Джеймс Келман - До чего ж оно все запоздало
Эй, где это он? Да вот тут. Ладно. Затянуться бы хоть разок. Вот, на хер, и все, друг, что ему нужно, все, чего он хочет, ничего больше, просто, на хер, покурить
Ладно.
Он почему-то вдруг хмыкнул. Вроде как смех, но не совсем. В лоб твою мать, самое лучшее – остановить какого-нибудь мудака и попросить помощи. А попадется баба, так ее можно будет и открячить! а вот не налетай на слепого. Нет, кроме шуток, тут все дело в том, как ты выглядишь, если приемлемо, если выглялишь приемлемо, тогда ты в порядке, а если нет, ты их только распугаешь, если не выглядишь приемлемо, друг, они тебя будут стороной обходить. Будут обходить стороной. Как увидят его, тебя, друг, так сразу и в сторону. Еще и перепугаются. Точно, как на бегах, мать их. Разве что подвернется какой-нибудь мудила, понимающий что к чему. Который и сам был слепым. Вот эти помогут. Он слышит, как мимо проезжает пара машин.
Жуть. Долбаная жуть. Жуть, дичь и дивное диво.
Но что-то во всем случившемся есть. Точно есть. Сэмми это чувствует. Ну, как, бывает, что-то нечисто, знаю, о чем говорю, и тебя вдруг осеняет, и ты понимаешь – нечисто. Вот это примерно Сэмми и чувствует. Наитие. Так что же, исусе, во всем этом есть-то? Он однажды читал рассказ, про одного несчастного мудака, мелкого чиновника из какой-то правительственной конторы, так тот с утра до вечера пахал, как конь, а все только одно в нем и видели – лоха, все, кого он знал, все считали его лохом, несчастного ублюдка, вот кем он для них был, долбаным лохом, и точка.
Эй, извините меня. Извините. Послушайте, э-э, простите, что беспокою, я слепой и потерял бумажник, меня ограбили.
…
Простите, что беспокою. Просто я не знаю, где я, был тут неподалеку и двое молодых людей избили меня, у банка, там эта машинка в стене, я как раз деньги снимал.
…
Але? Але? Вы здесь? Але?
О господи. Никого нет. Но точно же кто-то был. Теперь-то ушли, но ведь были же, точно, сейчас нет, а раньше были.
Правда, никто ничего не сказал. Подозрительные, видать, люди. Он говорит спокойным таким голосом. Если вы здесь, говорит, то простите, что я на вас налетел, это потому, что я слеп. Кто-то отнял у меня бумажник, там все мои документы. А я слепой. Простите. Я просто… Але? Вы здесь?
…
Але?
Мать вашу за ноги. Проходили же мимо люди. Он же слышал. Он, на хер, слепой, но не глухой же. Хотел ухватиться за кого-нибудь, все, на хер, объяснить, ну и повернулся, и потерял стену, держался за нее рукой да и потерял, ублюдок убогий, да еще и ногой во что-то жесткое врезался и отшагнул влево, и снова зацепился за что-то все той же ногой, и повалился, вот и все твои дела теперь – валяться здесь, просто лежать, ничего не понимая, что делать, ничего. Мимо пролетает мотор, черт знает как громко, совсем рядом. Он отползает вправо, чтобы нащупать бордюрный камень и не находит его. Шарит с другой стороны, слева, протягивает руку и тоже ничего не находит, бордюр, значит, тянется дальше. Потом плюет на все это. Снова моторы. Помогите, говорит он. Он на дороге. Да нет, не может быть. Не мог он попасть на долбаную дорогу, друг, не может этого быть; Помогите, говорит. Какого хрена, друг, ну не может же быть. Бурчат, бурчат. Голоса. Он поднимается на колени, встает, стараясь по возможности не делать лишних движений, чтобы остаться стоять там, где лежал; вытягивает в стороны руки, орет: Помогите! Помогите!
Бурчат, бурчат.
Помогите! Уведите меня с дороги! Помогите!
…
Брыкает правой ногой, чтобы найти край тротуара. Помогите! Я слепой, слепой, к свиньям, ничего не вижу. Помогите!
Слепой, говорит.
Отведите меня на тротуар, помогите!
Так ты на тротуаре.
Рука, протянутая ниоткуда, хватает его за предплечье, еще одна за плечо, и голос: Ты цел?
Да… Сэмми слышит собственный голос, хриплый.
Минута молчания, потом кто-то произносит: Он целый. Снова молчание.
И Сэмми спрашивает: Где я?
…
Что это за места? Тут есть кто-нибудь? А? Вы здесь? Але! Вы здесь? Але! Але! Вы здесь?
Мать-перемать! Бурчат погромче. Это они разговаривают.
Але?
Он их толком не слышит. Где я? спрашивает. Але? Я слепой. Можете мне помочь?
…
Помочь мне можете? А? Але? Исусе-христе. Але? Я слепой. Але? Где я? Але? Слепой, в жопу, пожалуйста, помогите мне, просто скажите, куда я, к черту попал, на хер? Я заблудился.
В чем дело? что тут такое?
Что?
Ты цел?
Я не знаю, где я. Я слепой, потерял палку. Что это за место?
Дэвис-стрит.
Дэвис-стрит?
Угол Непер-стрит.
Ну да.
Ты рядом с почтой.
…
Что с тобой стряслось?
Сэмми не может говорить – ему дурно – разнервничался, вот уж разнервничался, – его вроде как озноб колотит, припадок такой.
В чем дело?
Нет, я просто слепой, понимаешь и э-э… э-э… паб тут какой-нибудь есть поблизости?
Ну да, «Жаровня», на другой стороне улицы. Хочешь туда перейти?
Ага.
Тогда давай руку… Парень берет его за руку и, подождав малость, делает шаг, сводит Сэмми с тротуара, как-то он не шибко прямо идет, и ты гадаешь, может, это он от машин уворачивается, может, он не стал дожидаться зеленого света, если тут вообще есть светофор, это ж, на хер, хуже смерти, не знать, куда он тебя тащит, и потом, ты же можешь наступить ему на пятки, и тогда вы оба завалитесь; ты же ни хрена не контролируешь, ты пытаешься передвигаться меленькими шажками, но не получается, потому как надо идти, двигаться надо, чтобы все путем, а Сэмми к тому же и рот боится открыть, чтобы малый не отвлекался, или еще не осерчал, и не бросил его здесь, и не умотал, обидевшись, движение тут, друг, судя по звукам, оживленное, перекресток, очень оживленное движение на Непер-стрит, это он слышит
Поднимай ноги повыше, говорит парень, тут тротуар.
Сэмми шарит перед собою ногой. Всходит на тротуар.
Нормально?
Ум-м.
Чего?
Да… мне бы до стенки дойти.
Как это?
Тут есть стена, ты можешь меня к ней подвести?
К стене?
У входа в паб.
Парень берет Сэмми за руку, подводит к стене, и Сэмми прислоняется к ней. Брюхо болит, трясет всего, и вообще ему хреново. Мог бы повести его другим путем, от этого уж больно нервы расходились. Ничего, он постоит здесь, просто здесь постоит. Пока не оправится. Пока не успокоится дыхание. И хрен с ними, с долбаными прохожими. Живот-то, на хер, как прихватило, друг, точно тебе говорю. Он сознает, что дышит тяжело, старается дышать помедленнее, но тут в голове начинаются какие-то вспышки, а в ушах-то как гудит, друг, и громко так, знаешь, так громко. Наверняка они его по башке отдолбали, уж больно шум непривычный, отродясь такого не слышал. Хотя, может, это вроде приложения к слепоте. Уж не знаю, что они с ним творили, но это могло попортить и слух, не только зрение.
Хуже еще не бывало. Тут и сомневаться нечего, так погано ему еще не было. Если раньше у него и были какие сомнения, теперь ни одного не осталось.
Никогда. Никогда, на хер. Никогда так худо не было. Легко говорить – расслабься, не волнуйся, говорить-то легко, а попробуй-ка сделай. Особенно если знаешь, хуже еще не бывало, ну, не бывало хуже; потому что это случилось, на хер, и это не ночной кошмар, это прямо сейчас, мать его, происходит, прямо сейчас, так что ладно, ладно, все едино надо тебе расслабиться, не волноваться, ладно, взять все в свои руки, не время психовать, все мы временами психуем, знаем, на хер, что это такое, но сейчас не время, никакой тут хлебаной проблемы нет, что случилось, то и случилось. Сэмми складывает руки на груди, закрывает глаза, поспать бы. Стоит, привалившись к стене, он в порядке, и даже в безопасности, мать ее; вот только устал, сейчас бы подремать. Но если он так и будет стоять, друг, то заснет прямо на ногах. А после явятся гребаные фараоны. Они, может, и так-то перлись за ним от самого участка. Суки сраные. А он все равно будет стоять здесь. Ну заберут они его, на хер, и что, в чем они могут его обвинить? в преднамеренном праздношатании? Охеренно смешно, преднамеренное праздношатание – имел преднамерение врезаться мордой в фонарный столб, ублюдки.
При том, как он себя чувствует, он мог бы здесь и до вечера простоять.
Ноги его убивают, в жопу, долбаные дурацкие кроссовки. Кто-то прошмыгнул мимо, он повернулся, чтобы попробовать выклянчить денег на автобус, кто бы то ни был, но передумал. Глупо. Как он узнает, с кем говорит, может, это кто-то из тех, кто в пабе работает, тогда его просто выкинут отсюда, господи-боже, может, это даже фараон, а ты у него попытаешься деньжат перехватить. При твоей-то везухе ты скоро и обеих ног, на хер, лишишься, друг, точно тебе говорю.
Ну ладно. Так, значит, так. Давай-ка вали отсюда, уерзывай.
И хоть немного практичности, друг, заради христа, приди в себя, это ж вроде арифметической задачки, дважды два четыре.
Хорошо бы присесть. Выпить с кем-нибудь. Рассказать, что с тобой приключилось. Хрен знает что, друг. Вообще-то «Жаровню» он никогда особо не любил. Были у него знакомые парни, которые там выпивали, ну, в общем, захаживали туда двое, еще из прежней команды. Но ты же, в общем, и не хотел с ними больше встречаться, разве только по делу. Да и тогда приходилось осторожничать. За все в жизни надо платить. Когда-нибудь
