Михаил Елизаров - Мультики
Что было еще… Мы не забывали про Бормана, навещали в больнице, приносили гостинцы, рассказывали о наших успехах, но он, по-моему, плохо воспринимал обращенную к нему речь. Иногда мы заставали там его мать — красивую, хорошо одетую женщину. Она всегда благодарила нас за гостинцы, но смотрела со скрытой горечью, так, словно это мы были виноваты, что ее Борман — неподвижный овощ.
На двадцать третье февраля был поставлен новый рекорд по «мультикам» — сто шестьдесят рублей. Аня распахивала свою шикарную дубленку и говорила: «Мужчина, с праздником!» — и ей щедро совали деньги, правда иногда лезли пощупать, но за прикосновение мы снимали с нахала дополнительную плату в размере одного тарифа.
В принципе, это было очень веселое время. Куля и Лысый называли Свету и Аню ударницами порнографического труда, шутили, что наши бригады устроят социалистическое соревнование, возьмут новые обязательства и перевыполнят план.
Сбои случались, но были нечастыми. Несколько раз попадались герои, которые отказывались платить, возмущались: «Что за безобразие! Хулиганы! Надо вызвать милицию!» — таких приходилось усмирять, но без особого членовредительства.
Как-то нам повстречался какой-то молодцеватый дедушка, ветеран войны. Аня хотела отшутиться, сказала, что у нас для ветеранов ВОВ скидка, но дед, как дурак, поднял крик, принялся стыдить нас, обозвал Аню проституткой и рванулся к ней с пощечиной. Тоша с разворота залепил ему в скулу, и дед упал, пришептывая: «Подонки, подонки…»
На третьем этаже раскрылась форточка, и какая-то тетка, взобравшись с ногами на подоконник, закричала, что все видела и вызовет милицию. Мы побежали прочь, поругивая Тошу за несдержанность. Одно дело — добровольно отданный червонец, и совсем другое — битый ветеран. Сознательный дед наверняка, едва очухался, поперся в отделение и накатал заяву.
Очередной финансовый рекорд пришелся на Восьмое марта. Собрали без малого двести рублей. Пожалуй, это был самый легкий вечер, все клиенты поздравляли нашу Аню с Международным женским днем и не скупились на вознаграждение. А уже через неделю нагрянула беда, изменившая всю мою последующую жизнь.
Мы рассчитывали в тот вечер на обычный субботний улов, вышли в половине шестого, решив прошвырнуться по самым «рыбным местам» в старом центре — среди подворотен малоэтажных купеческих улочек. С погодой не повезло. В начале марта была оттепель, а к середине снова ударил мороз, и город превратился в каток. Чертыхаясь, мы шли вереницей по узким песчаным тропам вдоль тротуаров, проклинали нерадивых дворников и гололед.
Начиналось все не так уж и плохо. Остановили какого-то едва стоящего на ногах ловеласа с букетом цветов — он летел к своей зазнобе на хмельном автопилоте. Аня распахнула дубленку, но это был случай, когда нельзя было сказать с уверенностью, что нетрезвый клиент действительно «видел». Сказали: «Плати», — он покладисто вытряхнул содержимое кошелька на землю: всего шесть рублей с мелочью. Тоша сноровисто обыскал его карманы, но не нашел больше ни копейки. С досады мы тормознули двух немолодых дядек — это было против техники безопасности, потрошились только одиночки. Но «двойня» благополучно сошла нам с рук. Аня показала сиськи, дядьки стушевались, но не оробели. С них, чтобы не будить лихо, мы сняли по пятерке с носа, в итоге получилась десятка, как с одного полноценного зрителя.
Потом даже эта сомнительная удача отвернулась. Повстречался одинокий щуплый хач, бредущий с центрального рынка. Этот удивил с первых же секунд. Едва увидев Анькину грудь, хач бросился наутек, причем настолько быстро, что сразу стало ясно, что за ним не угнаться. Такого еще не было. Мы предпочли отнести это к курьезам и издержкам работы…
Мы шлялись битый час по темным переулкам, и никто не попадался нам на пути. Аня капризничала, мол, как же так — всего шестнадцать рублей! Куля психовал, что в этот момент Лысый наверняка работает по полной субботней программе. Но что мы могли сделать, если прохожие из-за гололеда точно вымерли?!
Тогда и нарисовался этот чахлый аспирант или кто он там был — узкоплечий доходяга в вязаной шапке с помпоном, в синей болоньевой курточке, кургузых штанах, с кожаной папкой под мышкой. Может, он и не был аспирантом, просто выглядел, словно какой-то кислый ботаник, не нормальный школьный учитель, а подавала на институтской кафедре. Мы его вообще сперва приняли за подростка, но потом он повернулся, и мы увидели, что это уже взрослый дядя, правда, очень смешной: роговые очки, кудрявые волосы, одинаково длинные нос и подбородок, которые можно было без ущерба для внешности поменять местами.
Чахлый вначале страшно перепугался, затем полез в кармашек и вытащил мятую трешку.
В другое время мы бы взяли эту трешку и, дав аспиранту под зад, благополучно отпустили, но скользотень и загадочная непруха здорово подпортили всем настроение.
— Это, что ли, все, падла? — ощерился Куля. — Я не понял? Это все?
— Честное слово… — детским голоском промямлил «аспирант». — Больше ни копейки. Точнее осталось пять копеек на метро. — Он продемонстрировал грязный, точно картофельный очисток, пятак.
Куля брезгливо обшарил аспиранта и вдруг как фокусник выудил из кармана его куртки железный рубль, загадочно лунный, будто древняя монета. Даже Ленин в профиль напоминал какого-то позабытого императора.
— Слово у тебя свинячье! — прошипел Куля и двинул «аспиранта» по лицу, тот, всхлипнув, упал, словно его сразил грузовик, хотя я отлично видел, что Куля бил осторожно, в четверть силы.
Тоша предложил:
— А давайте этого брехуна вообще на хер тут убьем! — и несильно пнул «аспиранта» ботинком в бок. Тот неожиданно зарыдал, и нам всем стало неловко и как-то стыдно, что взрослый человек плачет навзрыд, какпервоклашка.
— Опера Чайковского «Ссыкунчик»! — го-готнул Шайба.
— И куда же нормальные мужики подевались? — вздохнула Аня. — Одна хрень какая-то…
— Если так будет продолжаться, — пробухтел Козуб, — то Лысый точно нас задрочит. Надо в парке попробовать, где «Кристалл».
— Там сейчас должно быть достаточно народу, — поддержал Козуба Тоша и сунул еще дымящий окурок в подвешенную к ветке кормушку из треугольного кефирного пакетика. — Надо крошки птичкам подогреть…
— Ладно, двинули, — скомандовал Куля, и мы, хмурые и озлобленные, оставили скулящего на земле «аспиранта» и пошли в сторону проспекта Ленина.
Козуб предлагал дело. Раньше в укромных парковых аллеях с тусклыми фонарями нам уже удавалось обработать подвыпивших посетителей «Кристалла». Но подозреваю, что именно эта «мысль вслух» куда податься и погубила нас.
Через пару минут Куля глянул на часы:
— Десять минут восьмого. А может, вернемся к Чеховскому? А если не выгорит, тогда в парк…
Два переулка — Чеховский и Васнецовский — были вполне прибыльными местами. В замечательных проходных дворах с глухими без окон стенами было удобно устраивать засады, и желающиесрезать спроспекта Ленина на улицу Доватора не переводились.
Мы свернули на Дзержинского, издалека я видел, как две аварийные машины с подъемными люльками сноровисто разбирают городскую ель — зимний сезон официально закончился.
Народу в тот час было немного. Мимо нас прошли три семейные пары, несколько теток с букетами мимоз, протопали курсанты из Летной академии, повстречались несколько старух с детьми. Вдалеке мелькал бегущими огоньками машин бульвар имени Конева.
Сзади послышался шум мотора, из подворотни выкатил и остановился милицейский «бобик». Сердце тревожно дернулось. Я сообщил нашим:
— Менты…
Куля пожал плечами:
— Ну, менты. И что теперь?
Мы остановились возле арки пятиэтажного дома, с которой начинался Васнецовский переулок.
— Хер с ним, — сказал Куля, заглянув в тускло освещенную арку. — Идем лучше в парк, от греха подальше…
Прошли еще метров сто. От сверкающей ледяной корки тротуара отразились длинные радужные лучи фар. Я опять обернулся: за нами ползла уже ментовская «пятерка», а «бобик» отстал.
— Пацаны, — сказал я, — снова…
— Не ссы, — прошептал Куля, — мигалка не включена… Подумаешь, едут по своим делам мусора…
Он ошибался. «Жигули» обогнали нас, чуть заехали колесом на тротуар.
— Не дергаться, — приказал Куля сквозь зубы. — Суббота, выходной, мы просто гуляем…
Из «пятерки» грузно вывалился жирный усатый мент и сказал:
— Ребята, погодите!..
— А что случилось? — вежливо осведомился Куля.
И тут приоткрылась первая дверь — рядом с водителем. Выглянул чахлый «аспирант», ткнул пальцем:
— Это они! Они! — прокричал писклявым, как у лилипута, голоском. — Это их девушка! — Он указал на Аню и нырком спрятался в машину.
— Тикаем! — скомандовал Куля, и мы побежали обратно по Дзержинской.
