Михаил Липскеров - Черный квадрат
– Так передай этой нормальной транссексуалке, что не видать ей русского мужика в своей аглицкой постели! Не обнимать врагине тела моего русского, не ворошить кудрей моих, от о2тцев доставшихся, не лобзать жезла моего державного! В Лолите сердце мое, душа моя. И прочая физиология.
Вышел я на крыльцо и пустил из лука моего верного четыре стрелы на все четыре стороны света. Авось какая-нибудь в Лолиту попадет, она и откликнется. И точно, с трех сторон кваканье лягушачье призывное отозвалось. А на хрена мне три царевны? Зато с севера донеслось близкое и родное:
– Что ж ты, любезный жених мой, солнце мое ненаглядное, звезда очей моих, стрелой своей острой чувства мои поранил?
Вот куда путь мой лежит. Там, на кладбище, где ветер свищет, сорок градусов мороз, упырь сидит и сидит себе в ожидании Лолиты моей, чтобы осуществить принуждение к любви, чтобы кровушку ее выпить и одним разом сделать из нее почетного донора.
Скачу себе на север, вот кокошник знакомый на пути лежит, а дале – черевички от Прадо, ожерелко бриллиантовое от Фаберже... Путь мне указывает Мальчик-с-пальчик мой новоявленный. Панева горностаевая от Валентино, труакар фильдеперсовый от Юдашкина, лифчик от Кардена, лифчик от Гальяно, лифчик от Мерседеса с двумя запасками и, наконец, трусики кружевные «Танго» от Фокстрота. Знать, кладбище близко. И точно, вот оно. Как из метро выйдешь, сразу налево. А время к двенадцати ночи близится. И вот на плите могильной тайного советника Апполинария Афанасьевича Щегловитого, безвременно скончавшегося в 1873 году в возрасте девяноста трех лет, сидит Лолита. Вся голенькая, лишь саваном погребальным прикрытая. А тетка Черномор, старая балаганная шалава, ее к свадьбе с Дракулой готовит. Бородой своей мерзкой, на спирту настоянной, ей сонную артерию протирает. И вот из какой-то неприметной могилки вылез мелкий упырек, глянул на наручные часы, оторвал у себя левую берцовую кость и по черепу двенадцать раз себя вдарил, не дождавшись новогоднего послания президента. Да и какое новогоднее послание президента, когда июнь на дворе.
И тут из могил полезли вампиры, упыри, вурдалаки в законе, прочая дохлая мелочь, которой и названия-то не придумано. Разной степени несвежести. И все, увидев мою Лолиту без ничего, глянули на нее с вожделением и стали кто чем чистить зубы. Только труп поручика Ржевского, выбравшись из могилы княжны Таракановой, стал снимать полуистлевшую рубашку. Да, могила только горбатых исправляет.
И вся орава стала, переваливаясь с ноги на ногу, мою Лолиту окружать. Чистый «The triller» Майкла Джексона, спродюсированный Квинси Джонсом. Но я этого стерпеть не мог, направил моего верного коня в самую гущу мертвечины и стал моим хазбулатным мечом удалым рубить их направо и налево. Целую гору черепов навалил (позже русский живописец Верещагин с них картину «Апофеоз войны» нарисовал).
И тут надгробная плита, на которой сидели моя Лолита и тетка Черномор, взлетела в воздух. И надгробная плита тайного советника Апполинария Афанасьевича Щегловитого взлетела в воздух, и из-под нее вылез какой-то, прямо скажем, незатейливый, незамысловатый вампирек, по всей вероятности оказавшийся в могиле незаконным коррупционным путем, так как площадь могилы не соответствовала социальным нормам совместного проживания двух покойников.
– Ну что, – сказал вампирек Лолите, – пойдем, дева, жажду я тебя очень. Прямо в горле пересохло.
И тут Лолита моя встала так гордо, подбоченившись, груди белые взбила, косами русыми лоно прикрыла и гордо так спрашивает недоноска:
– И с какого это бодуна я, княжна, должна утолять жажду упыря, ютящегося в коммунальной могиле? Я, из палат каменных вышедшая, в холе и неге выросшая. На кого зуб тянешь, фраер? Мой жених порвет тебя как нечего делать. Порвешь, милый?
Я, честно говоря, не был знаком со способами рванья упырей, но готовность свою выразил, для начала порвав на груди кольчугу. Упырь усмехнулся, махнул рукой, и за спиной у него вырос замок компьютерный, плечи его расправились, плащ за спиной роскошный образовался, а во рту вылупились два зуба, напоминающие что-то палеонтологическое. Вылитый Дракула Шестнадцатый, ну как две капли воды... Хотя где я мог его видеть?.. Я уж пожалел, что кольчугу порвал... А может, следует подумать над предложением аглицкой принцессы?.. Но нет, буду биться с Дракулой. За любовь. А чем? Хазбулатный меч не спасет. Серебряный нужен. Кол осиновый в сердце загнать? Где осину взять? Стоп! И вспомнил я об обереге, который в нашем роду передавался из поколения в поколение. Щепка осины, на которой повесился Иуда. Сорвал я оберег с шеи и направил на Дракулу. Тот призадумался, а Лолитка моя на руки мне бросилась и в губы засосом детским неловким впилась. И силушка моя вмиг куда-то испарилась. Не вся, конечно. Кое-что осталось. Но для битв с вампирами не приспособленное. И щепка осиновая куда-то из рук вывалилась. И усмехнулся Дракула Шестнадцатый, и расчесал клыки свои страшные, и протянул их к шее ненаглядной моей. И не видать нам ночей брачных, детей малых, блин, не рожать, не воспитывать, блин, в институт, блин, не поступать, от армии, блин, не откашивать. И чего, блин, от аглицкой телки отказался?
И тут из-за леса, из-за гор появилось Ярило, блин, круглое, блин, как блин. И свет дневной, свет Даждьбога нашего русского, оказался невыносим для мамалыжника. Завыл он тоскливо, схватил тетку Черномор, и нырнули они вместе в могилу тайного советника Апполинария Афанасьевича Щегловитого, выкинув из нее его останки. Потому как одиночная могила для любви втроем уж никак не приспособлена.
Обнялись мы с суженой моей, чтобы достойно русских княжеских фамилий провести свое первое брачное утро, как котяра Баюн с неба свалился, Лолиту усыпил и принес формальное предложение руки и сердца аглицкой принцессы, которое я с негодованием отверг.
– И пол-аглицого царства в придачу, – приподнял правую бровь Баюн.
– С колониями? – уточнил я.
– Об этом говорено не было, – отвечал Баюн.
– Так выясни, урод.
– Исделаем, батюшка, – взял под козырек Баюн и исчез.
А я стал ждать. Когда краса моя ненаглядная проснется, чтобы долг свой супружеский исполнить. Или когда Баюн вернется с вестями от красавицы аглицкой.
И тут, откуда ни возьмись, налетели гуси-лебеди числом два. Гусь – одна штука. Лебедь – вторая штука. Подхватили спящую царевну мою под белы руки и понесли ее туда, не знаю куда.
– Привет с Туманного Альбиона, – помахал лапой гусь.
– Чуваки, – заорал я, – куда вы ее?!
– Куда Макар телят не гонял!.. – донесся из небесной выси голос лебедя, и все исчезли.
И тут кот Баюн явил себя во всем великолепии. Как настоящий джентльмен. Модно одет, чисто выбрит и слегка пьян. Закурил сигару, стряхнул пепел в снятый с головы цилиндр и сказал:
– Должен вам доложить, сэр, что принцесса готова...
– Бабы всегда готовы, когда у них голова не болит.
– Я не об этом, сэр...
– Потом переговорим. Сейчас надо некоего Макара найти, чтобы узнать, куда этот самый Макар телят не гонял. Там и Лолита моя обретается. Опять аглицкая принцесса подсуетилась?
– Увы, сэр. Оне-с. Чтобы Лолита вас от размышления не отвлекала. А эсквайра Макара мы знаем. Тут недалеко ферма его. Скачите за мной, сэр.
И кот Баюн, вытряхнув пепел из цилиндра, сел верхом на сигару и засвистел с кладбища. А я на своем верном жеребце за ним. И точно. Рядом с кладбищем стоит курная ферма, а на завалинке сидит мрачный эсквайр Макар в косоворотке, домотканых портках, лаптях и козлиной бороде. Увидев нас, сказал коту:
– Дай докурить.
Баюн достал из кармана смокинга новую сигару, откусил конец, закурил и протянул ее Макару. Тот затянулся, пожевал дым, выплюнул его вместе с сигарой, подобрал с земли откусанный конец, раскрошил, добавил немного сухого навоза, свернул козью ножку и с наслаждением затянулся.
– Ну и чего вам надобно? – спросил и затянулся.
– А надо мне, смерд, знать, куда ты своих телят не гонял.
– Дык рази ж вспомнишь... – ответил и затянулся. – Всюду я их гонял, искал, где погуще трава, – и затянулся. И забормотал: – Ой, трава-мурава, синий гай, гай, гай. Ой, дери-дери ди-да, дери-дери-дай-дай... – затянулся еще раз, пустился в пляс и заорал дурным голосом:
Ах ты сукин сын, камаринский мужик,Ты куда это по улице бежишь, бежишь, бежишь?А бегу я для похмелки в кабачок,Без похмелки жить не может мужичок!
В кабаке столбом веселье и содом.Разгулялся, расплясался пьяный дом!У кого бренчат за пазухой гроши,Эй, пляши, пляши, пляши, пляши, пляши!
И рухнул.
– Чегой-то он? – спросил я у Баюна.
– Видите ли, сэр, в тавернах Ист-Энда смесь аглицкого табака с русским навозом дороже героина ценится. Вот Макару и вставило.
– И чего делать будем?
– Сейчас мы его в порядок приведем.
Баюн снял цилиндр, сделал над ним пассы, сказал: «Раз, два, три, четыре, пять», вынул из цилиндра зайца, сказал: «Не то», выкинул зайца, тот со словами «Вышел зайчик погулять» улепетнул в поля. Баюн снова сделал пассы, но сказать ничего не успел, потому что из цилиндра выскочил охотник, помчался за зайцем. Мы только взглядом его проводить успели, как слова охотника услышали:
