Фэнни Флэгг - Я все еще мечтаю о тебе...
Главным козырем Хейзел в бизнесе было ее умение угодить обеим сторонам. Во время переговоров, когда цифра вот–вот должна была сравняться с намеченной ценой, она стукала по столу маленьким кулачком и провозглашала: «Ладно, пойдет!»
«Всегда оставляйте и продавцам, и покупателям ощущение, что они получили чуть больше, чем ожидали», – не уставала повторять Хейзел. А ее рабочим девизом были слова: «Представляйте дом в самом выгодном свете. Продавайте быстро. Иначе он может перестоять».
Самое время
В четыре утра, стоило Мэгги наконец задремать, ее разбудили громкие гудки мусоровоза. Лежа в темноте и глядя на луну в окне, она почему–то снова вернулась мыслями к крутящимся дервишам. Они вообще кто, турки? И почему слово «Оттоман» пришло ей на ум? Думала она о стране в это время или низеньком диванчике – оттоманке? Господи, еще один повод для сожалений. Надо было поступать в колледж вместо «школы обаяния»[12]. Она научилась грациозно выходить из машины и садиться в нее, правильно держать чашку, но вот в географии не сильно продвинулась. Прежде очаровывать было важным умением, ему даже специально обучали, но теперь Мэгги, получавшая по этой дисциплине исключительно пятерки, обнаружила, что даже она подрастеряла очарование. Торговля недвижимостью, вернее, то, во что она превратилась в наши дни, способна выбить шарм из кого угодно.
В домах, выставленных на продажу, ее кусали разъяренные кошки, собаки, хомяк, два попугая и хорек. Она открывала дверь на чердак – и на нее набрасывались летучие мыши, вцеплялись в платье, в волосы. Спускаясь в подвал, она падала на скользких ступенях, она роняла на себя вывеску «День открытых дверей». А однажды до смерти перепугалась, обнаружив в ванне на втором этаже 18–футового[13] удава – владелец дома забыл ее предупредить о своем любимце. А праздные любопытствующие, которые заявляются «просто посмотреть»! А назойливые дельцы и истеричные клиенты! Все это вместе взятое весьма эффективно помогает избавиться от хороших манер.
Недавно Мэгги обнаружила, что разговаривает с телевизором. «Да заткнись ты!» – рявкнула она физиономии на экране. Сейчас это «заткнись» выскочило в собственном доме, без свидетелей, но кто знает, когда она оступится и предложит заткнуться живому человеку? Крайне не хотелось, чтобы долгие годы вежливости и любезности пошли прахом, но Мэгги чувствовала, что угроза с каждым днем все сильнее и однажды она позволит себе дурное поведение на публике. Что–то нарастало в ней и рвалось наружу. Были и другие тревожные знаки. Несколько месяцев назад она намеренно порекомендовала худший ресторан в Бирмингеме хамоватой супружеской паре из Вирджинии, а не далее как на прошлой неделе случилось и кое–что посерьезнее. Она сидела в машине, ждала зеленого на светофоре, вдруг видит – Бебс Бингингтон, Бирмингемское Чудовище собственной персоной, переходит улицу прямо перед ее машиной. Она, конечно, знала, что Бебс ее не любит, но не понимала за что. Мэгги не сделала ей ничего дурного. И тем не менее она не питала к Бебс такой ненависти, как Бренда и Этель. Просто избегала ее по возможности. Однако в тот день Мэгги вдруг вспомнила, что Бебс сотворила с Хейзел, и на какой–то миг у нее мелькнула мысль дать газу и сбить ее. У нее не только имелся мотив, но и случай представился. К счастью, в следующее мгновение на перекрестке появился бегун и момент был упущен. Наверное, впервые в жизни нерешительность сыграла ей на руку, но если срочно не принять мер, то она может просто свихнуться и все закончится передачей «Крыша набекрень», где фигурируют как раз такие вот спятившие особы. Мэгги мысленно увидела бегущую строку на канале CNN под кадрами хроники: БЫВШАЯ МИСС АЛАБАМА ЗАДАВИЛА КОНКУРЕНТА ПО ТОРГОВЛЕ НЕДВИЖИМОСТЬЮ. И вот на экране ее, облаченную в оранжевый комбинезон смертницы и закованную в наручники, волокут в тюрьму.
Бренда говорит, что если Бебс когда–нибудь убьют, то в подозреваемые попадут все риелторы Бирмингема, ибо каждый из них хоть раз в жизни желал ей смерти. Но ведь Мэгги и паука прихлопнуть не может, а тут всерьез была готова задавить человека при свете дня, а это означает, что пора изолировать себя от общества, и чем раньше, тем лучше. У «Красной горы» и без того проблем навалом, не хватало еще, чтобы его агенты отправлялись на электрический стул. Или еще того хуже – сошли с ума и загремели в психиатрическую больницу, как бедная Оливия де Хэвилленд в фильме «Змеиная яма». Вот полюбуйтесь, она уже разговаривает с телевизором. Пора сходить с дистанции. Она явно не тянет.
Детство в царстве грез
Дело в том, что Мэгги в детстве пересмотрела фильмов. Неудивительно, принимая во внимание, что отец ее был директором «Царства грез», маленького кинотеатрика, а сами они жили над ним, в однокомнатной квартире, по соседству с будкой киномеханика, пока Мэгги не исполнилось восемь. Сейчас, с высоты своего возраста, она понимала, что далеко не каждый ребенок ходит домой через фойе кинотеатра, но тогда это казалось ей само собой разумеющимся.
Чтобы попасть в квартиру, нужно было пройти по темной, узкой, застеленной ковром лестнице, вечно загроможденной старыми сломанными прожекторами, рекламными щитами «СКОРО В КИНОТЕАТРЕ» или «ПОКАЗ ПРОДЛЕН НА НЕДЕЛЮ» и картонными коробками с черными пластиковыми буквами для афиш. Внутри же квартиры были бетонные блочные стены, выкрашенные бледно–зеленой краской, и темно–коричневый крапчатый линолеум. В ванной комнате – ванна на когтистых лапах и лампа с одним плафоном. В кухне – электрическая плитка и маленький холодильник под раковиной. Днем смотреть не на что, зато вечером все менялось. С наступлением темноты всё в квартире, включая родителей и ее саму, заливало чудесным розовым светом от большой неоновой надписи «Царство грез» над окном. Все становилось таким красивым, таким веселым. Как будто в мультфильме живешь. В небольшом алькове, где она спала, в стене имелось отверстие. Откроешь его – и перед тобой огромный экран. Каждую ночь Мэгги лежала и смотрела кино под убаюкивающее жужжание проектора за стеной, голосов с экрана и негромкого смеха публики из зрительного зала. А жаркими летними ночами, когда родители оставляли двери квартиры нараспашку, чтобы гулял сквозняк, она слышала, как трещит большой красный автомат попкорна и позвякивает касса на прилавке с конфетами, и если не засыпала до конца последнего сеанса, то слушала хлопанье поднимаемых ряд за рядом деревянных сидений. А потом гудение большого пылесоса, собирающего остатки попкорна и фантики от конфет. Всю жизнь, стоило Мэгги уловить запах попкорна и конфет, она будто снова оказывалась в той маленькой квартирке над кинотеатром.
Ей нравилось жить в царстве грез, но сейчас Мэгги подозревала, что именно из–за этого ей всегда было так трудно смириться с реальностью. Она где–то прочла, что в возрасте от одного до четырех лет происходит формирование личности, так что, вероятно, в этом причина.
Она росла в эру «Глориоус Техниколор», эру великих киномюзиклов с веселыми песнями и красивыми людьми, где в конце мальчику всегда достается девочка. И хотя Мэгги была единственным ребенком, причем поздним, она никогда не чувствовала одиночества. Кинозвезды были ей и друзьями, и товарищами по играм, и Мэгги чувствовала себя абсолютно счастливой. Но потом все помешались на телевидении. И вслед за многими маленькими кинотеатрами «Царство грез» закрылся, и пришлось им переехать в обычную квартиру. Вот это был шок.
В реальном мире не было ни закадровой музыки, ни попкорна с конфетами, ни розового света по ночам. Не было даже сюжета, за развитием которого можно следить. Отцу удалось найти другую работу – он стал торговать обувью, но с деньгами вечно было туго, приходилось переезжать из одной душной квартирки в другую, и постепенно Мэгги охватили тревога и растерянность. Мир вокруг казался таким странным и незнакомым. Родителям она ничего не говорила, но ее не покидало чувство, что произошла какая–то ошибка и она находится не там, где надо. Но она не знала, где ее место. Не знала до того жаркого, влажного августовского дня – ей было тогда десять. Мама только что поступила помощницей к швее, чтобы хоть немного подработать, и взяла Мэгги с собой на примерку к даме, жившей в Маунтейн–Брук. Мэгги никогда не бывала в этой части города, и, когда на подъезде к Красной горе увидела на вершине «Гребешок» – большой, величественный особняк в стиле эпохи Тюдоров, – у нее перехватило дыхание. На фоне неба он показался Мэгги замком из фильма. И когда они, объехав Красную гору, спустились в прохладный, утопающий в пышной зелени мир Маунтейн–Брук с его тенистыми улочками, заросшими плющом кирпичными и каменными домами и длинными, изящными рулонными газонами, Мэгги почувствовала себя похищенным ребенком, которого только что вернули домой. Вот где ее место, вот где она вновь может дышать.
