Джеймс Риз - Книга духов
Через бамбуковую решетку тянулись щетинистые рыла. Решетка была закрыта на задвижку, хотя и хлипкую, и я стала уговаривать себя, что кабаны не прорвутся наверх. А если прорвутся? Они как будто отчаянно карабкались друг другу на спины… Мне было очень тревожно, но стало еще хуже, когда Сладкая Мари поднялась с места, подхватила свои волосы и подошла ближе. Она наступила каблуком на решетку, раздался хруст зубов. Потом визг. Наконец кабаны отступили. Сквозь щели пола было видно, как внизу мелькали тени. И снова тишина – более жуткая, чем любые звуки.
Сладкая Мари взяла со стола тушку фламинго, перекинула через плечо, прошаркала к стене и пристроила фламинго на своеобразную виселицу, а именно крюк для волос, в соседстве с еще двумя, с которых свисали две другие птицы – шеи вывернуты, тусклые перья запятнаны кровью.
Когда Сладкая Мари снялась с места, ее примеру последовали двое поваров; они выскользнули из вигвама, оставив третьего, который нам прислуживал и казался… целым. На которого она набросилась.
Он не слышал, как она подобралась, и, прежде чем начал в отчаянных словах, противоречащих недвижным, как маска, чертам, умолять о милости, ведьма схватила мясницкий нож. Кровавое лезвие, к которому прилипли осколки костей и блестящая чешуя, напоминало изделие ювелира. Была ли она недовольна поваром, чем-то, что он сделал или чего не сделал? Напоминаю, поведение Сладкой Мари не подчинялось ни разуму, ни каким бы то ни было закономерностям. Оно и понятно, ибо дальше она сделала вот что:
Упав на колени (со стуком, вновь расшевелившим кабанов), она обвилась, как удав, вокруг одной ноги повара, а вторую принялась рубить, рубить, рубить.
Я застыла в ужасе. Пятиубивец отвел взгляд и опустил веки, выдавая тем самым свое волнение.
Первые три пальца отлетели разом, остальные два Сладкая Мари отсекла поодиночке. Еще взмах ножа, и на пол шлепнулся квадратный кусок икры. Сладкая Мари потянулась за пальцами и мясом и весело, со смехом, кинула их сквозь решетку кабанам. Марон держался как мог, до крови прикусив губу; кричал не он, кричала Сладкая Мари. Она выкрикивала какое-то приказание тем, кто находился во дворе. Вскоре в дом вошел человек, единственной рукой прижимавший к груди предмет, который, очевидно, требовала ведьма, – корзину.
Из этой корзины Сладкая Мари вынула ожерелье из волчьей стопы[133] и набросила на плачущего марона, чтобы остановить истечение жизни; однако средство подействовало не сразу, и кабаны потянули языки к решетке, слизывая бегущую кровь. Сладкая Мари прижгла рану головешкой. Тут повар наконец вскрикнул, да так, что я заткнула уши. Служитель, принесший корзину, вставил ему между зубов палку, чтобы он молчал. Из лифа Сладкая Мари извлекла зеленоватый корень, пожевала его и выплюнула на покалеченную ногу. Наконец она перевязала ногу зелеными листьями и сосновой корой. Хромая и опираясь с силой на своего однорукого товарища, индеец покинул вигвам. Пока он не скрылся, Сладкая Мари бросала ему в спину насмешки; потом она неспешно вернулась за стол, волоча свою косу по окровавленному полу.
…Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я сказала:
– Селия… Что насчет Селии? Что насчет… Цветочного Лица?
Ничего.
– Сладкая Мари, – взмолилась я, – где она?
– Далеко, – отозвалась она так небрежно, что я вскочила на ноги, а обрубок, на котором я сидела, закачался.
Я смотрела сверху вниз на улыбавшуюся сестру.
– Садись, ведьма, – она.
Глаза Пятиубивца – холодные, как камни в ручье, – повторили приказ, и я села. И стала ждать, пока Сладкая Мари до меня снизойдет.
– Да, далеко, но Сладкая Мари найдет ее для тебя… Со временем. На это может понадобиться время. Но Сладкая Мари честно ведет дела, она найдет для тебя твою… твою потерянную любовь.
Тут она засмеялась, и я удостоверилась: это была сама воплощенная жестокость.
51
Испанская вода
Сладкая Мари не глядела на календарь и не слушала тиканья часов, однако она была Хозяйка Времени. Позвольте объяснить…
Я и сама не могу подсчитать точно, сколько дней оставалась на Зеркальном озере; дни, проведенные в неволе, легко выпадают из памяти, потому что слишком большой ценой дается их счет. (Никто не говорил, что мне не разрешено покинуть Зеркальное озеро, но я в этом не сомневалась.) Часы складывались в дни, дни в недели, недели в месяцы. Мы находились на юге, солнце было по-прежнему в силе, стояла теплая погода, времена года менялись плавно, едва заметно. Дни сливались воедино. За временем было не уследить.
Всеобщее молчание на Зеркальном озере я объясняла кровавыми деяниями Сладкой Мари, ее измывательством над подчиненными, из которых ни один не осмеливался заговорить со мной или даже встретиться взглядом. Если я заговаривала с кем-нибудь, он затихал и глядел поверх моего плеча, пока я не замолкала. Иные даже скрючивались в привычной позе и дрожали, а когда я их отпускала, бросались бежать. Пятиубивец, тот ронял иногда слова, но очень скупо; чуть разговорчивей он становился, когда меня вместе с ним отпускали с острова.
Со своим молчаливым проводником и охранителем я углублялась в болотистую местность, помогая сельскохозяйственным работникам кормить лошадей сеном, собирать урожай бобов или замии, из которых пекли хлеб, но не представляла себе даже приблизительно, где находится Зеркальное озеро, потому что каждый раз покидала остров с повязкой на глазах и возвращалась тем же способом. Сладкая Мари на этом настаивала.
Вначале я старалась держаться подальше от ведьмы, но мне было решительно нечем заняться. И вот со временем я обратилась к ней. Она всячески демонстрировала, что, снисходя ко мне, делает большое одолжение. Иногда я сопровождала ее в прогулках (мне никогда не предлагалось нести ее волосы и, соответственно, не приходилось отказываться от этой чести), и она бросала мимоходом, что пурпурные плоды опунции, к примеру, «восхитительны», или нацеливала свой жезл на какую-нибудь ядовитую траву: «Лист тройной обходи стороной». Если я задавала ей прямой вопрос, она отфыркивалась или отбрехивалась, смолкала или плела небылицы. Лишь изредка она удостаивала меня ответом. И самым нелюбимым был вопрос, который я задавала чаще всего: не поступало ли в ответ на письма, отосланные с гонцами и торговцами, каких-нибудь новостей о Селии?
Позднее ведьма допустила меня наблюдать за ее занятиями, естество которых… нет, естественного в ее занятиях не было ничего, хотя она воображала себя чем-то вроде целительницы. В длинном вигваме напротив нашей странной трапезной Сладкая Мари хранила свои «целительные» средства. На полу был выстроен целый лабиринт из разноцветных склянок на низеньких подставках из расщепленного и сплетенного бамбука. Здесь были ножи, скальпели, спринцовки, инструменты для скарификации. Расхаживая среди всего этого, ведьма высоко поднимала свои волосы, чтобы не нарушить тщательный порядок. Когда Сладкая Мари впервые оставила меня в этой аптеке одну, я сделала опись, включившую в себя: гваяковое дерево, сарсапарель, лобелию, воробейник, воронец, коку, ялапу, хинную корку, а также бальзамы и травы, как местные, так и привозные, взятые из ее садов или выписанные по почте (переписку она вела очень оживленную). Сад находился за этим самым вигвамом, и вскоре мне было поручено за ним ухаживать. Ядов на участке хватало, это точно. По стене вигвама вилась лиана циссампелос парейра. Под деревом ангельской трубы[134] (аромат дивный, тычинки ядовитые) рос его меньший собрат – грубая и крепкая дьявольская труба[135]. Еще я ухаживала за лаконосом, ривиной и различными маками. В садоводческих трудах я следовала не Сладкой Мари, а «Механике действия ядов» Мида (пособие, рекомендуемое заинтересованным ведьмам вроде меня). Этот и другие тома я обнаружила в небогатой библиотечке Зеркального озера.
Прошло несколько месяцев, может быть, полгода, прежде чем ведьма показала мне свои книжные запасы, скудные и чересчур специальные. В «Pharmacopoeia Londinensis»[136], датированной 1618 годом, разбираются свойства многих ингредиентов, в числе которых порошок мумии, олений пенис, экскременты различных животных (хомо сапиенс среди них не на последнем месте). И еще я на Зеркальном озере впервые прочитала Бурхаве, который в своем сборнике конца прошлого века нахваливает полезные свойства драконовой крови, скорпионьего жира, гадючьих таблеток, крабьих глаз и мела. Найдя не столь радикальные рецепты Эскулапа, я порадовалась. В дополнение к этим и другим томам (от «Materia Medica Americana»[137] до самой расхожей «Фармакопеи Соединенных Штатов») имелись трактаты на индейских языках, включая и слоговую азбуку семинолов, переписанные от руки самой ведьмой. Как ни странно, Сладкая Мари не составляла собственную книгу; книг других ведьм у нее тоже не имелось. То есть я не нашла «Книг теней», хотя вскрывала половицы, ощупывала крюки в деревьях, на которых висели седла, и так далее. По-видимому, сестра предпочитала письма, которые рассылала своим тайным корреспондентам через гонцов. (Несомненно, вблизи Зеркального озера пролегал почтовый тракт; гонцы редко отсутствовали дольше двух дней… Но, как ни досадно, я даже сейчас не догадываюсь, где находилось убежище сестры.)
