Олег Зайончковский - Сергеев и городок
Мы обитаем на этих землях очень давно. Тысячелетняя оседлая жизнь сделала нас мудрыми и неразговорчивыми. Нам нечего выяснять, ибо мы и так знаем все, что нам нужно. Нам не надо сообщать друг другу, как вкусно пахнет сено и как хороши осенние закаты: мы знаем. Мы безусловно знаем все окрестные поляны, и ту, с котельной, конечно, тоже: котельная и котельная — четверть века уже там стоит... Что еще выяснять? Ну, хотели построить пионерский лагерь, да не достроили: деньги кончились. До этого там была деревня Подушкино; к началу строительства ее выселили. Зачем выселили — непонятно, будто мало у нас было пустых полян. Деревню погубили, а лагерь, юноферму, не построили; выросли детки без песен и горна, не потрахались в беседках вожатые. Вот и вся история.
А начинали строительство, помнится, на широкую ногу. Первым делом возвели эту самую котельную. Странное было зрелище: стояла она одинокая и топила сама себя, похожая на корабль, заблудившийся в лесу. Или даже не на корабль, а на одно машинное отделение, потерявшее свой пароход. Деревню еще не снесли, но она уже опустела — оставался в ней только старый охотник, кривой на оба глаза. Фамилия его была Паутин, а прозвище — Паук. Непонятно, как он стрелял, но был добычлив: часто заходил он в котельную похвастаться перед кочегарами теплым еще зайцем. Курево у Паука вечно было на исходе, но кочегары (присланные из города рабочие) щедро снабжали его папиросами в обмен на самогон. Самогон у него не переводился, и тропка от котельной к его избушке стала главной улицей в Подушкине.
В числе прочих заводской комсомол отрядил на стройку совсем еще зеленого тогда Сергеева. Выпало ему кочегарить в котельной на пару с опытным рабочим Бляблиным. Дело было зимой, в январе. В ясные морозные дни и вьюжными ночами трещали в топках древесные бревешки — вчерашние елки да березы, повырубленные строителями. Жаром пышели трубы, дрожали от бежавшего по ним кипятка. Хорошо быть кочегаром: знай подкидывай в топку да приглядывай за манометром. А большую часть времени можно лежать на теплом котле и фантазировать. Сергеев мысленно пристраивал к котельной просторные корпуса — дворцы детских радостей с бассейнами и солнечными верандами. Туда по трубам бежала вода, горячая, как молодая кровь. Котельная оставалась живым сердцем детского городка. Сергеев, заслуженный старик, похаживал в ее святая Святых, пошевеливал задвижками. В дверях появлялись пионеры и робели, почтительно салютуя. Он с важным видом врал им про то, как когда-то, не боясь лишений, они с покойным Бляблиным... стояли у каких-то истоков... Эх, надо отлить... Сергеев нехотя сползал с котла, накидывал телогрейку и шел «на двор», к трубе. Ночной мороз ошпаривал причинное место, остужал голову. Лес трещал, но не от огня, а от холода, а может быть, то кабан пробирался, обламывая стылые ветки. Сергееву, делавшему свое одинокое дело, становилось грустно. Он поднимал голову, как собака, собирающаяся завыть, а там, в вышине, из далекого жерла трубы прямо к звездам отлетали белые клубы дыма — душами новопреставленных поленьев...
Но однажды при подобных романтических обстоятельствах с Сергеевым приключился небольшой конфуз. Он справлял в потемках малую нужду, когда внезапно неподалеку раздались скрип снега и звук, похожий на хрюканье... Кабан?! Парень похолодел от страха. Невооруженный, со спадающими штанами, он, конечно, имел мало средств к обороне. Что было делать? Собравшись с духом, Сергеев крикнул во тьму:
— Кышь!.. Пошел!
Ответом ему был... человечий хрипловатый голос:
— Э-хе-хе... Не боись... свои идут.
И снова хрюкающий кашель, завершившийся плевком.
Сергеев вгляделся:
— Ты, что ли, Паук?... А я подумал, кабан. Чуть не обделался!
— Кабан... хе-хе... нужон ты ему!
Паук захлопал лыжами по твердому месту:
— Здорово, малый!.. Супонь-то подбери, отморозишь.
— Я еще не... ты меня спугнул... — Сергеев повернулся к старику спиной. — А ты что это по ночам шарахаешься?
— Дак... не успел засветло. Вишь, зайчика добыл.
Заяц действительно был привязан у него к поясу.
— К вам иду погреться... У меня-то нетоплено.
В котельной они вместе с Бляблиным посмеялись забавному происшествию. Покурили: Бляблин похвалил зайца.
— Хорош заяц, — сказал он. Потом раздумчиво добавил: — Обмыть бы его надо... слышь, дед?
— Устал я, — ответил Паук — Мне еще печку топить... А вам налью, так и быть, если пацана командируешь.
— Пойдешь? — спросил Бляблин у Сергеева.
— Конечно, пойду, — ответил парень с готовностью, потому что был рад любому, даже маленькому приключению.
Так он отправился со стариком в экспедицию за самогоном.
Нежилая деревня зимней ночью выглядит таинственно и пугающе. Ни собачьего взбреха, ни дымка над крышами, ни огонька за ставнями. А кому ни света, ни тепла не требуется? Известно, кому — только покойникам. Выбьешь дверь в избу, а там по лавкам мертвяки мороженые, крысами объеденные. Или посередь горницы удавленник висит, языком дразнится... Лезет в голову чертовщина, особенно если голова молода, глупа и охоча до выдумок.
Взошли они на Паутино крыльцо, обмахнули веником валенки. В сенях дед затеплил керосинку.
— Ладно, — сказал он. — Давай свою посуду.
Но Сергеев замялся:
— Погоди... Хочешь, помогу тебе печку растопить?
Дед усмехнулся:
— А смогёшь?
— Я же истопник, — обиделся парень.
— Да какой ты на хрен истопник... —- проворчал Паук. Однако согласился: — Ладно уж. Иди в сарай за полешками.
Растопили они печку, пошло по домику тепло, и Сергееву вовсе расхотелось возвращаться в котельную. Старик скинул, наконец, тулуп и переобулся в домашние валенки. Он набулькал «свово» в принесенную Сергеевым банку.
— На, вот.. — он поставил банку перед парнем. — И ступай... Смотри, не спотыкнись дорогой.
Но Сергеев все медлил. Он поглядел в окошко, словно крашенное черной тушью.
— Дед... — спросил он.
— Ну?
— Тебе не бывает тут страшно... одному?
Паук покачал головой:
— Дак... Кого же мне бояться? У меня в одном стволе завсегда волчий патрон припасен. Если какой шатун заявится, угощу неслабо... — он усмехнулся. — У меня в голове дырка еще с фронта и белый билет — убью, и ничего мне не будет.
Дед щелкнул толстым ногтем по банке:
— Раньше боялся насчет самогона. Я за энто дело еще при Сталине сидел. А теперь ничего — послабже прижимают...
— Понятно... — Сергеев не то хотел услышать. — А мне что-то боязно через твою деревню возвращаться. Идешь, как по кладбищу...
— Ах вон ты чего... Бояться тут нечего, но твоя правда... кладбище и есть.
Парень, наконец, набрался нахальства и спросил напрямую:
— Ты это, Паук... Может, плеснешь мне на дорожку?
— Для храбрости? — усмехнулся дед. И неожиданно легко согласился: — Ладно, раздевайся. Только пожрать у меня не готово.
Однако скоро старый охотник соорудил и «пожрать». Он достал из погреба картошку и банку заячьей тушенки:
— Не боись, не ондатра. Для гостей держу.
Они вместе начистили картошки, и через полчаса все запахи в избе побиты были упоительным ароматом настоящей пищи.
Трапезничали на дощатом столе, в свете керосиновой лампы. Парадом командовал генерал Самогон. Дед наливал сразу по полстакана и подкладывал Сергееву из чугунной сковороды.
— Кушай, малый, налегай, — приговаривал он. — У меня все свое...
Посреди ужина Паук спохватился:
— Эх! Да ты ж грибов моих не пробовал... Сейчас достану, пока не поели... А хошь, полезли со мной — я те погреб свой покажу?
Оба уже хмельные, они полезли в погреб. Спустившись вслед за хозяином, Сергеев изумился: погреб был не погреб, а огромный подвал, выложенный старинным кирпичом.
— Ни фига себе...
— Вот тебе и «ни фига»... ты давай, на меня свети, — старик передвигал какие-то банки. Вытащив, наконец, нужную, он повернулся к Сергееву: — А ты, малый, хоть знаешь, что тут раньше было?
— Где?
— Ну вообще... тут.
— Как что?.. Подушкино.
— Ни хрена ты, зайчик, не знаешь! Здесь фабрика была, дома двухэтажные. Рабочие жили, в амбулатории лечились... Все порушили... Эти-то избенки мы, считай, на развалинах построили, а теперь и им капец пришел... кладбище! — он усмехнулся. — Про между прочим, на настоящем кладбище вы свою котельную построили.
— Ну и ну !
Они вылезли из подвала и продолжили ужин. Паутин разболтался, ударившись в воспоминания. Он плел небылицы про старую жизнь, про войну, про «зону», про охоту. Сергеев вспоминал минутами об оставленном Бляблине... и забывал. Потом он задремал под дедов говорок, и ему привиделось, что он уже вернулся в котельную и получает «втык» от напарника. Старик, поняв, что говорит уже сам с собой, перевел парня на лежанку и укрыл вонючим тулупом. Сам же Паутин, задув керосинку, с кряхтеньем взобрался на печку.
Утром, плохо соображая, но чувствуя себя преступником, Сергеев плелся за стариком в направлении котельной. Кривой довольно бодро косолапил по тропке: