Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел
— Кажись, Борзова! Объезжай стан, гони прямо к комбайну. Прокаженная, бежит...
— Остановить, что ли?
— Гони, а то не избавишься от нее.
Александр прибавил скорость. Из лощины выполз трактор, тащивший комбайн. Бросив в небо черное кольцо дыма, трактор остановился. Матвей Сидорович заволновался, выскочил из машины, крикнул трактористу:
— Горючее-то не поступает! — И набросился на сына: — Чего прилип к баранке? Помоги человеку. Эх ты, солдат!..
— Сейчас поедем, Матвей Сидорович. — Тракторист привычно взялся за рычаг, и трактор, качнувшись, тронулся с места. Председатель взобрался на самосвал, сунул руку под тугую струю зерна.
— Хороша, матушка! Ой, хороша! — восторгался он. А когда слез с самосвала, распорядился: — Теперь гони в правление.
...Отец что-то записывал в блокноте. На белом листе плясали, то разбегаясь, то сходясь, многочисленные цифры, восклицательные знаки.
— Чего заглядываешь? — с улыбкой заметил отец. — Ведь все равно, ефрейтор, ничего не понимаешь.
— А ты растолкуй. Или государственная тайна?
— Тайны никакой, а дело действительно государственное. Понимаешь, все подсчеты показывают: если мы за счет овса увеличим клин зерновых, то приходи, кум, любоваться!
— За чем же дело стало?
— Нешто пойдет на это район! За нарушение травополки я уже был бит. С меня хватит.
— Да-а, батя, оказывается, ты еще и трус! — пошутил Александр, но Матвей Сидорович принял это всерьез. Его взгляд вдруг сделался сухим: брошенную сыном фразу он слышал и от Борзовой. «Сговорились», —промелькнула мысль.
— Останови «газик». Как ты сказал? — Он повернулся к Александру, ожидая ответа.
Тот не спеша поставил машину на ручной тормоз, приоткрыл дверцу и указал на старую греблю:
— Видишь?
— Не ты первый на нее показываешь. Находились такие молодцы, настаивали разводить тут водоплавающую птицу, выращивать капусту, петрушку. Угробить средства и ждать в поле ветра? Откуда здесь возьмется вода? Из талых снегов? Ее не хватит и на один летний месяц — испарится. — Матвей, Сидорович закрыл блокнот, не спеша положил его в сумку и прищурил правый глаз.
— Ты, батя, не ершись, подумай лучше, может быть, люди дело говорят. Воды в колхозе не хватает, а там, под землей, молчат родники, можно сказать, дремлет богатство.
— А что тут думать, — резко чиркнул спичкой Матвей Сидорович и, закурив, махнул рукой: — Нет. Землю за греблей прикажу распахать. Хорошая там будет пшеница. И не баламуть ты меня, а то...
— Обидишься?
— Обидишься — неподходящее слово. У меня ведь характер...
— Но я, батя, кажись, твой сын. А яблоко от яблони далеко не падает. Дай отслужить, вернусь...
— Пойдешь против отца? — скороговоркой спросил Матвей Сидорович, снял фуражку, потер седые волосы.
— Нет, зачем против отца? Против председателя, который не желает смотреть на мир обоими глазами. И фельдшерицу ты обижаешь, бежишь от нее. Сегодня она всю ночь рыла землю. Родники мы искали... Про это дело уже знает секретарь райкома партии товарищ Мусатов. Я ему написал... Одноглазый ты, батя, одноглазый...
Матвей Сидорович громко рассмеялся:
— Шестьдесят лет прожил и не знал, что я при одном глазу. Ну тебя к чертям, сынок! Езжай-ка ты домой, отдыхай, набирайся сил, артиллерист. Я на своих двоих забегу к Водолазову. — Он решительно покинул машину и, не оглядываясь, тяжелой, стариковской походкой пошел по дороге, ведущей в военный городок. Его сутулые плечи слегка покачивались, но голову он держал гордо и прямо.
— Батя! — Александр догнал отца, посигналил. Тот остановился. — Садись, батя.
Околицын молча втиснулся на сиденье. Через минуту, когда машина уже набрала скорость, вздохнул, покачал головой:
— Старею, Александр, старею... Говоришь, одноглазый?.. Может быть, ты и прав. Годы... Шестой десяток закруглился. Пора и смену требовать.
Водолазов не любил длинных докладов, как не любил, чтобы в разговоре с ним подчиненные держали себя истуканами. Особенно донимал его этим подполковник Крабов — при докладах мучил до душевной боли. Сухонький, небольшого роста, с мясистым носом, Крабов обладал необыкновенным басом: он не говорил, а гудел густо, как труба. Когда Околицын изложил свою просьбу, полковник позвонил Бородину, чтобы посоветоваться, как отнестись к просьбе председателя колхоза. Секретаря партийного бюро не оказалось на месте. Пришлось обратиться к заместителю по строевой части.
Крабов прогудел в трубку: «Есть, сейчас явлюсь, товарищ полковник».
Матвей Сидорович, держа портфель на коленях, сидел у самого стола.
— Значит, не хватает машин и людей? — Водолазов для чего-то потрогал оконную портьеру. — Скоро у вас будут люди. Хороших хлопцев получите из армии.
— Может быть, кто и получит, только не наш колхоз, Михаил Сергеевич.
— Это почему же?
— Ну кто пойдет?.. Горы, лес, морозы, жара. Климат не тот.
— Пойдут, Матвей Сидорович. Нагорное — место перспективное. Завод строят. Будет тут и жилье, будут и театры.
Околицын усомнился:
— Нет. Порядок не тот. Вы своих солдат, которые будут увольняться, не направите в наш колхоз? Никто вам этого не позволит. А мы взяли бы их с радостью. Да что там говорить, одна мечта! Вот вы, к примеру, Михаил Сергеевич, могли бы у нас остаться, если бы решили уйти из армии?.. Что, затрудняетесь ответить?
«Пронюхал, что ли, о моем рапорте?» — подумал Водолазов и, сощурив глаза, произнес:
— А должность найдется?
— Вам-то? Что за вопрос! Вот принимайте хоть сейчас. — Матвей Сидорович протянул портфель. — Принимайте, товарищ полковник. Что? Не желаете? То-то и оно! А говорите... Хлопцы, они солдаты-то хорошие, но идут больше в город. — И, помолчав, шепотом спросил: — Может быть, вы и в самом деле надумали надеть гражданский костюм? Коли армия сокращается, рапорт на стол — и к нам в председатели. Очень стоящее дело, и место перспективное...
Водолазов вскинул взор на Околицына:
— Уговариваешь?
— Значит, робеете? — покачал головой Околицын.
— Не так сказано, — мечтательно произнес полковник. — «Робеете!» Не то... А вообще-то мы не сробеем, Матвей Сидорович, всему свое время, — врастяжку произнес Водолазов и снова поймал себя на мысли: «Пронюхал. Точно, пронюхал».
Вошел Крабов, выпрямился перед Водолазовым, загремел:
— Слушаю вас, товарищ полковник!
— Лев Васильевич, можем мы выделить две-три машины колхозу? Надо помочь подшефным.
— Помочь-то можно, товарищ полковник, но нарушим приказ... Полковник Гросулов категорически запретил отрывать людей от боевой подготовки.
— Знаю, — подтвердил Водолазов. — Но ведь просят, как же поступить?
— Вы — командир, как прикажете, так и будет, — уклонился Крабов от прямого ответа.
— Командир... Это верно, — вздохнул Водолазов. — Но у вас, Лев Васильевич, свое мнение есть, вот и посоветуйте.
— Есть, товарищ полковник. Думаю, что надо отказать.
Околицын вскочил со стула, торопливо заговорил:
— Товарищ подполковник, это нехорошо. Хлебушек, он вот как нужен стране. Поймите: солдаты, они и в дождь и в стужу могут стрелять, а колхозник зависит от капризов природы. За невыполнение в срок уборочной меня за грудки возьмут в райкоме, шею так намылят... С товарищем Мусатовым придется объясняться.
— Но и нам не простят, — сказал Водолазов и, почесав пятерней седеющую и слегка вьющуюся шевелюру, решил: — Ладно, пришлем, Матвей Сидорович, пришлем.
Околицын облегченно вздохнул.
— Спасибо, товарищ полковник, выручили. Ну, я побежал. Теперь я все больше пешочком мотаюсь, — схитрил Матвей Сидорович, чтобы еще больше разжалобить офицеров.
— А где же ваш «газик»? — поинтересовался Водолазов.
— Автомобиль есть, а шофера нет, на косовице он, трактор водит.
— А сын? Ведь он же в отпуске? Ефрейтор Околицын у нас не только отличный наводчик, но и хороший автомобилист. Мог бы эти дни и повозить отца.
— Ну его... — махнул рукой Матвей Сидорович. — С ним рядом находиться — все равно что присутствовать на бюро райкома, когда ты провинился в чем...
— Критикует?
— Шпигует на каждом километре, — признался Матвей Сидорович и захлопнул дверь за собой.
Довольный тем, что удалось уговорить военных, он, садясь в машину, подмигнул сыну:
— Порядок, Александр. Гони теперь в правление...
...Крабов продолжал стоять навытяжку. Водолазов покосился на него, спросил:
— Лев Васильевич, вы что-то хотите сказать мне?
— Разрешите доложить, товарищ полковник?
— Что случилось? — Водолазов собирался уходить домой. Он снял фуражку, но не повесил ее, а бросил на стол.
— Лейтенант Узлов подал рапорт, просит уволить его в запас.
— Так, — процедил сквозь зубы Водолазов. — Покажите мне рапорт.
— Есть!
— Что вы: «есть» да «есть». Нельзя ли попроще? — заметил Водолазов.
— Есть! — словно выстрелил Крабов. — Вот рапорт лейтенанта Узлова.
...Был тот час, когда еще чувствуется ушедшее за горизонт солнце, угадывается его свечение, когда уже нет теней, но деревья, дома, почерневшие горы, холмы еще видны, хотя уже сгладились, пропали их очертания. Водолазов любил такой час, любил потому, что он приносил ему отдых, прохладу и что-то необъяснимо радостное. Но сейчас, идя домой, ничего этого не замечал, ничто его не радовало. Рапорт Узлова... Он почти запомнил его наизусть.
