Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез
– Поезжай осторожно, – крикнула она ему вслед. – Не поцарапай машину.
Майк поднялся в горы и поехал по дороге, что шла по внутренней стороне кратера. Ему не нужно было нырять на дно котла и подниматься по противоположному склону; можно было проехать некоторое расстояние по этой стороне, а там по каменистой дороге спуститься обратно к морю.
Дорога, по которой он сейчас ехал вдоль края кратера, была завалена массивными валунами, каменными глыбами, выброшенными из жерла в доисторические времена. Они лежали там, где упали миллионы лет назад. Майк остановил машину. Посредине дороги лежала на спине большая черепаха, перебирая лапами в воздухе. Майк приблизился, и черепаха втянула лапы под панцирь. Он поднял ее и, перевернув, перенес на обочину. Он не представлял, как черепаха могла оказаться в таком положении: может, какой-то хищник, вспугнутый звуком мотора, выронил ее. Во всяком случае, подумал он, последние двадцать четыре часа они не говорили о черепахах.
Он постоял, глядя на котлообразный кратер. Лента дороги зигзагами бежала вниз, пока не скрывалась из виду на дне, огибая там залив, и вновь показывалась, едва различимая, на противоположном склоне, взбираясь наверх. Внутри кратера было жарко. От раскаленных скал тек дрожащий горячий воздух. Кроме необычного кривого кустарника и чахлого мха, здесь ничего не росло. Черные и ржаво-охряные валуны, из которых солнце выжгло всякое воспоминание о влаге, зазубренные, шелушащиеся и осыпающиеся, казалось, готовы взорваться, превратившись в облако пыли, как выгоревшие звезды. Неземное, нечеловеческое место.
Берег, куда приехал Майк, разочаровал его. Он последовал советам, вычитанным в брошюре, которую нашел в библиотеке в Камари. Там был горячий источник, вокруг него руины римских бань, но сам берег был непривлекательным, поросшим мелким кустарником. Пришлось признаться, что он сам точно не знает, что ищет, но миф об Орфее по-прежнему влек его к себе.
Это не было наваждением археолога. Он не мечтал откопать очередную маску Агамемнона или украшения Елены. Предмет его мании лежал не в нескольких дюймах от поверхности земли, но глубже. Миф говорил с ним через века. Орфей пытался обмануть смерть, чтобы возвратить свою потерянную любовь. Он потерпел неудачу, но обрел невиданную мудрость. Его разорвали на части, но его голова продолжала изрекать пророчества здесь, на этом самом острове.
Буквально поняв историю о кровавом убийстве, совершенном менадами, и о голове, приплывшей сюда, он предположил, что, после того как культ Орфея был уничтожен на материке, он продолжал существовать на острове Маврос. Место, куда волны вынесли голову, вероятно, заменяло собой храм, который продолжал веско говорить от лица культа.
Может, в конце концов Майк искал язык говорящий. Голос, любой голос, который бы произносил слова его языком, губами. Потому что он чувствовал – собственная его жизнь есть некий не выраженный в слове опыт, а неназванное может как быть, так и не быть. Вещь названная, верил Майк, существует; даже если существует как ложь или иллюзия или как совершенное воплощение истины. Ложь существует. Иллюзии существуют. Они существуют, но в иной плоскости, находятся на другой полке. И, приехав сюда, поставив перед собой что-то вроде цели, он надеялся в конце концов увидеть смысл в хаосе мира.
И еще он верил в историческую основу мифа. Должно существовать реальное место. Сколь бы малой ни была крупица исторической правды, породившей миф. Майк понимал, что подлинное место, где бы оно ни находилось, обладает особой атмосферой, особым духом. Последователи культа должны были выбрать место, по крайней мере обладающее естественным резонансом, усиливающим звук, а там, куда он приехал, такого не было. Так что он вычеркнул этот берег из списка.
Он недолго оставался там и отправился в большой монастырь Святого Микалиса, то есть архангела Михаила, где в красивой церкви были выставлены примечательные произведения византийского искусства. В монастыре, отнюдь не заброшенном, располагалась процветающая духовная семинария. Гостеприимный монах предложилему ракию и сушеный инжир. Сама церковь была вчетверо больше крохотного заброшенного монастыря на вершине утеса неподалеку от его дома. Майк провел там больше двух часов.
В дополнение к предметам византийского искусства в церкви было множество любопытных вещей. Майка подвели к жуткой посмертной маске, висящей на стене. Лицо было как живое и, по словам монаха, вылеплено из глины и свежей крови монахов, зверски убитых пиратами. Ее создал единственный избежавший смерти монах, и ему удалось передать мгновение ужаса и скорби.
Головы, которые свидетельствуют.
А еще были башмаки, тоже, как утверждалось, свидетельствующие, – башмаки святого. Майк уже обратил внимание на приношения в виде металлической обуви, во множестве стоявшей в церкви, и теперь понял смысл обычая. Пара серебряной с золотом обуви была заключена в прозрачный ларец и выставлена на всеобщее обозрение. Насколько Майк мог понять, она олицетворяла обувь самого небесного воителя. Верующий приносил в дар архангелу пару обуви из металла и возносил ему молитвы. Говорили, если святой хотел показать, что молитва услышана, он являлся ночью и надевал пару, принесенную просителем.
Чтобы у Майка исчезли всякие сомнения, пожилая женщина, наводившая блеск на церковный пол, поднялась с колен и сняла пару обуви с полки рядом с алтарем. Она перевернула туфли, показывая ему подошвы. В самом деле, на подошвах были царапины – убедительное доказательство того, что святой являлся и ходил в них. Женщина взяла руку Майка и приложила его ладонь к подошве, чтобы он ощутил царапины. Майк вежливо кивнул, удивляясь ее глупости, и двинулся дальше.
Майк был закоренелым атеистом, но купил свечу, зажег и поставил ее за жену. Он не верил в Бога, но верил в свою любовь к ней и всегда считал, что за любовь стоит зажечь свечу в любом храме. Повернувшись, он увидел, как женщина одобрительно кивает, и это взбесило его.
Он не любил дикую мрачную силу греческой православной церкви, как не терпел и церковь католическую. Для него это были религии ночного кошмара. Обе предпочитали темноту, алтари, освещаемые свечами, и храмы, имитирующие пещеры и заполненные иконами и статуями, которые изображают муки и боль. Он однажды посетил церковь в Тоскании. обитель ужасов с освещенным образом Пресвятой Девы: семь жутких ножей впились ей в спину, на голубых одеждах – запекшаяся кровь. Пещеры из кошмара, вызывающие клаустрофобию, с тошнотворным запахом ладана, засохшей крови и старого греха. Он не выдержал, бросился вон, на яркое послеполуденное тосканское солнце. Ким смеялась над ним, шутила, что он как злой дух, но он знал – никакое зло не променяло бы тьму на свет.
И здесь, в греческой православной церкви, тоже подавляла атмосфера истовой веры, подхлестываемой чувством вины и страха пред темными очами ангела-воителя и тяжелым запахом ладана. Но еще больше приводил в смятение примитивный и жалкий пафос приношений. Иконы в серебряных окладах по всей церкви были увешаны аляповатыми посеребренными металлическими пластинками с грубыми оттисками ноги, или руки, или сердца – смотря по тому, что требовалось исцелить молящему, а в одном случае даже с оттиском американского доллара. Все это свисало с икон на ленточках вместе с пластмассовыми розочками, или фотографиями, или дешевыми украшениями. Никаких изменений со времен Древней Греции, когда обеты сопровождали подобными приношениями; до сих пор археологи копаются в мусорных ямах, полных такого же отвергнутого хлама.
И еще эта обувь. Дюжины и дюжины пар фабричного изготовления из меди и алюминия, сделанные в средневековом стиле, все для неугомонного святого, шатающегося по ночам. Майк был сыт по горло. Не обращая внимания на ящик для пожертвований, он вышел из церкви.
Он перекусил в таверне поблизости, заказав стифадо [10]и пару пива. В зале кроме него был только один посетитель, пожилой грек с коротко подстриженной седой головой и огромными усами с проседью. Он поздоровался с Майком, дождался, когда ему принесут заказанное, и только тогда в обычной греческой манере засыпал его вопросами, обращаясь к нему через хозяина таверны.
Кто ты? Как здесь оказался? Женат? Где твоя жена? Дети есть? Что тебя привело в эту часть острова? Хозяин, знавший английский немногим лучше, чем Майк – греческий, старался как мог и настолько заинтересовался, что взял стул и подсел к столику Майка. Налил по стаканчику узо Майку и старику за счет заведения, не забыл и себя.
Майк благополучно выдержал допрос. Как он ни отнекивался, старик налил ему снова.
– Как там у вас в Англии? – спросили они.
– Ненормальные. Много людей ненормальные, – сказал он, сам переходя на корявый местный английский, и, когда они спросили его имя, ответил: – Микалис. Майк.
