Ричард Бах - Единственная
И тут же мне захотелось узнать, почему это так.
— Пай, откуда к нам проходят идеи? — спросил я.
— Влево на 10 градусов, — ответила она.
— Что ты сказала? — переспросил я. — Нет, я говорю идеи… Они просто… появляются так неожиданно. Почему?
— В этой картине скрыт ответ на любой вопрос, — сказала она. — Сделай поворот влево, сейчас уже на 20 градусов, и иди на посадку.
С нашим новым другом, столь продвинутым духовно, я чувствовал себя, как когда-то с летным инструктором — пока он был рядом, я не боялся сделать даже самый рискованный трюк.
— О'кей, дорогая? — спросил я жену. — Ты готова?
Она кивнула, предвкушая новое приключение.
Я развернул гидросамалет и, следуя указаниям Пай, начал снижаться. — Выровняйся над этой яркой желтой полосой, вперед, добавь чуть-чуть газа, — и наконец, — здесь! Точная посадка!
Место, куда мы попали, было похоже на гигантскую адскую кухню. В печах бушевало и ревело пламя. Под самой крышей, покачиваясь, плыли чудовещные ковши с расплавом, подвешенные к мостовым кранам.
— О, боже… — сказал я.
По ближайшему проходу подкатила небольшая электротележка, с нее спрыгнула стройная девушка в комбинезоне и защитной каске и направилась к нам. Может быть, она и поздоровалась, но в этом грохоте металла и реве пламени слов было не разобрать.
Она оказалась хрупкой девушкой с ярко-голубыми глазами, из-под каски струились белокурые локоны.
— Неплохое местечко, правда? — прокричала она вместо приветствия. Судя по ее голосу, она гордилась этим заводом. Конечно, они вам ни к чему, — сказала она, протягивая нам защитные каски, — но, если начальство заметит, что мы без касок… — Она усмехнулась и чиркнула пальцем по горлу.
— Но мы не можем прикоснуться… — начал я.
Она покачала головой.
— Все правильно. Но здесь вы можете.
И конечно же, мы не только смогли взять в руки эти каски, но они пришлись нам как раз в пору. Она махнула рукой, чтобы мы следовали за ней.
Я глянул на Лесли: кто же эта незнакомка? Она прочитала мои мысли и пожала плечами — я не знаю.
— Послушайте, как вас зовут? — крикнул я.
Девушка в недоумении остановилась.
— Вы придумали для меня так много имен, но все они уж больно официальные! Она пожала плечами и улыбнулась. — Зовите меня Тинк.
Она проворно вела нас к металлической лестнице и по дороге рассказывала об этом гигантском заводе.
— Сначала руда поступает по транспортерам в грохоты, установленные снаружи, потом проходит промывку и попадает в главный мерный бункер…
— О чем ты нам рассказываешь? — спросил я.
— Если вы пока не будете задавать вопросы, — сказала она, — то, возможно, я отвечу на большинство из них просто по ходу дела.
— Но мы не…
Она показала рукой.
— По пути расплав проходит продувку ксеноном, а затем вливается в эти изложницы, их стенки на 20 микрон покрыты порошковым хондритом. — Она улыбнулась и махнула рукой, предупреждая наши вопросы. — Нет-нет, кристаллизация начинается без вмешательства хондрита, просто так легче извлекать слитки из изложницы!
Это были оранжевые слитки, но не стали, а какого-то стекла, остывая, они становились почти прозрачными.
Рядом выстроилась шеренга промышленных роботов, которые подобно гранильщикам алмазов, лихо превращали эти блоки-полуневидимки в бруски, кубы и ромбоиды.
— Здесь блоки гранят и заряжают энергией, — продолжала Тинк, — все они, конечно, отличаются друг от друга…
С нашим экскурсоводом по этому загадочному заводу мы бодро поднялись по металлической лестнице и зашли в шлюзовую камеру.
— Это этаж окончательной доводки, — гордо сказала она. — Вот, что вы так хотели увидеть!
Мы шагнули вперед. Двери перед нами автоматически распахнулись, а потом захлопнулись за нашей спиной.
Грохот стих. Здесь было тихо, чисто и очень аккуратно. Поперек огромного зала тянулись рабочие столы, покрытые мягким фетром, и на каждом из них покоился отполированный кристалл — скорее творение безмолвного искусства, чем изделие тяжелой промышленности. Люди работали молча и очень сосредоточенно. Куда мы попали — в сборочный цех космического центра?
Мы остановились у стола, за которым в вертящемся кресле сидел здоровенный молодой парень. Он внимательно изучал кристалл(я легко мог бы в нем уместиться), закрепленный в установке, напоминающей ультрасовременный револьверный станок. Вешество было едва различимым, скорее намек на объем чем-то заполненного пространства, но его грани изумительно сверкали. В кристалле мы увидели сложное переплетение разноцветных лучей, словно в нем мерцали спирали лампочек или были спрятаны минилазеры. Парень нажал на какие-то клавиши установки, и в кристалле что-то переменилось.
Я дотронулся до плеча Лесли, показал на кристалл и тряхнул головой, пытаясь вспомнить. Где мы его раньше видели?
— Он проверяет, все ли связи закончены, — прошептала Тинк, — достаточно нарушиться хотя бы одной, и весь блок пойдет в брак.
Услышав ее слова, парень повернулся и увидел нас.
— Привет! — сказал он так, словно мы были его старыми добрыми друзьями. — Рад вас видеть.
— Привет! — ответили мы.
— Мы знакомы? — спросил я.
Он улыбнулся, и сразу мне понравился.
— Знакомы? Конечно. Хотя, наверное, вы меня не помните. Меня зовут Аткин. Один раз я был твоим укладчиком парашюта, другой — учителем дзена… Нет, пожалуй, тебе меня не вспомнить. — Он пожал плечами, ему это было не важно.
Я подыскивал слова.
— Что…что ты сейчас здесь делаешь?
— Посмотрите сами. — Он указал на окуляры микроскопа, установленного рядом с кристаллом. Лесли глянула в микроскоп.
— О, боже! — вырвалось у нее.
— Что такое?
— Это…это не стекло, Ричи. Это — идеи! Похоже на спицы в колесе, они все взаимосвязанны!
— Расскажи, что там написано.
— Здесь нет слов, — продолжала она. — Мне кажется, что каждый, как может, должен сам выразить их словами.
— А какие слова нашла бы ты? Попробуй, скажи!
— Ах! — восторженно воскликнула она. — Ты только на это посмотри.
— Скажи словами, — попросил я. — Пожалуйста.
— Ладно. Я попробую. Здесь о…том, как трудно сделать правильный выбор и как важно всегда стараться поступать самым лучшим, как нам самим кажется, образом… и о том, что мы на самом деле знаем, как лучше всего поступить! — Она извинилась перед Аткином. — Я знаю, что рассказываю не совсем точно. Вы не могли бы прочесть нам вслух вот этот серебристый кусочек?
Аткин снова улыбнулся.
— У вас очень хорошо получается, — сказал он, заглянув в другую пару окуляров. — Здесь сказа но: «Небольшая перемена сегодня принесет нам совершенно дру гой завтрашний день. Тех, кто выбирает верхний, трудный путь ждет щедрая награда, но она спрятана на долгие годы. Люди делают выбор вслепую, не задумываясь, а мир вокруг нас не дает нам никаких гарантий». А рядом с этим, видите? «Единственный способ избежать выбора, страшащего нас, — это стать отшельником, но такой выбор может испугать любого». А это связано вот с чем: "Наш характер закаляется, когда мы следуем нашему высшему чувству справедливости, когда мы верим в идеалы, не требуя подтверждения, что они существуют для всех. Одна из задач, которую мы должны решить во время наших приключений на этой земле, — суметь подняться над мертвыми системами — войнами, религиями, разрушением, перестать быть их частью, а вместо этого суметь выразить свое высшее "Я", которое известно каждому из нас".
— А вот, Ричи, послушай это, — сказала Лесли, вглядываясь в кристалл. — «Никто не может избавить от проблем человека, главная проблема которого в том, что он не хочет от них избавляться.» Я правильно это поняла? — спросила она Аткина.
— Точно! — подтвердил он.
Она снова заглянула в окуляр, обрадовавшись, что начала понимать скрытый смысл.
— "И не важно, что мы многое умеем и многое заслужили, мы никогда не достигним лучшей жизни, пока не сможем ее представить и не позволим себе жить именно так. " Боже, это истинная правда!
— Вот на что похожа идея, когда мы закрываем глаза и думаем о ней! — Она с восхищением улыбнулась Аткину. — Все скрыто здесь, все взаимосвязи, есть ответы на любой вопрос, который мы можем себе задать. Можно просмотреть цепочку в любую сторону. Это великолепно!
— Благодарю вас, — сказал Аткин.
Я повернулся к нашему экскурсоводу.
— Тинк! Получается, что идеи приходят к нам из литейного цеха? Со сталеплавильного завода?
— Они не могут быть сделаны из воздуха, — сказала она очень серьезно, — мы не можем делать их из шоколада! Человек доверяет свою жизнь тому, во что верит. Его мысли должны поддержать его в трудную минуту, выдержать груз вопросов, которые он задает самому себе, а кроме того, бремя тысяч или десятков тысяч всевозможных критиков, циников и любителей разрушать. Идеи человека должны вынести тяготы всех последствий, к которым они приведут!
