Наталия Терентьева - Чистая речка
Я пожала плечами.
– А вам не жалко? Очень хорошая книга.
– Нет, мне икры, хороших книг и добрых слов для тебя не жалко. Так подойдет тебе?
Я засмеялась:
– Да.
Мы подъехали к школе. Метров за сто я попросила:
– Давайте я выйду и дойду пешком.
– Нет, – покачал головой Виктор Сергеевич. – Если кого-то взорвет, пусть взорвет как можно раньше.
– А Вульфа?
– Вульфа взяла отпуск по состоянию здоровья и поедет на море подлечить нервы.
– Зимой на море? – удивилась я.
– На далекое море, – усмехнулся Виктор Сергеевич. – Не переживай за нее. Она молода и симпатична, и если выбросит из головы бредни обо мне…
– Она любит вас, поэтому и сходит с ума, – сказала я. – Я так не… – Я решила не договаривать.
– Буду тебе очень признателен, – засмеялся Виктор Сергеевич, – если ты не будешь любить меня так сильно, как Лариска.
Я взглянула на тренера.
– Я пойду, как раз сейчас закончился второй урок.
– Подожди. – Он дотянулся и поцеловал меня в щеку. – Так нормально? Не нарушаем законов?
– Не знаю.
Я прошла несколько шагов и вернулась. Из большой холщевой сумки, которую мне дала тетя Диляра, чтобы я смогла туда положить все недоеденные апельсины и недопитые лекарства, я достала два телефона, один отдала Виктору Сергеевичу, другой, подумав, все же запихнула в карман.
– Нет, – он отвел мою руку. – Нет, пусть будет два. Если что, один отключай. Тот, где на связи у тебя Паша Веселухин. Деньги я буду тебе класть.
Я в нерешительности стояла около машины, а он захлопнул дверцу и отъехал на школьную стоянку, чтобы припарковаться.
Кто прав? Все они или, один Виктор Сергеевич, или мое сердце, которое совершенно спокойно и радостно сейчас стучало, ни о чем плохом меня не предупреждая. А что скажет Бог? Я посмотрела на небо. Нет, конечно, он так прямо в меня метеоритом или чем-то там не кинет… Выразится как-то потоньше… Тем более что некоторые ответы приходят раньше вопросов… Не знаю.
Серафима неожиданно очень обрадовалась, увидев меня:
– О! – воскликнула она. – Брусникина на нас свалилась. Ты, что, прямо из больницы? – спросила она, увидев у меня в руках сумку. – Давай, садись, контрольную полугодовую через урок пишем, сейчас будем готовиться. Ручка есть?
Вот мне было прямо как по заказу – я с удовольствием отбросила все мысли и с головой погрузилась в функции, векторы, синусы, косинусы… Пытался задираться Аркаша Песцов, но я не пропускала его слова не то что близко к сердцу, а даже в голову, представила себя в стеклянном стакане. Маша тут же села ко мне, мы обнялись, мне стало хорошо-хорошо. Прошло минут пятнадцать от урока, и к нашей парте подошел Веселухин.
– Веселухин! – закричала Серафима. – Сядь! Что ты от нее еще хочешь? Уже долбанулась головой из-за тебя! Еще неизвестно, как контрольную теперь напишет!
– Нормально напишу, – заверила я ее. – Я хорошо себя чувствую. Все соображаю.
– А раз соображаешь, то… – Серафима энергично махнула мне рукой. – Сюда подойди!
Я подошла к ней, надеясь, что Серафима не будет говорить о личном. Неожиданно за мной поплелся Веселухин. Серафима даже встала и отпихнула его от меня.
– Ты что?! Маньяк? Ну-ка, давай-ка на свое место топай! Хватит уже! Отелло!
Паша потоптался-потоптался около ее кафедры и нехотя пошел обратно.
– Вот-вот, давай, садись и решай хотя бы на тройку, ты услышал меня? А то останешься, как Баярова, на второй год, а кое-кто… – Серафима подмигнула мне, – отчалит летом в город, да без тебя! Так, а ты… – она понизила голос до шепота, – если хорошо себя чувствуешь, то зачем опять с ним на машине подкатила?
Да откуда это знать Серафиме? У окна, что ли, стояла?
– Знаю! Знаю! – ответила мне она на мой незаданный вопрос. – Всё знаю. Вот что ему, кобелюке, надо, а? Такая баба из-за него вешается! И на него вешается, и из-за него… Чем ему Лариска не жена? Женился бы и разговоры все прекратил. Так нет! Ему соплюшку подавай! Я сказала тебе: держись от него подальше! Я твоя классная руководительница, ты вообще в курсе? Имею право… – Серафима задумалась, что сказать. Наверно, не смогла сразу придумать, на что она имеет право. – Услышала меня? – грозно спросила она, так ничего и не придумав.
– Да, спасибо, – кивнула я.
А что я еще могла сказать?
Когда я села на место, Веселухин все же подошел ко мне.
– Маш, – сказал он моей подружке почему-то очень хриплым голосом, болеет, что ли? Или хочет казаться взрослее? – Маш, отсядь на другую парту, а?
– Паша, Пашенька. – Я просто умоляюще посмотрела на него. – Вот давай я сейчас просто буду решать математику, без всяких разговоров и…
– Я рядом посижу, – буркнул Паша и столкнул Машу.
Я вздохнула. И что мне с ними делать – с теми мужчинами, которые думают только о своих потребностях и чувствах?
– Нет, Паша, – сказала я. – Маша, вернись.
– Охренели совсем!!! – заорала Серафима. – Веселухин, тебе директора позвать, чтобы он объяснил, что нечего тебе рядом с Брусникиной делать? – Она достала свой традиционный пузырек с пустырником и, разочарованная, посмотрела на свет. – Вот, и пустырник закончился!
– Руся… – горячо зашептал Паша. – Я все понял… Я все понял. Я всегда теперь буду рядом с тобой. Всегда! И на уроках, и на танцах, вместе, всегда!
– Молодец, – кивнула я. – Долго думал?
– Да, все это время, – на полном серьезе ответил Паша.
– Хорошо, отсядь пока.
– Нет! – так же горячо ответил мне Паша и даже зажал мою ногу своей, чтобы я тоже не могла встать. – Нет! Я всегда буду с тобой, и он к тебе больше не подойдет.
Моя огромная жалость к Паше в тот момент куда-то совсем ушла. Я смотрела в его мгновенно вспотевшее, побагровевшее лицо, в упрямые и очень глупые глаза… И неожиданно для самой себя сказала, тихо, чтобы не слышали остальные:
– Паша, я не люблю тебя и не полюблю, понимаешь? Даже если ты пристегнешь меня на цепь.
Паша вспыхнул так, что мне стало страшно. Не жалко его. Страшно.
Он сжал мою руку до синевы:
– Тогда я тебя убью!
– Убей, – спокойно сказала я. – Сядешь на пятнадцать лет.
– Я тебя закопаю, и тебя не найдут!
– Давай просто дружить, Паша, – мирно сказал кто-то умный и хитрый внутри меня. – А там посмотрим, что дальше будет…
Паша, мигом забыв, что я только что сказала, что никогда его не полюблю, ухватился даже не за слова, а за мой лживый и ласковый тон.
– Давай! – сказал он и обнял меня, сжав так, что у меня скрипнули кости.
– Охреневшие вконец! Вы что-о-о-о!!! – заорала, надувшись, Серафима. – У меня полугодовая контрольная! Ты-то, Веселухин, черт с тобой! Но ее оставь в покое!
– Паша, правда, – так же дружелюбно сказала я. – Сядь пока назад, к себе. Или вот рядом, через проход садись, Аркашу попросим пересесть.
Песцов хотел было что-то сказать, открыл рот, но Пашу перекосило так, что Аркашу ветром сдуло.
– Да ну вас на фиг, психов… – сказал Аркаша. Остальное он добубнил уже с другого места.
Я обернулась к Маше:
– Садись обратно. Хорошо, – я продолжила шепотом, – что мама твоя не может в онлайн-режиме смотреть, что у нас происходит. В Москве есть уже такие школы.
– У нас не Москва! – заорала Серафима, обладающая невероятным слухом. – У нас – деревня Дебилкино! И мой класс – главный в этой деревне! Брусникина, решай, умоляю тебя! Ну хоть четыре-пять человек из класса чтобы решили контрольную! Да что же вы такие свиньи, а!..
Серафима тяжело села на свое место. Бакенбарды ее торчали в разные стороны, и она была похожа на растерянного взъерошенного хомячка.
Да, вот я и сбежала из больницы от своих тяжелых раздумий. От себя не сбежишь. Теперь я понимаю, что это такое.
Контрольную я решила, все задания, еще и помогла Маше, у которой был другой вариант. Дала списать Веселухину, пусть получит хотя бы тройку, ведь, правда, ему надо закончить девятый класс.
После уроков я подошла к Серафиме и напрямик спросила:
– Можно я спрячусь от Паши в вашей лабораторной?
Серафима нахмурилась.
– В смысле?
– Я хочу остаться на танцы. Я буду ходить на танцы.
– А… – начала Серафима.
– А то, о чем вы подумали, – этого не будет.
– То есть спать ты с ним не будешь? – скривилась Серафима. Почему она мне показалась сегодня похожей на хомячка? Сейчас она была похожа на злую, вредную, старую собаку, беспородную, лохматую, которую побрили, чтобы она была похожа на очень породистую.
– Нет, – ответила я, хотя мне совершенно не хотелось в таком ключе говорить о своей жизни. В таком хамском и пренебрежительном ключе.
– Тебе было бы проще с ним не общаться, уверяю тебя, – сказала Серафима.
– Еще проще мне было бы вообще не жить, – ответила я, даже удивляясь своим собственным словам.
