Денис Гуцко - Бета-самец
А в багажнике «Опеля», накрытые клетчатым пледом, — два тугих инкассаторских мешка. Не успели перед выездом обменять купюры на крупные.
— Бери, — сказал Антон настойчивей и протянул в окно «мотороллу». — Уже вызов пошел.
— Зачем это?
Человек из «КамАЗа» механически взял трубку.
— Не пойму, — сказал он сдавленным неживым голосом.
— Ребят, времени у нас с вами мало. Посмотри на экран, видишь, чье имя там написано? Хочешь, поговори с ним. Если есть о чем. Или дай мне ответить.
Тот, кто принял у Антона трубку, послушно опустил взгляд. Трубка пикнула, сказала:
— Да, Антон.
Помолчала, сказала еще:
— Антон, ты? Амиран слушает.
Имя главного любореченского вора вконец разволновало доморощенного налетчика. Он швырнул трубку на колени Топилину, пробормотал:
— Дорогу хотели спросить. Спасибо, мужики.
Через мгновение их не было. Запрыгнули в свой длинный пыльный грузовик, выхлопная труба рыгнула черным облачком.
— Что за хрень? — Топилин вернулся в реальность словно в комнату, в которой кто-то успел перевернуть все вверх дном за считаные секунды. — Это что было?
Антон поговорил коротко с Амираном, дескать, приставали тут на трассе какие-то левые, но уже отцепились… нет, номер не разглядел — грязью заляпан… да и хрен с ними, пусть поживут.
— Ну, лохи бешеные, — нажав на «отбой», хохотнул Антон. — Придурки. Пистолет где-то нарыли, давай гоп-стоп осваивать. На «КамАЗе». Нормально, а?! — он недоуменно задрал плечи. — Куда катится эта страна, Саша?
Пожалуй, самая эффектная история с его участием — если про девяностые вспоминать. Вообще рядом с Антоном Литвиновым людоедский большак девяностых как-то сам собой затихал, выпрямлялся, исполнялся халдейским радушием. Никакого рэкета. Никаких налоговых набегов. Никакого экстрима после эпизода на краснодарской трассе Топилин, в общем-то, и не припомнит. Дальше было скучно, как на официальной части банкета.
— Да где его утки? — зевнул Антон.
Топилин зевнул в ответ.
Река вяло обсасывала глинистую отмель, плескалась тихонько. Ни единого кряка, ни хлопка крыльев не раздавалось в васильковой мути над ивами и камышами. Только потрескивали сучья да слышался сдавленный смех: охотники травили анекдоты. От реки тянуло холодком. Как из погреба.
Кинув под задницу сумку, Топилин сел, Антон вскоре последовал его примеру. Ружья вставили промеж колен, стволами друг от друга.
«Лето закончилось, — сказал себе Топилин. — Все. Короткое затишье — и осень. Сначала такая лапушка. Листья, вороны. Потом жуткая грымза: дожди, слякоть, машину мыть без толку. Потом зима».
— Лето закончилось, — сказал он.
— Мы с Оксаной на Сардинию собирались, — отозвался Антон.
— И что?
— Ну, что… Путевки переоформили вчера. Она с детьми съездит перед школой… А я не хочу. Настрой не тот.
— Понимаю тебя.
— Дерганый стал. Бессонница, опять же.
— Понимаю.
И снова замолчали.
Последние розовые отблески растаяли в небе и на воде. Уже просматривались вдоль кромки берега космы темно-зеленой тины. Плескалась на стремнине рыба. Издалека донеслось тарахтение моторной лодки. Стихло. Егерский вертолет пронесся в сторону северных угодий. Ожидание уток выглядело все более комично.
— Можно не ждать, — сказал Антон. — У них разгрузочный день сегодня.
«Просто нужно вычесть все то, что несовместимо с нормальной жизнью, — думал тем временем Топилин. — Нормальной жизнью, век за веком проживаемой нормальными людьми. Хорошими, но земными. Теми, кто умеет удобрить компромиссом каменистое наше бытие. Всё просто. Ты же помнишь, здесь всё исключительно просто. Сложности не приживаются здесь, тонкости сыплются в труху: враждебная среда, Саша, поганый климат».
— Да блин! — не выдержал кто-то в близлежащих кустах. — Где эти долбаные утки?!
Послышался короткий женский смех, сучья хрустнули под несколькими парами ног.
— Поздно уже для кормежки. Облом.
— Да вертолет ебучий распугал, что еще!
— Господа! Здесь же дамы!
На травянистой полянке, окруженной камышовыми зарослями, сошлись несколько охотников, загомонили — вместо уток. Решали, как быть. Ждать смысла нет. Не прилетят. Нужно плыть, искать.
— Нужно пересчитаться! — скомандовал Долгушин. — Здесь лодок на всех не хватит. Придется из клуба тащить. Пересчитаться нужно.
Начали звать всех на поляну. Пересчитываться.
— Саша, у меня еще есть к тебе просьба небольшая, — сказал Антон, разворачиваясь бочком. — Можно?
— Конечно, — ответил Топилин, не ожидая ничего хорошего от этого угрюмого тона, от взгляда, устремленного ему за спину.
Топилин знал эту привычку Антона смотреть пристально мимо собеседника. Так и ждешь, скажет: «Вы что-то уронили». Вероятно, чтобы собеседник не мешал — своим ответным взглядом. Не сбивал с мысли. Сторонние люди поначалу озирались. Или пытались перехватить взгляд.
— Хочу загладить свою вину. Хоть и не виноват, — Антон развел руками. — Не виноват, да… Но тут такое дело… короче… Вдове его квартиру хочу подарить. У меня есть одна, стройвариант. Брал на продажу.
— Помню.
— Ну вот.
Топилин уже догадался, к чему клонит Антон. Старался просчитать, насколько обременительным окажется для него нежданный довесок. Утомительно. Неприятное продолжение похоронной истории. Но большим осложнением, кажется, не грозит. Пойдет по накатанному: созвониться, встретиться, передать предложение. Да — да, нет — нет. Не уламывать же ее, в самом деле.
— Не могу никак себя заставить. В смысле, к его вдове сходить. Ну, не могу… — Антон откашлялся. — То есть я схожу, обязательно. Прощения попрошу. Обязательно. На девять дней, например. Но сейчас… Непонятно, как говорить, что, — опять развел руками. — Короче, мрак.
Антон поднял камешек, запустил в камыши.
— Ты другое дело. Интеллигент. Слова подберешь.
— Антон, только мне уговаривать ее…
— А не надо уговаривать, — Антон оживился, пристроил ружье на сгиб бедра. — Не надо. Если что, я уже сам тогда… Ты главное… подай все правильно… Убедительно, как ты умеешь. А уговаривать не надо. Нет, это не надо. Сделаешь?
— Сделаю… да.
— Спасибо, Саш. Выручаешь меня здорово.
Раздался близкий хруст валежника.
— А, вот вы где!
На отмель вышел Долгушин, остановился в отдалении, запрыгнув на ствол поваленного дерева.
— А мы вас потеряли. Мы тут собираемся плыть…
— Плывите, — оборвал его Антон, мотнув бритой головой. — Мы уезжаем.
Долгушин протянул к ним руки.
— Да что вы, господа! Всё только начинается!
Антон не настроен был затягивать беседу.
— Слушай, отвали. Сказали тебе, уезжаем. Срочное дело.
Долгушин постоял, растерянный. Молча ушел. Антон поднялся, пересел поближе к Топилину.
— И вот еще что… по ходу. Ну, просто одно за другое, знаешь… цепляется… Короче, нам бы дело это закрыть. Не доводить до суда. Попроси ее. За примирением сторон в нашем случае закрывается на раз-два. Я уже проконсультировался. Я стопроцентно невиновен, все говорят. Суда не боюсь, не о том речь. Но не хотелось бы до суда доводить, сам понимаешь… Мне-то ничего. А для отца это совсем нежелательно. Все-таки положение…
Антон стлал не то чтобы гладко, но довольно споро. Торопился: не помешал бы кто снова.
— Пока что обошлось без огласки. Но если в суд… Журналюги по-любому разнюхают, поднимут вой… Видел, как эти уроды зыркали, — Антон кивнул в сторону охотников, выстроившихся в нестройную шеренгу. — Оно и это, конечно, можно пережить — насчет огласки. Но, опять же, для бати это будет очень нехороший расклад… Понимаешь? Не сегодня завтра власть в области могут сменить, ходят слухи. Тогда начнется свистопляска, любое дерьмо потащат наружу. Зачем нам Карповича подставлять? Нужно все тихо уладить… И адвокатов, чужих людей в это вмешивать — на фига? Когда ты есть. Ты предложи ей, и все. Что ответит, так пусть и будет.
Хорошо, что не послушал Антона, поехал на своей. Пришлось бы всю обратную дорогу из «Логова» сидеть рядом, травиться тишиной — или разговор из себя давить.
Душно возле Антона. Нечем дышать.
Белый «Рендж Ровер Спорт» Литвинова-старшего, на котором после инцидента ездил Антон, маячил впереди. Топилин специально придерживал, хотел отстать. Трасса была загружена меньше обычного, ничто не мешало Антону оторваться. Но Антон не спешил давить на газ. Так и ехали гуськом в среднем ряду, обгоняя ржавые деревенские «ВАЗы». На спидометре слегка за сто. Сбавлять скорость дальше будет совсем уж демонстративно. Самому уйти в отрыв нереально: в «Рендж Ровере» пятьсот десять лошадей, попробуй от него отвяжись.
Позвонила Мила, милая дырочка Мила, с которой он спал по предварительному созвону.
— Алло, Саша.
— Да, Милочка.
— Ну, ты забыл?
Топилин забыл, но не признаваться же.
— Нет, конечно.
— Помнишь?
— А то.
— Так когда тебя ждать? Очень без денги плохо.
