Алексей Иванов - Ненастье
— Решить проблему её школы, — повторил Басунов. — А вы тут при чём?
Щебетовский загадочно улыбнулся:
— Там учатся дети моих хороших знакомых. Это личная просьба, Виктор Борисович, поэтому я не хотел бы, чтобы вы сообщали о ней Гайдаржи.
Басунов не понял: просьба Щебетовского — подстава или вправду что‑то личное? Басунов выждал пару недель, но майор ни о чём ему не напоминал. Тогда Басунов пошёл в школу Быченко.
Директрису звали Тамара Михайловна. Она изумилась визиту Басунова.
— Надо же! Никак не думала, что ваша организация о нас вспомнит!..
Дело у неё было самое обычное. В 1990 году школа сдала кому‑то в аренду здание теплицы, что стояло на углу школьного участка. Арендаторы собирались открыть там автосервис. Бизнеса у них не получилось: бандиты вскоре отжали сервис, а потом вместо него в бывшей теплице устроили цех по разливу палёной водки. И теперь рядом со школой гомонила и смердела мерзкая псарня, окружённая мусором, где обитали потерявшие человеческий облик алкаши, а заправляли всем кавказцы — они сидели на корточках у входа в теплицу, курили и, прищурясь, разглядывали проходящих мимо школьниц. За теплицей бухали и дрались, торговали наркотой и скупали краденое.
— Представляете, у нас шестиклассники приходили на урок пьяные! — ужасалась Тамара Михайловна. — В милицию мы обращались, но бесполезно. Вот я решила к вам. Егор Иванович Быченко в нашей школе учился, может, он что‑то сделает? Вы же солдаты! Надо прогнать этих грузинов отсюда!
— Там не грузины, — автоматически поправил Басунов; он стоял у окна в директорском кабинете и смотрел на теплицу. — А что Егор Иванович?
— Он просто ничего не успел. Его убили через две недели… Кошмар!
— Хорошо, — сказал Басунов. — Обещаю вам, что я решу эту проблему.
— Мы так признательны будем!.. — расчувствовалась директриса. — Даже не знаю, чем отблагодарить!.. Не деньгами же…
— Да ничем не надо, — улыбнулся Басунов.
— Мы на уроки вас пригласим, чтобы вы нашим ребятам рассказали про Афганистан! — воодушевилась Тамара Михайловна. — И мемориальную табличку повесим, что в нашей школе учился орденоносец Егор Быченко!
— Прекрасно.
Басунов понял, что майор прислал его в эту школу не ради школьников.
Водку в Батуеве бодяжили в подпольных цехах все кому не лень, хотя чаще всего — кавказцы; цеха крышевал Бобон; систему этих цехов называли синдикатом. Синдикат вполне успешно конкурировал с легальным алкоголем «Коминтерна». Басунов догадался, что Гайдаржи не хочет уничтожать цеха синдиката, чтобы не закуситься с Бобоном, а майор не боится конфликта.
Щебетовский натравил спецназ «Коминтерна» на синдикатчиков, но не известил Гайдаржи, чтобы тот не запретил операцию. И что теперь делать командиру боевиков? Басунов долго думал, какую сторону ему выбрать. У Гайдаржи — просто бизнес, бабки. А за Щебетовским — какая‑то сила. Какой‑то замысел. Интуиция подсказывала Басунову предпочесть сторону майора.
Он приехал к теплице вечером в начале апреля. Город обтаивал от снега и стоял по колено в лужах: в синей воде отражались чёрные дома, заборы и деревья; оттуда же, из луж, светила белая луна. Приземистое одноэтажное здание теплицы накрывала двускатная кровля из стальных рам: уцелевшие стеклянные секции были закрашены, разбитые закрывала фанера. В больших воротах теплицы торчала морда «зилка», загнанного на погрузку.
«Афганцы» вошли в цех с автоматами, спокойно и нагло.
Пол в цеху был мокрый и грязный, пахло спиртом и кислятиной. На длинных дощатых столах вдоль стен блестели сотни бутылок, громоздились цинковые кухонные баки и эмалированные вёдра. В углу друг на друге стояли железные бочки с надписями «С2Н5ОН» и канистры с запорами. Сверху на шнурах свисали лампочки под жестяными колпаками. Работники (судя по спитым рожам, бичи) что‑то разливали черпаками в пластиковые воронки, таскали звякающие ящики от стола к столу и в раскрытый фургон грузовика. Несколько кавказцев присматривали за производством.
В руках у Басунова был длинный железный прут. Басунов размахнулся и со страшным звоном вдребезги разнёс кучу бутылок на ближайшем столе.
— Кто у вас тут курбаш? — негромко спросил он у опешивших работяг.
Курбашами в Афгане называли командиров в отрядах моджахедов.
Вперёд вышел коренастый надменный кавказец с короткой бородой.
— Со мной гавары, — ответил он.
— Твой гадюшник закрывается, Магомед. Пять минут на сборы.
— Стой! — Кавказец схватил Басунова за руку, не позволяя снова махнуть прутом. — Я Исрапыл, не Мухамат! А ты кто такой борзый? Под кэм ходышь?
— Мы с Афгана ни под кем не ходим.
— Пагады! — Исрапил гневно нахмурился. — Зачем товар бэёшь? Сурхо спрасы, Гылани спрасы — это ых цех! Умалат с Бобоном за всё пэрэтёр!
Басунов оттолкнул кавказца и опрокинул стол с вёдрами.
— Не давады до боя, пыдэрас! — заорал Исрапил. — Ас хья нанн дына! Ты кому отвечать хочешь? Байрбеку хочешь, да? Жопа балэт будэт!
— Ах ты сука! — удовлетворённо произнёс Басунов, вытащил пистолет и, держа его набок, как в кино, выстрелил кавказцу в живот.
— Э‑э! — изумлённо выдохнул Исрапил, опускаясь на одно колено. — Всё, нэ стрэляй, брат, будэм говорыт!..
— Уже не будем, — сказал Басунов и выстрелил кавказцу в грудь.
Исрапил повалился спиной на пол, нелепо загнув ноги. Майка на его волосатом брюхе задралась — из‑под ремня джинсов вылезла рукоять «ТТ». Басунов нагнулся и выдернул оружие. Кавказцы и работяги в теплице попятились к стенам. «Афганцы» держали всех под прицелами автоматов.
— Нэ стрэляйте! — крикнул кто‑то из кавказцев. — Всё сдэлаем! Дэньги вазмы, бухло вазмы, всё ваше! Дай уйты, друг!
Кавказцы подняли руки, чтобы никто из русских не психанул.
Басунов внешне был спокоен, но изнутри его как‑то раздувало, словно в топку закачивали чистый кислород. Ради этого высокооктанового чувства и стоило рисковать всем, что есть, переступая самые суровые запреты.
— Обгадились, черти? — из‑за спины Басунова крикнул Лега Тотолин. — Это вам не в Грозном с балконов наши бэтээры жечь!
— Нэ надо войны! Мы протыв Дудаэва! У вас бызнэс, у нас бызнэс, то‑сё, хуё‑моё, нэ надо стволов! По‑братски разбэрёмся!
Смуглые, небритые, свирепые чеченцы в тусклом свете лампочек и вправду казались какими‑то чертями, тварями из подземелий.
— Кранты вашей заправке! — объявил Басунов. — Забирайте трупака и валите отсюда. Ещё раз увидим — всех к Аллаху отправим, как в Джаваре.
Басунов не штурмовал Джавару, «Волчью яму», горную базу душманов, однако здесь, в Батуеве, жестокость как бы создавала ему боевое прошлое.
Чеченцы боком двинулись к выходу из теплицы.
— Руки на виду держите, — Ян Сучилин провожал их стволом автомата.
«ЗиЛ» с фургоном тоже пыхнул выхлопом и пополз наружу.
В помещении остались только русские бичи, работники чеченцев.
— Парни, дадите нам бухла взять? — заискивающе спросил один из бичей. Бичи были так ничтожны, что не боялись даже страшных «афганцев».
— Берите, сколько упрёте.
С подпольным цехом в школьной теплице было покончено.
Об этой акции Гайдаржи узнал от Тамары Михайловны. Она ухитрилась добыть телефон командира «Коминтерна», позвонила и долго благодарила.
— Съехали они, и ворота заперли, и третий день уже никого! Наконец‑то сможем «Последний звонок» нормально провести, а то ведь раньше детей во двор не выведешь — уголовники и алкоголики! — радостно делилась Тамара Михайловна. — А в честь Егора Ивановича мы доску повесим, у нас и спонсор уже нашёлся! Обязательно приходите на открытие, Гайдаржи Уланович!
Гайдаржи опешил от напора директрисы и от такой новости, а потом у Витали Уклонского узнал про расстрел чеченца — и обозлился на Басунова.
Вызвав Басунова к себе, обычно добродушный Гайдаржи орал:
— Ты чего, самый крутой, да?! Нахера ты этот беспредел устроил?!
— Ты сам говорил, Каиржан, что бухло наша тема, — сдержанно отвечал Басунов. — Надо было шугануть чебуреков. Они, как все, нам должны.
— Хера ты мне гонишь, Витька? Хера ли мои слова выворачиваешь? На базаре меня ловишь, что ли? Я тебе не Маруся — раком ставить!
Каиржан бушевал, но знал, что Басунов всё равно его нагнул: вынудил принять новое положение вещей. Зачем? А неизвестно. Может, и низачем. Просто из подлости. Есть такие, которым хорошо, когда кого‑нибудь нагнут.
И Басунов тоже знал, что надо переждать гнев командира — и можно наслаждаться победой: Гайдаржи подчинился ему против своей воли.
Бобон потребовал от Каиржана разговора.
Они были знакомы уже давно, лет семь, — вместе начинали более‑менее организованный бизнес на кооперативах: Гайдаржи держал палатки, Бобон прикрывал. Потом Лихолетов вынудил Гайдаржи разойтись с рэкетирами — нехорошо для морального облика «Коминтерна», однако Бобона Гайдаржи не боялся — даже после того, как «афганцы» разгромили «Чунгу».
