Мюррей Бейл - Ностальгия
— Мы уже помолились перед трапезой?
Это он так пошутил, пытаясь растормошить Шейлу. Та поспешно улыбнулась — и разом вновь посерьезнела. Точно напротив сидели Хофманны — бок о бок.
— Что, опять кого-то ждем? — полюбопытствовала вслух миссис Каткарт, меняя тему.
Как бишь его? — а, Борелли: ну этот, в армейской куртке. Все неодобрительно поцокали языками: рты наполнялись слюной.
Хофманны сидели чинные, отутюженные, невозмутимые, как всегда. Он, снова скрестив руки на груди, глядел в одну точку на противоположной стене. Оба и словечка не проронили. Ну да они и прежде особой разговорчивостью не отличались. Луиза, по крайней мере, оглядывалась по сторонам, непривычно оживленная, словно ее тянуло влиться в компанию, — единственный красноречивый симптом. Заметив неотрывный взгляд Шейлы, она улыбнулась. Шейла покраснела и опустила глаза на смятый носовой платок в руках.
Наконец-то! — ют и Борелли. Дуг забарабанил пальцами по столу.
— Прошу прощения; виноват, господа, — опять позорно опоздал.
Борелли присел рядом с Шейлой.
— Вечер добрый!
— Какой вы бледный, — внезапно заметила Луиза Хофманн.
— О, я прогуляться ходил.
Да, в куртке и в волосах его и впрямь запутался ветер. Не успела Шейла и рта открыть или хотя бы улыбнуться, с противоположного конца стола завопил Гэрри Атлас:
— Ты классную тусовку пропустил, верно, ребята?
Вайолет Хоппер дернула плечиком.
— Пивком побаловались да бассейн оккупировали. Очень славно.
Прежде чем постучать, он тогда заглянул в замочную скважину — и увидел маленькие груди Вайолет. Дальше — больше: вошла подружка, и тоже в чем мать родила. А он куда как не прочь потискать ту или эту. Стоять, согнувшись вдвое, было неудобно — и вот, удерживая поднос со стаканами в одной руке, он внезапно постучал и вошел.
— Базары, проулки, открытые сточные трубы, оравы местных на углах, дикари в львиных шкурах — я не шучу, вы бы своими глазами это видели! — а еще жуткие прокаженные, и голые младенцы, и дебелые женщины — настоящие красавицы, между прочим, — в ярких костюмах. Все — чистая правда, от слова до слова. Вы мне не верите? Вот поэтому я и опоздал. Заблудился, понимаете ли.
— Почему красавицы? — улыбнулась Луиза.
— В смысле, женщины?
— А я тут коз пофотографировал, — рассказывал Норту Кэддок. — Вы их коз видели? Все расцветки как на подбор. Любопытный окрас. Здесь козлятина — основной продукт питания.
— Однако очень мило. — Норт наклонился к жене Кэддока. — Это вы сегодня купили?
Прочие женщины удостоили длинное туземное платье лишь взглядами да вежливыми комментариями: развевающийся ситец «бандана», коричнево-бурый, с лиловыми разводами, некрасиво вспучивался, как будто она села на воздушную струю. Платье бедняжке совершенно не шло. Интересно, а остальные заметили, как с ней внезапно сделались грубы официанты — натыкаются на нее, словно так и надо, и шумно тараторят на своем языке?
Саша, коснувшись пальчиком руки Норта, по-детски просюсюкала:
— Доктор, а вы какой доктор?
— О, зоологии, и все такое.
— «И все такое»? — рассмеялась Вайолет.
Но Саша не сводила с Норта взгляда.
— Потому вы сюда и приехали? Ради диких животных?
— Боюсь, что нет. — Норт откашлялся, но глядел вполне приветливо.
Саше, похоже, и впрямь было интересно.
Гэрри хлопнул в ладоши; официанты резво зарысили вокруг него.
— За мой счет. Попробуйте пивка.
— Я — пас, — твердо объявил Дуг.
— Я тоже, — пробормотал Уайтхед.
Выглядел он — краше в гроб кладут. Выходить к столу ему явно не следовало. В Африке в качестве консерванта в пиво добавляют глицерин.
— На самом деле у меня жена умерла месяц назад, — кивнул Норт: кивал он то и дело. — Тоже зоолог, да. Как и я. Мы вместе занимались научной работой, все такое. Путешествовали вместе. Так что я временно утратил аппетит к зоологии.
— Оххх…
— Я вам так сочувствую, — встряла Гвен.
Как одобрительно отметил Джеймс Борелли, наконец-то туристы расшумелись под стать французским киношникам, этим лягушатникам, что поднимали тост за тостом за соседним столом.
Главным образом, благодаря пиву; но еще и потому, что все друг к другу попривыкли. Гэрри то и дело разражался беспричинным смехом и смачно хлопал ладонью об стол. Шейла переводила взгляд с одного оратора на другого. А позже, ближе к полуночи, когда последние припозднившиеся гуляки наконец-то все втиснулись в зеркальный лифт и лифт, вибрируя, стронулся с места и застрял между третьим и четвертым этажами, это вызвало лишь смех и бессчетные шутки, а с Сашей, зажатой между Хофманном и Гэрри Атласом, приключился приступ дурацкой икоты. Норт отметил:
— Этому лифту место в сегодняшнем музее.
— Думаю, он как раз оттуда, — откликнулся кто-то, перекрывая общий гвалт.
Пигмеи обитали в экваториальных лесах к северу от столицы, по другую сторону холмов. Обычно принято было выезжать пораньше, взяв с собой упакованный гостиницей ланч. Но, в результате недоразумения ли или халатности, только кого-то не разбудили. Как ни досадно, половина мест за ранним завтраком пустовала. В итоге в путь выдвинулись не в семь тридцать, но существенно позже. Экскурсионный автобус оказался новехонький, с иголочки, и выкрашен в черно-белую полоску, под зебру — даже как-то странно было усаживаться внутрь. Шоссе скоро умалилось до «просто дороги», а потом и до торной тропки — ухабистой, пыльной, запруженной козами и коровами. Как выяснилось, молодой водитель в форменной фуражке имел привычку закладывать крутые виражи в погоне за каждой встречной бездомной собакой и бесшабашно гонять птиц. Так что автобус подпрыгивал и раскачивался; спасибо, что немецкого производства! Путь к пигмеям обещал быть долгим и утомительным. Но — оно того стоит.
— Малявки, стало быть? — Дуг Каткарт с умудренным видом покивал. Про такое только в книжках читаешь. Он и бинокль с собой прихватил.
На сельскохозяйственных выставках всегда бывает пигмей. Отдергивается джутовая занавеска: там он и стоит на низкой табуреточке, полуголый, выпятив пузо, свирепо зыркая по сторонам. Обычно — сжимает в руке копье, украшенное султаном, или три стрелы с костяными наконечниками… Но сельскохозяйственные выставки и такого рода циркачество в Австралии вымирают. Кочевая трейлерная жизнь уже не в моде. Гражданские свободы, вторжения в частную жизнь (отдергивание занавески!), расовые законы, законы об описании товаров и объединенные усилия либералов и церковников даром не прошли.
Чуть раньше возникли вопросы (семантического свойства):
— Наверняка имеется в виду колония, правда?
— Это что-то из жизни прокаженных.
— Тут со всей определенностью сказано: «коллекция пигмеев».
Слово взял Кэддок — и ненавязчиво сместил акценты:
— Пигмей — от латинского pygmaeus. Ростом менее пятидесяти семи дюймов — то есть ста пятидесяти сантиметров. Пигмоиды, разумеется, несколько повыше. Поют песни, изображают пантомимы. О загробной жизни не задумываются.
— Малявки, — снова кивнул Дуг.
Шейла спросила про отравленные стрелы.
Дуг покачал головой.
— В наше время уже нет. Это все в прошлом. Скорее всего, выяснится, что их подкармливает правительство, вроде как аборигенов.
На протяжении всего пути Филип Норт пребывал в приятном оцепенении, глядя в окно на трепещущие травы и смазанные терновые деревья, внезапно разверзшиеся древние овраги и скругленные выветренные холмы — вспоминая иные времена в иных землях. Тут и там струйки дыма выдавали спрятавшуюся под кронами деревушку; на холмах виднелись крытые соломой хижины-мазанки, обожженные солнцем, как сама земля. Здесь водитель избрал иную политику: переключился на нейтралку, направляя автобус вниз по пологим и даже по крутым холмам. Но пока остальные судили да рядили и вцеплялись в опоры впереди стоящего кресла, Норт довольно откинулся назад, погрузившись в отрадную неопределенность. За горами медленно летели громадные птицы и начинались безмолвные леса. Земля изменила цвет на черный, при виде гниющих листьев на обочине пассажиры неуютно поежились. Переключившись на низшую передачу — адажио, — автобус катил по мелодичной тропке, то ныряя в тень, то выныривая в солнечные лучи и, в некотором смысле, дублируя свой собственный полосатый окрас, но постепенно черноты стало больше, чем света; и вот наконец солнце вовсе исчезло, отгородилось плотной кровлей из листьев над головой и позади. Туристы оказались в туннеле из корней и листьев, спутанных, гниющих, сочащихся влагой. Колеса заскользили на рыхлом перегное — и замерли.
В лесу царила тишина; нарушали ее разве что хруст трухлявой ветки, да какой-нибудь несъедобный плод с глухим стуком падал в траву.
Дуг, в бермудах и длинных белых носках (ни дать ни взять сужающийся кверху конус), запрыгал по земле: футболист разогревался.