Борис Алмазов - Охваченные членством

— Ну что? — спросил старик Григорьев. — По нраву ли? Старички-то расстарались! Видал, как сад перепривили. Вот это будет сад так сад... А ты корчевать надумал. Мыслимое ли дело — старые корни губить. Вытащить-то недолго, а когда они новые-то нарастут! А тут тебе и вишен, и дулей, и жерделы, и винограду — вона вдоль забора наширяли. Давно бы так.

Сад принес первый урожай на следующий год.

Кубанцы

На краснодарском железнодорожном вокзале стоят два кубанца в черкесках с газырями, в белых папахах и в башлыках. По два метра кубанской красоты каждый. Видно, встречают кого-то. Сознавая свою декоративность, неторопливо «балакають кубаньскою мовою».

К ним подкатывается «громодянин незалежной Вкраини» со значком «Руха» на пиджаке, надетом поверх «вишиванки».

— Звиняйте, хлопци, будьте ласкови, кажить менэ, якою мовою вы размовляете?..

Казаки медленно измеряют его оценивающим взглядом с ног до головы, мгновенно фиксируя и значок, и вышиванку, легко просчитывая, как дальше будет идти разговор, окончанием которого будет лозунг «Кубань — часть Украины».

— Та по-украиньски.

(Что, с точки зрения украинской грамматики, неверно. Правильный ответ на вопрос: «Якою мовою вы размовляете?» — «Украиньскою».)

Руховец делает вид, что ошибки не заметил.

— Та, мабуть, вы украинци?

Кубанцы все так же неторопливо рассматривают руховца, медленно плют себе под ноги, не мигая и не меняя выражения лиц.

— Та тю вам, дядько! Кажить зараз... Хохлы! Мазепы погани... Тьфу!

— А хто ж вы?

— Кубаньцы!

— А це шо то нация? — с вызовом спрашивает руховец.

— А во е таки люды!

— И хто ж воны?

— Руськи!

Великий уравнитель

Больше всего мне пондравилися пишталеты.

Согласитесь, в пистолете есть что-то завораживающее. Не случайно в какой-то двинутой на сексе околонаучной книжке я вычитал, что пистолет — фрейдистский символ. Клянусь, в предлагаемых двух историях , где главной деталью, вроде чеховского ружья, что непременно должно в первом акте висеть на стене, а в последнем выстрелить, будет пистолет, я не скажу ни слова ни о сексе, ни об эротике!

Пистолет — вещь серьезная! У американцев он именуется «великий уравнитель» и является чуть ли не символом американской демократии, которая во многом дерджится на кольте. Вся американская жизнь — культ пистолета. У нас он, конечно, такой роли не играет, но кое-что тоже значит.

А достоверность этой истории, как и всех других в моей книге, могут подтвердить люди, их рассказавшие.

Например, полковник медицинской службы, кандидат наук Александр Михайлович Кузнецов — кубанский казак станицы Усть-Лабинской, хутора Кузнецова, что на самом берегу Лабы.

Собрались у дядьки. Человек пять племянников — в возрасте от десяти до пятнадцати лет — между собою двоюродных и троюродных братьев. Взрослые казаки, возглавляемые дядькой, сидели под навесом, пили абрикосовую самогонку, заедая ее арбузом. Доставали все новые и новые зелено-полосатые шары из высокой пирамидки за спиной и раскалывали их на невысоком дощатом столе.

Дядька сам, как арбуз: тугой, весь будто бы составленный из шаров, бритая голова, круглые плечи , пузо как у Тараса Бульбы.

Мы тоже ели арбузы, и хоть они в нас уже никак не лезли, но остановиться было невозможно.

А тетя ходила по огороду, поливала огурцы и верещала пронзительным голосом, каким могут визжать только татарки и казачки, про то, что «старый паразит всегда занят, ему бы только под навесом сидеть, а она и так вся больная, руки-ноги отваливаются, должна аж с Лабы воду таскать на полив. Да понятно было, если бы взять воды ближе негде. Так вот же нет! Стоит копанка — прямо на огороде! Но понакидали туда всякого сора и железа, и вся она заилилась! А паразит (не называя его по имени) задницу оторвать от кошмы не может, а уж чтобы вычистить копанку, так у него того и в голове нет! Чтоб ему те огурцы поперек горла стали! Чтоб он подавился, паразит! Чтоб его те огурцы насквозь прошли! Чтоб его несло в тридцать три струи со свистом с моих слезовых “огерочкив”. Чтоб...»

— От! — сказал дядя рассудительно, выщелкивая из пупка попавшее туда арбузное семечко. — Как же долго может кричать женщина!

— Достаточно долго, — согласились, словно цитируя Н. В. Гоголя, потомки славных запорожцев, не прерывая своего занятия, то есть наливая стаканы и выбирая новые и новые арбузы, которые будто сами разламывались. Те же, что оказывались, на их взгляд, не слишком спелые, вышвыривались в корыто, где розовую мякоть стремительно вычавкивали утки, оставляя нетронутыми семечки «на посев».

— А верещить оно неспроста! Ибо есть причина.

-— Обязательно! — согласились казаки. — Нельзя же так продолжительно и громко визжать, без всякой то есть причины!

— И все оно верещить правду! — сказал дядя, горестно вздыхая перед тем, как опрокинуть в бездонное горло пол стаканчика. — Ой, боже, боже ж мой, милостивец... И здоровье у бедной женсчины надорвато, и тяжело ей же аж по сорок ведер утро-вечер из Лабы в гору таскать на полив огурца!

— Ого! — сказали неторопливо казаки. — Однако же это будет расстояние, да еще в гору! Ого!

— И от то ж обидно, — продолжал дядя, показывая в угол огорода арбузной коркой, — обидно, что копанка-то есть! Вон она! Здеся! Вон же ж она, где пацаны сидять! Отодвиньтеся, хлопцы, вона она, у забора, шо в траве, но она у меня бутом окольцованная, очень даже аккуратно...

— Конечно, — согласились казаки. — Обязательно обидно, когда копанка есть, а воды нема!

— Так вот есть же и вода! — сказал дядя, гоня босой ногою кота, который вылез откуда-то и стал тереться о его колено. — Уйди, Вася! Не до тебя... Так вот же есть же и вода! Но понакидали туда всякой дряни,и заилилась копанка вся.

— Беда! — сказали гости, звеня стаканами и выпивая. — Конечно, заилилась, ежели, к примеру, воду не вычерпывать.

— Однако можно было бы и вычистить! — сказал дядя, с треском разламывая новый арбуз. — Отчего же не вычистить, когда время будет...

— Конечно, — согласились его товарищи. — Когда будет время, оно, конечно! Да где ж его, время, взять? Нема ж його! Совсем нема!

— И время можно бы найти...

— Конечно же... — сказали казаки, — смотреть жалостко, як бидна жинка надрывается. Особенно горлом...

— Но не скрою! — сказал дядя полушепотом, — не скрою, что лезть я в эту копанку опасаюся... Совсем было уж собрался и весь инструмент приуготовил, чтобы вычисить -— вон у сарая стоит, но опасаюся... Опастко мени туды лезть! Дюжа опастко!

— Ого! — сказали казаки. — А что ж оно, к примеру, такое?

— От и то ж! Что гостил у меня, недели с три назад, начальник милиции! Такой же хороший человек! Прелесть человек!

— Кто ж не знает! Очень даже хороший!

— И справедливый! В том-то и дело! Даже очень!

— Настоящий казак! Что выпить, что пошутить, а что и потанцювать пид случай...

— Ого, кто же не знает! У него и отец, и дед были первые танцоры...

— Так вот же ж и беда! Завели мы патефон, и начал он приплясывать, а портупею с наганом не снял. И до того ж хорошо танцевал: и вприсядку, и на носках, и даже арабским перебросом через голову...

— Да ты шо! Надо ж, как славно танцюе человек... Так вот и отец же его танцювал, пока на войне ноги не лишился! А он же танцюе, как отец, а, може, ще и лучшее!

— От то и беда! Как он через голову пошел, так у него пистолет же из кабуры выскочил и как раз в эту копанку... Только булькнуло!

— Ахххх, — сказали казаки. — Надо ж, какая незадача! Вот человеку горе...

— Сунулися искать. Да там железок всяких, и заилилась вся... Он же граммов шестьсот, пистолет-то, так может и в ил уйти... Не видно. И вот, — закончил дядя, — баба кричит, и мне ее жалко — я же не каменный, но я ж опасаюся туда лезть! Оно же заряженое! Я полезу, а оно сработает! Две войны прошел целый, а тут могу пулю получить!

— И не надо лезть! — сказали гости в один голос. — Совсем туда лезть и неразумно! Закопай ее к чертовой матери, а новую рядом отрой! Копанку! Тут же вода близко! Она ж весной в подвалах стоит...

— Так вот же и обидно! Уж совсем было чистить собрался, и вон инструмент же весь приуготовил, и кошку, и багор, вон у сарая стоит... И ведро ж на веревке, гразь вынать, приготовленное... А вон как оно оказалось...

Всю ночь мы, пятеро братьев, при свете велосипедной фары и луны выскребали колодец, вытащив оттуда железа на два трактора, не меньше. Когда утром в изнеможении, мокрые и грязные, как поросята, повалились мы на траву около копанки, больше всего опасаясь, что дядя нас будет ругать, он не стал этого делать, а только спросил скучным голосом:

— Ну, шо, козаки, нема пистолета?