Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла

— Ну и глыба, скажу я тебе, была у этого жеребчика в брюхе — с футбольный мяч, — руки его описали круг. — Хоть катай ее, а твердая — как эта доска, — он постучал костяшками пальцев по столу. — Когда меня позвали, он уж не поднимался. Прямая дорога на живодерню. Глянул я на него — и вмиг понял, что тут надо действовать круто — и не мешкая. А чуть поодаль от того места, где он лежал, Два кряжистых дерева росли, доволокли мы его туда кое-как всем скопом. Я крикнул, чтобы дали веревки, и мы привязали жеребчика к тем деревьям — спина на земле, а все четыре копыта в воздухе торчат. Я велел хозяйке сбегать в дом и принести скалку. Все стали ко мне с расспросами приставать — зачем да к чему, — но я им посоветовал делать что сказано, а уж мозгами шевелить — моя забота. Дали мне скалку. Ну как, слышал когда про такое средство, а, Боб?

— Никогда!

— Да я я не слыхивал — а ведь сработало! Беру скалку — и давай разминать ту глыбу, мяч тот, наподобие как здоровый кусок теста раскатывают. Нелегкая, скажу я тебе, работенка. Пришлось порядком попотеть, но как стала та глыба мягчать, я сразу понял, что дело идет на лад. Думаешь, он не бился? Еще как, да что он мог поделать, связанный, да еще вверх копытами! И так я его мял, пока глыба и вовсе распалась, пропала, вроде как по кишкам рассосалась. И тут, пока он еще вверх брюхом лежал, я ему вкатил здоровенную дозу слабительного и не развязывал, пока не подействовало. А потом дал ему встать. Пронесло — и вся недолга.

Да, именно так, не брезгуя никакими подробностями, с грубоватой откровенностью исконного сельского жителя. Не думаю, однако, чтобы Аду это смутило. Еще одно подтверждение его толстокожести. Она знала, что я за ней наблюдаю и непременно замечу, как она поморщилась и поджала губы.

— Веришь ли, Боб, — тот жеребчик наутро уж в упряжке ходил. Как по-твоему, из этих, из ученых ветеринаров хоть кто бы до этого додумался?

— Сильно сомневаюсь, Рой.

— А если и додумался, навряд ли стал бы из кожи лезть. Не та порода пошла — уж больно боятся руки замарать.

Я оставил этот очередной выпад без внимания, но вскоре раскаялся, потому что следующая же реплика Роя опять навела его в конце концов на мысли о семейных неурядицах.

— И все, что мне за это перепало, — вместо «спасиба» скирду сожгли.

Как раз тут мне следовало смолчать, ибо этими словами он явно ставил точку, а не начинал новое повествование. Но удивленное «то есть как сожгли?» вырвалось у меня раньше, чем я успел прикусить язык.

— Сожгли, со всем моим запасом сена.

Я притих, дожидаясь объяснения. Рой рассматривал свои пальцы, нервно постукивавшие по столу. А Ада настороженно следила за мужем, и ее иссохшее личико выражало нетерпение. Она не хотела, чтоб он прерывал рассказ. Она даже позабыла про вязанье, не слышно стало позвякиванья спиц, и тишина в комнате от этого сделалась еще напряженнее.

Дольше молчать было нельзя, и я заметил:

— Представляю, Рой, какой это страшный удар для фермера.

— Удар? — он тяжко вздохнул, — Хуже не придумаешь. Как вспомню — сердце кровью обливается.

— И не надо вспоминать в таком случае. — Я взглянул на часы на каминной полке, потом на хозяев. — Не знаю, когда у вас, добрые люди, принято отходить ко сну…

— Договаривай, раз уж начал, — вдруг бросила Рою Ада. Она сложила вязанье и, явно торопясь оставить нас вдвоем, добавила с наивной хитростью ребенка: — По правде говоря, у меня уже глаза слипаются. Мистер Джонсон, вы не будете возражать, если я вас покину?

Рой продолжал сидеть, когда мы с Адой встали. Из его слов я уже знал, что Ада имеет обыкновение ложиться спать раньше его, но сегодня причина была не в этом. Рой жаждал продолжить разговор, и она просто решила ему не мешать. Но свою мелочную войну они продолжали до последней минуты. Стоило Аде сказать, что она встанет утром приготовить мне завтрак, как Рой тут же встрепенулся:

— Завтрак? Что, разве завтра день какой особый? Я сам всегда с завтраком управляюсь, так?

— Но у нас мистер Джонсон…

— О мистере Джонсоне я сам позабочусь, Ада.

На этот раз, поскольку яблоком раздора был я, мне удалось довольно легко остановить их. Я сделал это со всей возможной деликатностью, и Ада как будто смирилась, хотя и не могла скрыть разочарования. Надо думать, она возлагала большие надежды на утро, когда Рой будет занят по хозяйству и мы ненадолго останемся с ней с глазу на глаз.

В обращенной ко мне прощальной улыбке и судорожном пожатии сухонькой старческой руки была безмолвная мольба о сочувствии.

— Приятно, когда в доме гость. К нам ведь редко кто-нибудь заглядывает.

— Вы были очень добры ко мне, миссис Дэвисон.

— Надеюсь, утром вам удастся благополучно вытащить машину. Если когда-нибудь еще случится быть в наших краях…

Я, разумеется, обещал. Я уже дал себе слово послать ей какой-нибудь маленький подарок, безделушку, которая бы украсила ее бедный туалетный столик. Но обещание заехать относилось к числу тех, какие даешь, заранее зная, что они не будут выполнены. Я, конечно, не предполагал когда-либо встретиться с ней снова. Ада вышла; слышно было, как она чиркнула спичкой, зажигая лампу. Потом за перегородкой все стихло.

Ничто не могло показаться более неожиданным, чем первые слова, которые произнес Рой, когда мы остались одни.

— Что-то она сегодня плоха, Боб. Боюсь, как бы не занедужила.

Я удивился, потому что в голосе его как будто звучала неподдельная тревога.

— Наверное, просто засиделась слишком поздно, — ответил я. — У нее действительно был усталый вид.

Он покачал головой.

— Нет, с этого ей ничего не станется. — И добавил, уже с обычным пренебрежением: — Она бы и сейчас не ушла, не помяни я про то сено. Ей это — нож острый.

Он погрузился в раздумье, давая мне время поразмыслить над ответом. Взвесив все еще раз, я решил, что это проявление заботы о жене больше похоже на уловку, с помощью которой он рассчитывал вернуть разговор к сгоревшей скирде. Впрочем, кто знает. Когда люди так долго живут вместе, между ними порой складываются весьма странные отношения. Вполне допустимо, что Ада и Рой стали столь же необходимы друг другу, как Дарби и Джоан,[6] — но только на свой лад.

— Так, может быть, не стоило ворошить прошлое?

— Прошлое? — Он зло вскинулся. — Для меня это все живое, как вчера было. Полторы сотни тонн сена, да еще в самую сушь, когда на выгонах живой былинки не сыщешь. А у меня семь лошадей и в кармане хоть шаром покати. Черт побери, я такого натерпелся — врагу не пожелаю! И знаешь, кто это сделал?

— Хозяин больного жеребчика?

— Он самый! А почему — знаешь?

Я покачал головой.

— Я, вишь ли, шуганул его из дома да ружьем маленько пугнул, и имел на то полное право, заметь. Это уж много позже получилось после того, как я жеребчика отходил. Конь-то, правду говоря, не его был, отцов. Но ездил на нем он, и за помощью ко мне он прибегал. Высокий такой был парень, а по годам еще сосунок, семнадцати лет, вот я его и пожалел. Бросил все дела — уж больно переживал парень за коня. Спас, значит, я его любимца, и к концу недели он на этом жеребчике приехал благодарить меня. Ясное дело, пригласили его пообедать. С того и пошло. Завел шашни с Роз, моей меньшой.

Вдруг он остановился и повернул голову к двери, через которую вышла Ада. Мне тоже вроде послышался там шорох. Рой не старался понизить голос и, конечно, не хуже меня знал, что Ада нас слушает. Нисколько не смущаясь этим, он заговорщицки подмигнул и кивнул мне — не обращай, мол, на нее внимания — и продолжал:

— Боб, ей тогда всего семнадцать сровнялось. И история с Агнес меня подкосила — года не прошло, как та сбежала. Какой родитель стерпит такое?

— А парень что из себя представлял?

— Пустой малый. Ветер в голове. Отца родного и того в грош не ставил. С гнильцой был парень, я это доподлинно вызнал. Уезжал из дому, потолкался среди стригалей на овечьих фермах и поднабрался там чего не след, короче — из молодых, да ранний. Чего он раз выкинул — ладно, сперва доскажу, что у нас тут получилось. Сам поймешь, каков был фрукт. Я ему с самого начала велел держаться подальше от дочки, и Роз предостерег тоже. Она, правда, уперлась — и ни в какую, но должен же отец по силе возможности дочерей от греха беречь, раз наплодил себе на шею. Беда в том, что мне здесь вечно палки в колеса вставляли. — Он снова подмигнул и многозначительно кивнул на дверь спальни. — Все стакнулись, чтоб мне голову задурить. Долго они меня за нос водили, хоть я глаз с них не спускал. В общем, не стану входить в подробности, наверняка сам в этих делах разбираешься, не маленький. Как-то вечером я его наконец застукал. Не скажу, чтоб у них там дошло до чего серьезного, но дочке уж давным-давно полагалось спать. Парня я, конечно, выгнал, и с треском. При мне было ружье, и я для острастки пустил в землю заряд дроби, когда он дунул со двора. А следующей ночью моя скирда полыхнула.