Олег Зайончковский - Загул
Все когда-нибудь подходит к концу, даже свадебное пиршество. Здравицы и положенные лобзанья переходят мало-помалу в неразборчивые речи и поцелуи всех со всеми. Истощились запасы спиртного; съедены легкие закуски и закуски тяжелые; от конфет и фруктов остались кожура да фантики. Гости начинают расходиться. Парни в помаде, и хмельные девушки, и новоприобретенные родственники, прощаясь по очереди, выкатываются из квартиры, и подъезд салютует уходящим низким гулом перил. Выпито, съедено, сказано и станцовано, сколько просила душа; пожалуй, лишь песни спеты не все. Эти песни слышны еще за окнами в рассветных улицах, а родители невесты, принявшие на себя удар, пытаются уже залечивать раны своего истерзанного жилища.
Это время, когда молодым полагалось бы удалиться в брачные чертоги, устланные коврами. Только за всеми предсвадебными хлопотами, за суетой и бесконечными родительскими совещаниями чертоги эти не успели приготовить в срок. Смешно, но свою первую ночь новоиспеченные супруги вынуждены провести врозь – в своих прежних добрачных постельках.
А весь следующий день, вместо того чтобы провести его в неге и объятиях, молодожены с четверкой родителей таскают свой приданый скарб на улицу Островского. Там для них в доме номер семнадцать дробь три у владелицы Лидии Ефимовны Спириной снята на время комната. Они носят посуду, телевизор, постельное белье – словом, все, без чего даже во временном варианте немыслимо семейное счастье. Весь день родители хлопочут, исполненные ревнивой заботливости, суетятся и вежливо препираются, но к вечеру у них, у всех четверых одновременно, будто кончается завод. Вдруг погрустнев, папы и мамы прощаются с теперь уже бывшими своими питомцами и, взявшись попарно за руки, уходят к себе, в свои опустевшие квартиры.
Эстафету у них принимает Лидия Ефимовна. Ее новые жильцы должны сразу знать, что женщина она добрая, но вдовая и держится строгих правил и что среди многих недугов, которыми она страдает, есть один редкий под названием клаустрофобия. В силу последнего Лидия Ефимовна предпочитает держать открытыми все двери в доме, включая и ту, что ведет в комнату жильцов. Солнце почти уже закатилось, а хозяйка продолжает посвящать их в распорядок ее собственной жизни, сложный и прихотливый, как у всех бессемейных пожилых женщин. Молодые узнаю́т, во сколько Лидия Ефимовна отходит ко сну, и когда встает по утрам, и даже, зачем-то, о том, что она любит кушать на завтрак. Повествование ее прерывает только невесть откуда взявшийся рыжий большой кот. Зыркнув на незнакомцев, кот с сиплым мяуканьем бьет Лидию Ефимовну в ногу широким лбом.
– Ах, господи, засиделась! – спохватывается хозяйка. – Еще один постоялец явился.
С приходом кота Лидия Ефимовна временно теряет интерес к новым жильцам и удаляется на свою половину, полуприкрыв все-таки за собой дверь. Впервые с тех пор, как они сделались мужем и женой, Игорь и Надя остаются наедине. Уста их сливаются в долгом поцелуе, в котором, однако, чувствуется скорее облегчение, нежели любовная страсть, – так целуются люди после долгой разлуки. И действительно, если вдуматься, Игорь с Надей были разлучены всю их предыдущую жизнь; судьбы их, хотя и сблизившиеся на протяжении трехгодичного и отчасти конспиративного романа, по-настоящему соединились только теперь. Сейчас они ощущают в себе усталость, словно после дальней дороги, – усталость, лучшим лекарством от которой мог бы стать обоюдный покойный сон. Но что ни говори и как ни зевай, а предстоящая ночь должна пойти первой в зачет их супружества. Мобилизовав молодые ресурсы, Игорь с Надей приносят скромную, но, как им кажется, необходимую жертву на брачный алтарь.
Алтарь этот в виде дивана-книжки стоит, как и положено дивану, спиной к стене. Но где бы, в каком бы углу комнаты ни располагалось ложе молодых супругов, оно всегда занимает в ней центральное место. И важность его не в одной лишь услуге, оказываемой в законные минуты страсти. Главное значение супружеской постели в том, что она также соединяет мужчину и женщину во время ночного покойного сна и в мирные часы созерцательного полубдения перед экраном телевизора. Строго говоря, именно постель образует из двух человек семью. Когда молодые тела, повернувшись на один бок, вложатся одно в другое, словно тележки в универсаме, или когда два взгляда обратятся в одну сторону и четверо глаз разом озарятся общим голубым отблеском, тогда-то и отлетит тихий ангел – благовестить о рождении новой семьи. Что будет потом – выйдет ли из двух тел, увязанных общей простыней, крепкий плот – это покажет время. Однако начало положено.
На протяжении их долгой любовной истории Игорь не раз представлял себе сцену этой ночи. Сбылись ли его фантазии?.. Тьма наполнила комнату, зачехлив все ненужные, лишние декорации. В тишине утонули звуки – даже Лидия Ефимовна, то ли затаившись, то ли одолев наконец бессонницу, перестала возиться и кашлять на своей половине. Спит и Надя; однако плоть ее продолжает чутко и счастливо отзываться каждому прикосновению. Как река, нашедшая свой берег, любимая по-детски доверчиво прильнула к Игорю всем телом. Ее голова покоится на его руке; рука эта давно затекла, но Игорь боится пошевельнуться. В потемках витает запах чужого дома, и где-то пощелкивают хозяйские ходики, отмеряя минуты наступившего счастья. Минуты эти одна за другой проходят, неразличимые в потемках, но тщетно Игорь пытается узнать среди них ту, главную, которую следует запомнить на всю оставшуюся жизнь. Сказать по правде, он немного разочарован, как однажды в далеком детстве, когда на садовском новогоднем утреннике по каким-то техническим причинам не загорелась елочка. Минуты идут; Игорь лежит, не смея вздыхать и ворочаться. Постепенно, незаметно для себя, он отправляется вслед за Надей в область бессознательного.
Зато следующий день проходит просто замечательно. С утра молодожены ходят вместе по магазинам, где издерживают первые их общие пять рублей. Пообедав в кафе (рубль восемьдесят на двоих), они возвращаются к себе, на улицу Островского. До вечера им скучать не приходится: они благоустраивают свое временное гнездышко, пьют на хозяйской кухне чай с поученьями и между делом нечаянно совершают два рискованных акта любви. Практически их застукав, Лидия Ефимовна ограничивается лишь сдержанным замечанием, что всему есть Богом отведенное время. Ближе к вечеру, когда остальное человечество, холостое и давно обженившееся, возвращается с работы, новобрачные делают визиты родителям. Дорогой им доставляет удовольствие раскланиваться со знакомыми.
А потом наступает то самое, Богом отведенное время. И Богом отведенное место ждет, чтобы снова принять молодых супругов. Диван приглашающе растворен; он и вправду напоминает открытую книгу – открытую на вчерашней странице. И завтра, и впредь он будет открыт на этой же странице, пока не отнимется у Игоря с Надей любовь. А если такое случится, диван захлопнется, погребет их в себе, потеряет, как закладки, засушит и забудет, словно два листочка, не пригодившихся в гербарий.
Вина третьей степени (продолжение)
«Чета эстрадных знаменитостей объявила о том, что их брак себя исчерпал.
– Мы расходимся, но не развенчиваемся, – сообщила певица нашему корреспонденту. – Отныне каждый из нас будет жить своей жизнью.
Корр.: Публика заметила, что вы надели кольцо на другую руку…
Певица: От людей ничего не скроешь! (Лукаво смеется.) Вот думаю поехать куда-нибудь развеяться…»
Нефедов брезгливо отшвырнул газету.
Гудение стиральной машины смолкло несколько минут назад, зато из комнат теперь доносилась перебранка. Реакция второго уровня: Надя отчитывала дочь за позднее возвращение. Но до чего неприятными бывают голоса у женщин, когда они злятся…
Игорь встал из-за стола и прошелся по кухне. Странно, но голода он совершенно не чувствовал. В сковородку он заглянул лишь затем, чтобы удостовериться… так и есть – опять отбивная. У кого-то поразительное отсутствие фантазии…
Нефедов плеснул вина в Надин бокал и выпил, отвернув от себя испачканный в помаде край. Вино показалось ему безвкусным, а от бокала пахло парфюмерией…
– Привет, папуля!
Он поднял глаза.
– Ну, здравствуй…
Явилась искать в нем тактического союзника? Просчиталась, милая.
– Откуда ты в таком виде?
Катя оскорбленно поджала губы:
– Я же тебя не спрашиваю – откуда ты!
– Еще бы ты спрашивала, – нахмурился Нефедов.
У Кати в глазах показались слезы. Сейчас было можно плакать, потому что ей все равно предстояло умываться.
– Не переживай, – усмехнулся Нефедов. – Паны дерутся, у хлопцев чубы трещат.
– Я вам не хлопец, – всхлипнула Катя, – я ваша дочь… Хотя бы конфетку я могу взять?
– На здоровье.
Одну конфету она положила в рот, две других про запас спрятала в кулачке. Больше на кухне ее ничто не удерживало.
