Эдуард Багиров - Идеалист
Погомонив, «незалэжники» стали расходиться. А я подошел поближе и поймал одноклассника за рукав.
– Здоров, революционер! – насмешливую иронию в моем взгляде скрыть было сложно. – Воюешь?
– Я тороплюсь, – заметался он.
– Да подожди ты, – успокоил я. – Давай вот пивка попьем. Расскажешь, как дошел до жизни такой.
– До какой? – нервничал одноклассник.
– В камуфляже вот ходишь, – усмехнулся я. – Как он тебе достался?
– Да обычно. Ветераны выделили. Им охрана была нужна. Ну, для митинга, от хулиганов всяких... Я и вызвался. Мне просто не хотелось с младшими товарищами в общей толпе стоять...
Я вспомнил физиономии сочувствующих ботаников. Мне тоже, пожалуй, не захотелось бы стоять рядом с такими. Но из Шлюпкина охранник тоже малоубедительный.
– А что, служивших там у вас совсем нет?
– Почти нет, – покачал головой Шлюпкин, и вдруг пристально уставился на меня, словно ему пришла в голову какая-то мысль. – Слушай, а ведь ты только что из армии?
– Ну да...
– Так айда к нам! У тебя ведь и работы, наверное, нет. А ветераны говорили, что нам надо найти побольше крепких парней. Давай к нам!
– Ветераны чего именно? Кухонных баталий?
– Ну что ты. Великой отечественной!
– Ветеран Великой отечественной не станет всерьез говорить о возможных соглашениях с Гитлером.
– Да какая разница, чего он там несет? – пожал плечами Шлюпкин. – Главное, деньги платят.
– И что, много тебе платят?
– Ну... мне пока не платят, – признался Шлюпкин. – Заслуженным товарищем надо стать. Тогда это... платить будут. Возможно, что и немало.
– Ты что, хочешь стать у этих заслуженным товарищем?
– Ну, – помялся он, – я бы не возражал.
– Ты же даже не хохол. Что ты среди этих бандеровцев-то забыл?
– Илья, мы живем в такой стране. За ними будущее.
– За бандеровцами? Это кто тебе сказал такую чушь?
– Слушай-ка, Илюх, – с неожиданной твердостью заговорил Шлюпкин. – Ты просто не врубаешься, что происходит в стране. В Украине сейчас заинтересовано чуть ли не все значимое мировое сообщество. Знаешь, сколько денег сюда вбухивают одни только америкосы? Думаешь, Кучма до скончания века будет здесь метаться, как говно в проруби? Скоро придут другие люди. Вон те и придут, – мотнул он головой в сторону Майдана. – И памятников еще тому Гитлеру понаставят... Не надо так на меня смотреть, Илюх. Я тебе говорю – понаставят. Там будет и бабло, и перспективы.
– Хорошо, Геша, – я прикрыл глаза, силясь до времени не выдать свое омерзение. – У тебя ведь родные воевали? Дед под Ржевом погиб, я помню, ты в классе на девятое мая как-то рассказывал.
– Ты меня, кажется, не слышишь. Повторяю: новые времена. Перспективы. Бабло. Перспективы. Бабло. Деда уже не вернуть. А ты парень крепкий, и не дурак к тому же. Тебе и карты в руки. Так что еще раз предлагаю, подумай – и давай к нам.
– На счет три, – сквозь зубы произнес я, не открывая глаз.
– Что на счет три?
– ...ты исчезаешь к едрене матери. А я открываю глаза и удивляюсь. Иначе я тебя, гандон, щас на бутерброд намажу. Раз!
Неспешно закончив счет, я открыл глаза. Шлюпкина не было.
IХ
Ближе к лету на набережной я случайно встретил старого знакомого. Вытянутое лицо этого щуплого паренька я помнил еще по армии, по белоцерковской части. Тихий, но проворный парнишка. Ведра с раствором подавал. Был настолько незаметным, что я не знал даже его фамилии. А может, и знал, да не помнил.
Сослуживец тоже меня узнал. Тут же пошел на меня, с неожиданной фамильярностью раскрыв объятия:
– Кого я вижу, братан! Сколько лет, сколько зим.
Он тоже запамятовал мое имя, и мы познакомились вновь. Звали моего сослуживца Игорем Ревенко.
Мы сидели в уличном кафе и пили пиво. Выглядел парень неплохо – прилично одетый, очевидно, при деньгах. Игорь быстро выяснил, что я сижу без работы на нуле и, не теряя времени, озвучил очень заманчивое предложение:
– Поехали в Москву? Хрена ты будешь тут на Хохланде висеть? Ты не поверишь, как ты вовремя появился. Я сейчас как раз очередную бригаду работяг формирую.
– А кто тебе в ней нужен?
– Мне все нужны. Каменщики, сварщики, плиточники. Там и объект уже есть, искать не придется, просто одному туда резона ехать нету.
– И каменщиком могу, и сварщиком.
– Тю, а то я не знаю, – всплеснул руками Ревенко. – Я ж рядом с тобой вон сколько проработал. Ну, и шо тут тогда думать? Поехали! В Москве вся сила и все бабло!
В чем было не отказать Ревенко, так это в умении убеждать. Уже через несколько минут я был уверен, что обязательно поеду. К тому же, строго говоря, я ведь потомственный москвич. Самый что ни на есть настоящий.
А Ревенко поддавал и поддавал, называя мне неправдоподобные числительные – московские зарплаты.
– Тут, у нас, хоть лопни, такого бабла не заработаешь. Еще три пацана с нами едут. Все свои. Жилье на объекте есть. Сезона три-четыре повкалываем, и на хату можно заработать. Ты на мою чуйку можешь положиться, я по этому бизнесу уже ас! – уверял Ревенко.
И я положился.
...К вечеру я собрал свой старый рюкзак. Отказался от настойчивых просьб матери запастись консервами – Ревенко уверял, что на объекте кормят вполне пристойно. Укомплектовался я двумя парами старых джинсов, которые было не жалко добить на стройке, а также взял комплект чистой одежды – ходить по музеям и театрам, каковые с Москвой у меня ассоциировались крепко и по моему представлению должны были находиться там едва ли не на каждом перекрестке. Заодно, на всякий случай положил блокнот, пару почтовых конвертов и ручку – писать родителям письма, несколько книг – читать по вечерам. И еще мною был добыт из комода старый пленочный фотоаппарат – как же можно не взять в Москву фотоаппарата? Это ведь лучший город в мире!
– Может, и нас с отцом перетянешь, – говорила мать за последним семейным ужином. По поводу моего отъезда она не возражала.
– Ну, это вряд ли, – скептически махнул рукой отец. – Не верю я Москве этой. Гнилой это город. А столько денег, чтоб нас перевезть, честным путем не заработаешь. Да и не стану я там жить никогда в жизни.
– Город-то, может, и гнилой теперь, – мать с сомнением покачала головой. – Столько слухов ходит, теперь уж и не знаю. Зато сын у нас не гнилой! Да и преувеличила я насчет переезда, конечно. Что мы там делать-то будем? У меня там ничего не осталось, кроме могил родительских. Но вот в гости я бы к Илье приехала. Может, и доведется когда, – вздохнула она.
– Да ладно, мам. Если с зарплатой Ревенко не наврал хотя бы наполовину, то уже все будет хорошо. Сниму квартиру да приглашу вас в гости. Делов-то.
...Мы снова вышли с отцом покурить на лестничную площадку. Второй раз за всю жизнь. Кажется, я начинаю понимать, что такое семейные традиции.
– Что тебе сказать-то? – задумчиво произнес он. – Ничего нового я не скажу. Не будь говном, не трусь, не общайся со всякой сволочью, и будет у тебя все хорошо. Если ты достойный человек, то тебе везде будет хорошо... Человеком оставайся, в общем.
Я молча кивнул.
Х
Ревенко стоял на перроне в окружении трех дуболомов, тоже членов нашей бригады. Были они с Западной Украины – двое с Волынщины, третий откуда-то из-под Ивано-Франковска. Тоже служили в Белой Церкви, но ушли на дембель до моего появления. Размерами они были огромны, а рожами устрашающи. Таким на стройке самое место.
– Ты, Илюх, не смотри, шо они огромные, – уже изрядно пьяный, Ревенко хлопал меня по плечу и совал в руки бутылку водки, от которой время от времени причащался сам. – Мозгов у них як у динозавров, ге-ге-ге!
– Кстати, первые динозавры появились у нас, на Украине, – тоже треснув из горла теплой сивухи, припомнил я тезис из лекции профессора Пацюка.
– Ну, ничего ж себе! – криво заржал Ревенко. – А я ведь так и знал! Значит, так, бандеровцы. Будете теперь динозаврами!
Полудикие «бандеровцы» лишь смущенно похохатывали.
Проводница велела заходить в вагоны. Ревенко довольно быстро допил водку и до самой Москвы превратился в бесчувственный багаж. Бандеровцы тоже рассредоточились по своим полкам и дружно захрапели.
Мне же не спалось – волновался. Москва ведь действительно не просто город. Для десятков миллионов людей, живших на безграничном постсоветстком пространстве, Москва всегда являлась отдельным огромным миром, кого-то манящим, кого-то пугающим и отталкивающим, но для всех без исключения – великим и загадочным явлением, городом-сказкой, для некоторых – и мечтой. А мне-то, с детства наслушавшемуся рассказов матери, и подавно.
Поэтому мне и не спалось. Всю ночь я ворочался, непрестанно ходил в тамбур курить и дергал проводницу на предмет подварить чайку. Потом еще глубокой ночью по поезду пробежали поочередно украинские и российские таможенники. А как к утру въехали в Московскую область, стало и вовсе не до сна.
Покорители столицы стояли на перроне Киевского вокзала. Ревенко не мог передвигаться, после вчерашнего его мутило. Не проспался, видимо, и организм не успел за ночь пережечь алкоголь.
