Валентина Мухина- Петринская - Океан и кораблик
— Примите его от меня как эстафету. Пусть у вас сбудется, что не сбылось у меня. Носите всегда. Не потеряйте.
Я растерялась:
— Но это слишком ценный подарок, как я могу его принять?
— Ценный, да. Но не в денежном смысле. Должна же я вам дать что-то на память.
— Я и так вас не забуду!
— Пожалуйста, возьмите, Марфенька! — Голос ее дрогнул.
— Ведь это эстафета, — поддержал жену Яков Николаевич.
— Бери! — шепнула Рената.
Пожилой добродушный шофер, улыбаясь, смотрел на нас — не торопил. Я больше не возражала, и Марфа Ефремова сама застегнула ожерелье на моей шее.
— Можно, я вас поцелую? — спросила я. Мы поцеловались.
— Пиши нам иногда, — шепнула она мне. Я обещала.
Колеса себе постукивали, за окном кружилась тайга, мелькали столбы, полустанки. Мы пили чай, разговаривали — мои попутчики и я. Вагон был купейный, жесткий. В одном купе со мной ехали симпатичная супружеская пара, пенсионеры, от самой Москвы до Владивостока и научный работник из новосибирского академгородка. В соседних двух купе студенты из Хабаровского политехнического, а в следующем купе — кто возвращался из отпуска, кто из командировки — все сибиряки. Я одна была москвичка. Мы все быстро перезнакомились, каждый рассказал о себе, даже взгляды друг друга успели узнать.
Мы болтали, смеялись, вполголоса пели, и хотя у меня на душе кошки скребли (было жаль Августину, Ренату, друзей, Москву), но я старалась никому не портить настроения и не показывать своей грусти. В общем-то, было славно. Как вдруг появился Мефистофель в образе высокого, жилистого и мрачного парня в парусиновых штанах и тельняшке. Харитон Чугунов, боцман с краболовного судна. Он мне не понравился с первого взгляда. Я была крайне удивлена, когда одна из студенток шепнула мне: «Какой красивый парень!» Вот уж поистине бывают странные вкусы. Может, он и был красив когда-то, 394
но теперь это был диковатый, взъерошенный, озлобленный человек.
В нем чувствовалась какая-то гнетущая сила. Тяжелый, недобрый взгляд серовато-черных глаз, густые черные брови, кудрявые темно-русые волосы, смуглая, как у индусов, кожа. Был он непонятен и непрост и, без сомнения, мог быть страшен.
Поезд мчался сквозь тайгу и горы, вагоны раскачивались, содрогаясь на стыках рельсов, а рядом со мной, ни на метр не отступая, неслась наша квартирка на Комсомольском проспекте, где одинокая Августина ходила из угла в угол.
Жестоко поступила я, оставив ее одну, но я должна была увидеть океан, иначе жизнь моя была бы убогой и ограниченной. Ведь когда и путешествовать, если не в юности. Отец пропустил свой час, и неудовлетворенность сжигала его, как жажда, всю его жизнь.
Кроме того, Августина была еще молода, оставшись без меня, может, скорее найдет она тропу к людям. А на Камчатке жил единственный мой родственник, очень-очень старый. Родной дядя отца. Я должна повидать его, пока он не уйдет навсегда.
Разумом я понимала, что правильно делаю, отправляясь на Камчатку, но сердце у меня болело и ныло, и тем сильнее, чем меня дальше уносило от моей родной Москвы.
А в вагоне что-то было уже не так.
Харитон принес заигранную, засаленную колоду и вместе со студентами засел за карты. У них не хватало одного партнера, и они настойчиво приглашали меня. Я спокойно объяснила, что терпеть не могу карт. Еще более я не терпела картежников! И надо же, этот неприятный парень оказался из Баклан, куда я ехала работать! Кончились разговоры, смех, они играли все дни и вечера напролет.
Когда научный работник сошел в Новосибирске, Харитон, к великому неудовольствию нашего купе, перебрался на его полку.
Славные старички пробовали протестовать, ссылаясь на духоту и сердце, но ничего из этого не вышло. Полка была верхняя, как и моя, свою нижнюю, в другом купе, Харитон благородно уступил женщине с ребенком.
Нас особенно расстраивало то, что от Харитона все время пахло водкой. Не знаю уж, когда он прикладывался к бутылке, но он был постоянно «в подпитии». Скоро и от студентов стало нести водкой, даже от девушек.
Как можно быть такими нестойкими, податливыми, я не понимаю. Не пили же они, пока не появился этот мрачный боцман.
Но что было хуже всего, он сразу отличил меня своим вниманием. Угощал яблоками, шоколадом, пивом. Несколько раз он пытался поговорить со мной о чем-то наедине, когда соседи засыпали. Но я от разговора уклонялась.
— Почему, черт побери, вы не хотите со мной разговаривать? — спросил он напрямки, перегнувшись в мою сторону и опершись мускулистой рукой о край моей полки.
— Никогда не говорю с подвыпившими людьми.
— Но я не пьян.
— Все равно… пахнет водкой. — Я повернулась лицом к стене и накрылась с головой простыней.
Видно, ему действительно хотелось поговорить со мной, так как на следующий день, к огорчению студентов, не прикоснулся не только к водке, но и к пиву. И даже в карты не играл, простоял весь день в коридоре у окна. На приглашение студентов «перекинуться в картишки» отвечал глухим ворчанием.
Они тоже скисли и теперь отсыпались.
Не знаю, что это были за «студенты», но они не спорили, не философствовали — ни единого слова о науке. Я таких студентов никогда не встречала. Может быть, они только выдавали себя за студентов?
Перед вечером, когда наши попутчики вышли из купе, Харитон сказал:
— Я сегодня и капли в рот не брал. Нашла тоже «алкоголика» — в море-то месяцами не выпьешь.
— О чем вы хотели со мной говорить?
Мы сидели на нижних полках по обе стороны столика и смотрели в окно на мелькающие лиственницы и кедры.
— Я рад, что вы будете жить в Бакланах. Нет, погоди, я не собираюсь приударить за тобой. Дело в том, что вы… Ничего, если я перейду на «ты» — не привык я девчонок «выкать».
— Мне все равно, как хотите.
— Так вот, дело в том, что ты очень похожа на жену моего брата. Кем она мне приходится, до сих пор путаю. Сестричкой я звал ее…
— Она… умерла?
— Что ты, господь с тобой. Она жива и здорова. Работает на Севере в опытном лесничестве. Таисой ее звать. Я почел за лучшее уехать… И вот ты едешь в Бакланы напоминать о ней. От судьбы своей, видно, не убежишь. Показать карточку?
— Покажите.
Харитон достал чемодан и, пошарив в нем, протянул мне пачку фотографий в черном светонепроницаемом конверте. Хоть бы я не была, на нее похожа, на эту Таису! Зачем мне это? Зачем это ему? Я долго рассматривала фотографии. Она была похожа и не похожа на меня. Я не такая скуластая, и глаза побольше, но тоже глубоко посажены. Харитон сказал, что глаза у нас одного и того же цвета, серо-зеленого, «кошачьего», что я «малость покрасивше» буду, но выражение лица одинаковое, «что-то беззащитное такое».
Я возмутилась:
— Это я беззащитная? Беззащитные едут в соседнем купе. Сразу поддались — вино, карты…
— Нет, эти сумеют за себя постоять. В карты-то они лучше меня играют и водку пили не впервой. Они ж только и ждали, чтобы кто-нибудь там организовал им привычное времяпрепровождение. Но в рот им пальца не клади. Ты же, как и Таиска, — беззащитная. Перед злом не согнешься, не пойдешь на поводу, но себя грабить дашь. Может, я не умею сказать, образование у меня путаное… Душу ты не дашь ограбить, нет, а кусок пирога у тебя унесут из-под носа.
— Никаких «пирогов» мне и не надо. А любимую работу как можно у меня отнять? Я ничего не боюсь.
— От неведения и не боишься. От чистой совести… Харитон сказал это так грустно, что мне невольно стало его жаль. Сейчас в его лице не было той дерзкой ухмылки, приклеенной как бы навсегда. Наоборот, он казался растроганным и доверчивым.
— Так ты не боишься жизни, — медленно повторил он, — а жизнь не такая уж простая штука. Иногда человек сам себя боится. Не встречала, поди, таких?
— Не знаю.
— Значит, ты храбрая, никого и ничего не боишься. И зла не боишься?
— Зла не бояться надо, а уничтожать его, как мертвое.
— И ты уничтожаешь?
— Нет еще. Пока я не сталкивалась… со злом.
— Может, не поняла, — Чугунов ласково похлопал меня по руке. — И то дело.
Вошли наши попутчики, и разговор на этом прекратился. Харитон Чугунов мне по-прежнему не нравился. Я не верила ему и была с ним настороже.
В Хабаровске студенты (если это были студенты) вернули Харитону карты и, попрощавшись, сошли с поезда.
Вечером я стала расспрашивать Чугунова о городе Бакланы.
— Город как город. Рыбой пахнет и водорослями. Туман часто. Ветры. Океан бушует. Ресторан есть, «Океан» называется. Два кино — «Космос» и «Океан», не считая тех, что при клубах. Главная улица — Океанская. Вулкан видать, из него дым идет. В бухте всякие пароходики пыхтят, мелкота больше. Бывает, останавливаются и большие корабли, те на рейде. Все как положено: причал, маяк, консервный завод, кирпичный завод, рыбокомбинат. Верфи имеются для ремонта судов. Школы, мореходное училище. Чего еще тебе? Библиотека, конечно, поликлиника, больница, роддом.
