Джозеф Кутзее - Элизабет Костелло
Вскоре выясняется, что Эгуду подразумевает под этим исключительно рассказ о самом себе. Он сообщает, что на родине теперь бывает очень редко. По аналогии с «закоренелыми преступниками» он называет себя закоренелым изгнанником. У него американское гражданство; он зарабатывает на жизнь выездными лекциями; по всей видимости, сюда относятся и его выступления во время круизов на борту «Огней Севера». Он здесь уже в третий раз, и ему очень нравится: можно расслабиться и отдохнуть. «Кто бы мог подумать, что простой деревенский мальчишка из Африки в конце концов будет купаться в такой роскоши!» — восклицает он и снова одаряет ее своей широкой многообещающей улыбкой. «Я и сама деревенская девчонка» — могла бы сказать Элизабет, но она хранит молчание, хотя это почти правда. Нет ничего особенного в том, что ты из деревни.
Каждому, кто задействован в образовательной программе, предстоит выступить с кратким вступительным словом. «Просто расскажите о себе, чтобы они знали, кто вы и откуда», — поясняет молодой координатор на чересчур правильном английском. Его зовут Микаэль. Высокий, стройный, светловолосый — он красив на свой, скандинавский манер, однако его красота слишком пресна — на ее вкус.
Ее речь озаглавлена «Будущее романа», речь Эгуду — «Африканский роман». Она будет произносить свою в первый день плавания, утром, а после нее — он. Вечером того же дня — выступление на тему «Жизнь китов», с аудиоиллюстрациями.
Представляет ее все тот же Микаэль. Представляет как «знаменитую австралийскую писательницу, автора романа „Дом на Экклс-стрит“» и добавляет обычное: «Мы счастливы приветствовать Элизабет Костелло на борту нашего судна».
Ее раздражает, что в очередной раз ее имя связывают с романом, написанным много лет назад, но что делать — приходится терпеть.
С темой о будущем романа ей уже приходилось выступать — и не раз, надо заметить. У нее на всякий случай заготовлено два варианта лекции — короткий и более обстоятельный. Вне всякого сомнения, «Африканский роман» и «Жизнь китов» тоже существуют в двух версиях — сокращенной и расширенной. Для сегодняшнего выступления сама она выбирает сокращенный вариант.
«Признаться, будущее романа не принадлежит к сюжетам, которые меня волнуют, — начинает она, стремясь сразу же овладеть вниманием слушателей. — Да и будущее как таковое мне малоинтересно. Собственно говоря, что это такое — будущее? Всего лишь искусственная конструкция из надежд и ожиданий. Оно существует только в нашем воображении, оно вне реальности. Вы, конечно, можете возразить, что и прошлое не более чем фикция. Прошлое отошло в историю, а что такое история, как не выдумки, которые мы пересказываем друг другу? Однако прошлое обладает одним волшебным свойством, которое у будущего отсутствует. В чем заключается волшебство прошлого? Да в том, что мы каким-то непостижимым образом преуспели в создании сотен тысяч, даже миллионов своих, индивидуальных версий прошлого, но они так тесно между собою переплетаются, что у нас создается впечатление общего прошлого, ощущение сопричастности к его событиям.
С будущим все иначе. У нас нет общего представления о будущем. Наша коллективная творческая энергия вся пошла на созидание прошлого. В сравнении с нашей версией прошлого представление о будущем так же схематично и бесцветно, как наши представления о рае. Да и об аде тоже.
Что касается романа, классического романа, то он, по сути дела, есть попытка в каждом отдельном случае осмыслить предназначение человека, то есть понять, каким образом некий субъект, отправившись из пункта А и пройдя через конкретные жизненные ситуации В, С и D, добирается до некоего пункта Z.
Подобно истории, роман, таким образом, есть упражнение на тему прошлого; и, подобно истории, он занимается выяснением того, в какой мере тот или иной персонаж и его окружение повлияли на облик настоящего времени. Тем самым роман как бы приучает нас к мысли, что, исследуя возможности настоящего, можно спроектировать будущее. Вот почему, собственно, и существует такое коммуникативное средство, такое сооружение, такая вещь, как роман».
Она слышит свой собственный голос, но уже и сама не знает, верит ли тому, что говорит. Вероятно, в то время, много лет назад, когда она составляла текст этой лекции, подобные идеи казались ей любопытными, но теперь, после стольких повторений, они звучат банально и неубедительно. С другой стороны, теперь она не уверена в значимости убеждений как таковых. Теперь ей представляется, что то, в чем ты абсолютно не убежден, может оказаться истиной и наоборот: твоя убежденность может оказаться безосновательной.
В конце концов, уверенность, возможно, всего лишь нечто вроде батарейки: вставляешь ее в идею — и та начинает работать. Собственно, это и происходит, когда пишешь книгу: чтобы завершить труд, ты должен зарядиться уверенностью, что твой замысел и есть чистая правда.
Мало того что сейчас ей недостает уверенности в непогрешимости собственной аргументации, так у нее даже нет сил, чтобы скрыть свою неуверенность. Несмотря на то, что она, как объявил Микаэль, знаменитый автор знаменитого романа; несмотря на то, что большинство слушателей — люди ее поколения, и, следовательно, они все сопричастны одному прошлому.
После ее выступления аплодировали довольно вяло.
Послушать Эммануэля она, чтобы не привлекать внимания, устроилась в последнем ряду. Перед этим их хорошо накормили, на море — полный штиль, и потому есть шанс, что какая-то часть милейших слушателей, которых и всего-то не более пятидесяти, будет тихонько подремывать. Не исключено, что и ей захочется последовать примеру остальных, так уж лучше сделать это незаметно.
«Вы, наверное, удивляетесь, с чего это мне взбрело в голову выбрать темой выступления африканский роман, — начинает Эммануэль звучным басом. — Что такого особенного в африканском романе? В чем его специфика? В силу чего мы решили поговорить о нем сегодня?
Давайте разбираться. Начнем с того, что сама алфавитная система не есть натуральный африканский продукт. У нас много чего растет, больше, чем вы можете себе вообразить, но только не алфавит. Его нам завезли сначала арабы, а по второму заходу — европейцы. Письменная литература, не говоря уже о романе, явление для Африки сравнительно недавнее.
Вы можете спросить, возможен ли вообще роман в устной форме и существовал ли у нас роман до появления милых колонизаторов. Потерпите, я отвечу на этот вопрос, но несколько позже.
И второе замечание. Чтение для африканцев отнюдь не типичный способ времяпрепровождения. Музыка — это да! Вкусная еда — конечно! Разговоры — это мы обожаем! Все что угодно, только не чтение, а уж тем более не чтение пухлых романов! Нам, африканцам, чтение всегда представлялось занятием грустным, обрекающим на одиночество. Когда мы, африканцы, бываем в больших городах Европы, таких как Париж или Лондон, нам в первую очередь бросается в глаза, как люди, садясь в какой-либо вид транспорта, моментально извлекают из сумки или кармана книгу и замыкаются с нею в своем отдельном мирке. Появление в руках книги означает: „Оставь меня в покое. Книга для меня более интересна, чем общение с тобой“.
Мы, жители Африки, совсем другие. Мы не любим отворачиваться от окружающих и оставаться наедине с собой. И мы не привыкли, чтобы это делали соседи. Африка — это континент, где соучаствуют в жизни друг друга, а чтение отчуждает. Это все равно что есть одному или говорить с самим собой. Этого мы не понимаем. Мы считаем это легкой формой помешательства».
«Мы, мы, мы… — думает она. — „Мы, африканцы… у наc в Африке… это нам чуждо…“». Она терпеть не могла это исключающее всех остальных «мы».
Эммануэль стал старше, обзавелся благословенным американским гражданством, но не переменился: «Африканец — это особая личность, особая судьба…»
Она бывала в Африке: в высокогорьях Кении и Зимбабве, в болотах Окаванго. И видела своими глазами на автобусных остановках и в поездах африканцев, простых африканцев, которые читали, правда не романы, а в основном газеты. Но разве газета не такой же коридор во внутренний мир, как роман?
«И третье, — продолжает между тем Эгуду. — В нынешней системе мировых отношений Африке великодушно предоставлена роль беднейшей страны. Африканцам не до роскоши. В нашей стране книга должна оправдать затраченные на ее покупку деньги. У нас человек задается вопросом, что он выиграет, если прочтет такую-то книгу. Что это даст ему в практическом отношении? Мы можем не одобрять подобный подход, дорогие дамы и господа, но не можем проигнорировать. Следует отнестись к нему со всей серьезностью и попытаться понять.
Мы конечно же выпускаем у себя книги. Но это в основном книги для детей, немудреные учебные пособия. Хотите заработать хорошие деньги — издавайте литературу, рекомендованную Министерством просвещения, — тогда вы сможете распродать ее большими партиями. А публиковать произведения серьезных писателей, которые пишут о проблемах взрослых и для взрослых, невыгодно экономически. Серьезным авторам для удовлетворения творческих амбиций приходится издаваться вне страны. Разумеется, уважаемые пассажиры „Огней Севера“, представленная мною картина не полна. Для детального рассмотрения мне бы понадобился целый вечер. Я позволил себе изложить это сжато, в виде некоей схемы. Разумеется, и в Африке кое-где можно найти издателей, готовых поддержать местных писателей даже без надежды на этом заработать. Однако в целом писательский труд не может прокормить у нас ни самого писателя, ни того, кто решится его издавать.
