку незнакомец еще не заговорил. Он зажег карманный фонарик, протянул Матье карточку, посветил на нее, чтобы можно было прочесть напечатанный текст. После некоторых колебаний Матье принялся разбирать буквы. И прочитал:
Эльвира принимает гостей в уютном салоне. Сэндвичи. Вино. Красивая женская грудь. Уникальные в своем роде превращения. За одноразовое вспомоществование в размере 50 фр. Никто не пожалеет, что помог Эльвире.
Фонарик погас; в руке у Матье осталась карточка. (Позже она пропала; вероятно, он ее машинально выбросил.)
- А вы в этом доме привратник? - поинтересовался он.
- Я тот, кем вы меня назовете, мой господин, - гортанным голосом произнес незнакомец.
- Кто такая Эльвира? - спросил Матье.
- Неожиданность, - сказал привратник.
- Не очень-то точная информация, - пробурчал Матье.
- Кто сам ничего не пережил, ничего не знает, - возразил тот.
- Меня это не касается, - сказал Матье, - я хочу продолжить свой путь.
- Вы заблуждаетесь, мой господин, вы не хотите продолжить свой путь. Вы прибыли в этот город и теперь не можете просто пройти сквозь него. Вы сами знаете. У вас есть задание. Вы уже многое упустили. Упустили светлое окно.
Он оттеснил все еще противящегося Матье в сторону. Не дотрагиваясь до него; просто тень незнакомца действовала как некая сила.
Матье снова заговорил:
- Я о вас ничего не знаю; зато вы обо мне что-то знаете. Это правда: я не использовал для своих целей то окно. И после дал себе зарок, что второго шанса не упущу. Но мне кажется, здесь я только попусту потрачу время -цель моя где-то в другом месте.
- Как вам угодно, мой господин, - сказал гортанный голос. - Никто вас не принуждает. Вы вправе пропустить столько шансов - шансов узнать что-либо, - сколько пожелаете. Но город рано или поздно кончится. Прошу вас подумать об этом! Внезапно вы окажетесь посреди пустынного поля... а город останется позади. Вернуться вы не сумеете. И будете сожалеть, что ничего не узнали об этих людях. Здесь никогда нет возврата - всегда лишь одно направление. Через несколько минут я запру дом. Тогда для каждого, кто захочет войти, будет слишком поздно. После уже никого не пропустят.
И он повернулся, чтобы пройти в арку.
- Пожалуйста, побудьте еще минутку со мной, - попросил Матье, - Я здесь чужой и понимаю, что многое делаю неправильно; но ежели бы вы согласились объяснить мне здешние обычаи, для меня новые, я бы совершал меньше ошибок.
- Вы вправе следовать за мной. Мне же нельзя долго стоять на улице. Все просто принимают это к сведению, без каких-либо толкований. Таково предписание. Связано ли оно с какой-то разумной причиной, или только отражает старинный обычай, смысла которого уже никто не помнит, совершенно не важно. О таких вещах не спрашивают.
Матье хотел было что-то возразить; но передумал и решил более не упрямиться. Он шагнул к привратнику.
- Пройти в дом нетрудно, - подбодрил тот.
- Вам придется вести меня, - сказал Матье, чувствовавший себя так, будто постепенно слепнет.
Привратник взял его за руку. И поначалу потянул за собой. Но когда тьма за аркой стала непроглядной -створка ворот, мягко качнувшись, со скрипом захлопнулась,- оба уже шагали, шаркая ногами, рядом: как старые друзья. Матье доверял голосу своего провожатого, знал, что тот его предупредит о ступеньке или о неровности почвы. А если Матье все же споткнется, сильная рука, мягко сжимающая плечо, не позволит ему упасть. Привратник, похоже, и направление выбирал верное, несмотря на темень,- что очень удивляло ведомого, ибо сам он не различал ничего, кроме лишенной ориентиров черноты. Наверняка имелось предписание, запрещающее включать здесь карманный фонарик, - и соответствующее обоснование, не всем доступное. Матье попытался найти в себе хоть какую-то мысль, вызвать воспоминание. Ему это не удалось. Страха он не испытывал; но и ничего хорошего не ждал. Он уже не помнил, как оказался в этой тьме.
Привратник велел ему остановиться, разомкнул охранительное кольцо своих рук. Матье услышал, как тот сделал еще пару шагов. Потом - скрежет поворачивающегося в замке ключа. Провожатый нажал на дверную ручку. И через приоткрытую дверь хлынул свет.
Невыразимое ощущение счастья овладело всем существом Матье. Свет, ослепивший его, был не резким, а матовым, теплым. Не пришлось даже зажмуривать глаза. Он шагнул к двери. И увидел стоящего на пороге привратника - роскошно сложенного, с золотыми, как у адмирала, лампасами, с прямой осанкой, рука у околышка фуражки...
