Анхель де Куатьэ - Поединок со смертью

Павел вскочил с дивана и резким движением приставил свою руку с пультом Даниле к самому носу.

– Видишь это ?! Мне не жалко! Гнусное, ужасное чувство! Не жалко – ни себя и ни других, никого!

– Павел, разве ты этого не видишь? Ты превратил свою жизнь в Ад, – Данила смотрел ему в лицо и говорил тихо, спокойно, открыто. – Вместо того чтобы видеть в ней свет , ты ищешь тьму . Ищешь, находишь и вытаскиваешь на свет божий, чтобы рассмотреть и насладиться собственным ужасом. Куда бы ни посмотрел, что бы ни взялся оценивать – ты везде видишь картины Ада. Но это твой Ад, Павел. Твой.

Павел вздрогнул, отстранился от Данилы и медленно пошел к окну.

– И чем ты умнее, Павел, – продолжал Данила, – чем тоньше и чем чувствительнее, тем ужаснее твоя жизнь. Ты выворачиваешь ее наизнанку, с жадностью, с восторгом даже. Выворачиваешь и тычешь пальцами в торчащие швы. Словно бы можно было сшить платье, не оставив швов. И словно в них есть что-то плохое. Ты видишь подвох даже там, где его нет. Она машинально ответила: «Я тоже» – в ответ на твои признания. И что, Павел? А если она думала в этот момент о тебе, о твоем будущем, о твоих страданиях?

– Да! – взревел Павел и начал паясничать: – Все только об этом и думают! И она мне об этом говорила всегда! Все думают только обо мне, о моем будущем и о моих страданиях! Конечно! Только об этом. Разумеется! Вне всяких сомнений! И вот ты сидишь здесь и тоже об этом думаешь! Конечно! Так я и поверил! Тьфу!

– Ты уничтожаешь себя, Павел. И мне жалко. Но мне не тебя жалко, ты в жалости моей не нуждаешься, мне твою жизнь жалко. Яркую, страстную жизнь, которой столько дано и которая вся растрачена на разрушение. На саморазрушение…

Павел и свысока смотрел на Данилу.

– Да, – сказал он через минуту. – Моя жизнь превратилась в Ад. Но понимаешь, в чем штука… Я не верю, что твоя жизнь другая . Понимаешь, о чем я? Я не верю, что твоя жизнь – не Ад. Нет. Просто ты уговариваешь себя, придумываешься себе всякие отговорки, объяснения, оправдания. Мол, моя жизнь не Ад, просто бывают разные накладки, а сегодня не самый удачный день, и не все люди так плохи, как хочется о них думать. Ну и так далее. А в остальном все хорошо, все замечательно. Так ты думаешь. Не отпирайся. И если ты не в Аду? Данила, то только потому, что ты живешь не по правде. Вот и все, вот и весь сказ.

– Странно… – протянул Данила.

– Что странно? – Павел зыркнул глазами.

– Только что ты говорил, что у меня в жизни есть чудо, – пожал плечами Данила. – А теперь говоришь, что моя жизнь – Ад.

– Так в этом все и дело! – воскликнул Павел.

– В чем?..

– Ты ходишь по этому Аду в ризе своей Избранности! – Павел выкинул вперед указательный палец, лицо его исказилось и пошло судорогой. – И ты можешь рассуждать – о добре, о зле, о «правильно» и «неправильно». А я живу здесь! Понимаешь?! Я живу в этом Аду, где все ложь и все неправда. И нет света, и даже тьмы нет, потому что кругом пустота. Мыльный пузырь! А ты ходишь по миру и внушаешь людям надежду. Ты сеятель иллюзий. Ложь! Ты Волшебник Изумрудного города – вот кто ты такой! Мастер розовых очков! «Хороший обманщик»… Вот в чем твоя роль – ты не изменяешь этот мир, ты умножаешь его ложь, и оттого она становится страшнее и гаже!

Казалось, в комнате сгущается воздух. Данила закрыл лицо руками.

– Это только твой Ад, Павел. Только твой, – прошептал Данила. – Неужели ничего нельзя сделать?..

– Нет, Данила! Нет! – кричал в ответ Павел. – Это не мой, это наш с тобой Ад! Видишь эту кнопку?! Это наш с тобой Ад! НАШ!

Часть вторая

Павел метался по комнате как раненый зверь, разражаясь грубыми ругательствами и выкрикивая страшные проклятья. Он проклинал Данилу, весь мир и лично Господа Бога.

А Данила лишь молча сидел на своем стуле. Он опустил голову и, казалось, совершенно ушел в себя. О чем он думал в эту минуту? Что чувствовал?

«Ты ходишь по миру и внушаешь людям надежду. Ты сеятель иллюзий. Мастер розовых очков!» – сказал ему Павел. Он сказал это грубо, жестоко и безапелляционно. А главное – это было неправдой. Но что за страшный талант – бить больно, в самое незащищенное место и наотмашь. Сказать Даниле такие слова – просто подло. Данила делает то, что должен. И не для себя, а для всех. Без кокетства, щедро и искренне. И у него ведь тоже нет никаких гарантий, никаких преференций или определенности. Его единственное отличие от любого из нас – это невероятная степень ответственности. Павел выдохся. Остановился, замолчал, открыл ящик письменного стола, достал оттуда приготовленный заранее шприц. и сделал себе инъекцию.

– Так будет полегче и поспокойнее, – сказал он, ложась на диван.

Мы все время говорили только о ней. Она говорила о себе… О своей работе на радиостанции и обо всем, что с этим связано. «Знаешь, у нас на работе…» «У меня есть знакомый…» «Сегодня к нам на эфир приходил, ты не поверишь…» «Моя подруга…» и так далее. Она называла это «делиться».

В моей жизни, кроме Олеси, ничего не происходило. Во всяком случае, ничего такого, чем можно было бы «поделиться». У меня не было работы, к моим знакомым даже я сам относился без особенного восторга, с известными людьми мне встречаться не доводилось, единственный мой друг умер от передозировки полтора год назад.

Любимой фразой Олеси было: «Ты ничего не понимаешь». Например, она говорила:

– Сегодня Виктор отстранил Лену от прогноза погоды и дорожных сводок. Это так несправедливо. У нее маленький сын, он болеет. Конечно, она не справлялась с работой, надо было взять ей помощницу, сменщицу, но увольнять саму Лену… Это так не по-человечески.

Виктор – это их шеф-редактор. Лена – мать-одиночка. Бездарная журналистка, которая за два года даже по бумажке толком читать не научилась, но ее все жалели.

– По-моему, он поступал очень по-человечески…

Днем, в ожидании Олеси, я читал Ницше «Человеческое, слишком человеческое».

– Будь у него воля преодолеть навязанный всем нам культ жалости, он уволил бы ее давным-давно, – говорил я. – Подумай сама: Лена – паразит. Она живет за счет чужой совести. Более того, ей в голову не приходит принимать вашу добрую волю как дар. Она берет ее как должное. Высшая степень паразитизма. Ты жалеешь ее? А ведь она тебя обирает. Услышав ее блеянье, сотни ваших слушателей переключаются на другую волну. Ваш рейтинг падает, становится меньше рекламы, и в результате тебе нечем платить за квартиру. И тебе некого в этом винить, кроме себя самой – это плата за жалость.

Олеся чуть нахмурилась, как всегда в таких случаях, и, чуть помолчав, сказала:

– Ты ничего не понимаешь. До сих пор Виктора устраивало, как работает Лена и то, что Алла ее заменяет. Но теперь…

Она начала рассказывать длинную историю депрессии Виктора, каким он был до развода, каким стал теперь, почему в нем столько черствости… Все это она говорила с легким раздражением, будто я школьник, не понимающий урока.

– Просто ты не знаешь этих людей и тебе трудно понять, что с ними происходит, – подвела она черту и ласково улыбнулась.

Она словно бы объяснила мне мою «двойку», оправдалась. Мол, я не просто так ее поставила, а потому что это объективная оценка.

– Почему ты всегда говоришь только о внешней стороне событий? – не выдержал я. – Да, возможно, я не знаю именно этих людей. Но поскольку они мало чем отличаются от всех остальных, мы с тобой может поговорить о сути. О сути событий, понимаешь? Ты же всегда просто перечисляешь факты – кто что сказал, кто что сделал!

Олеся чуть помолчала, взяла пульт от телевизора, повертела его в руках, потом просто, словно ничего и не было, – ни ее рассказа, ни моих слов, – спросила:

– Ты хочешь есть?

И переключила канал.

Меня передернуло, взбесило. Она всегда со мной так! Когда ей не нравится, что я говорю, она просто меняет тему. Легко, точь-в-точь как с телевизором.

Я вырвал у нее из рук пульт и швырнул в угол.

– Не смей со мной так! Не смей!..

Она непонимающе захлопала глазами. Потом заплакала. Смотрела на меня не моргая, а по щекам лились слезы. Губы кривились и дрожали. Она силилась улыбнуться, но не могла.

Теперь, после инъекции, Павел говорил медленно. Язык его заплетался. В какие-то моменты его рассказ и вовсе обрывался на полуслове. Павел словно проваливался в свой сон-воспоминание.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил Данила в одну из таких пауз.

– Зачем рассказываю? – удивился он и открыл глаза.

– Да, зачем?

– Просто хочу, чтобы ты знал правду, – вяло и ехидно улыбнулся Павел, выходя из оцепенения. – Как живут обычные, настоящие люди. Не те, которых вы придумываете, а настоящие…

– О настоящих людях, говоришь… – Данила встал и прошелся по комнате. – А я слышу рассказ о человеке, который вознамерился сыграть с Богом в рулетку, а сыграл с самим собой – в русскую… Сыграл и проиграл, но не умер, только поранился. В этом вся правда. Ведь если ты хочешь найти изъяны в другом человеке, ты обязательно их найдешь. А ты хотел. Подлавливал ее…