Эфраим Севела - «Тойота Королла»
— У нас за ночь шестеро сыграли в ящик. В одну ночь! Рекорд! А что будет следующей ночью? Когда ураган собственной персоной явится в Нью-Йорк и потребует новой пищи…
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Майра.
— Меня ничто не берет! — хорохорился дед. — Вот увидишь! Хотя ты ничего не увидишь! Ты улетаешь в Европу! Все здесь вымрут, а я останусь. Один буду в столовой! И еще он, Альберт Эйнштейн. Вот поживу! Без злых языков! Без косых взглядов! Как барин! И вся обслуга, чтоб не сократили штат, будет за мной ухаживать, как мать за единственным, ненаглядным ребенком. Мне будут в рот глядеть, а я буду капризничать. То мне не нравится… и это…
— Будет тебе, — мягко прервала его Майра и положила ладонь на его сухую руку с круто вздувшимися жилам и. — Лекарства принимаешь… для профилактики?
— Чего-то глотал. Какую-то гадость. Ночью всех обносили. Как в лазарете. Не беспокойся… Я переживу ураган. Над моей головой за долгую жизнь столько бурь пронеслось… политических… финансовых. Я закалился.
Что мне какой-то жалкий ураганишко по кличке «Пегги»! Пегги! Тоже мне! Подумаешь!
Он смешно передернул плечами и закатил глаза, как делал всегда, когда иронизировал над чем-то.
— Дедушка, а не кажется тебе, что ураган этот имеет еще и символическое значение?
— Символическое? Хорошенькое дело! Сносит дома, ломает деревья, душит людей. Какой же это символ? Это самое настоящее бедствие! Совершенно откровенное! Без всяких символов!
— Я имею другое в виду. Все эти ураганы зарождаются на юге, в Карибском море. Там родина ураганов, и оттуда они устремляются на север.
— Какое мне дело до того, где рождаются ураганы. Мне интересней знать, где они умирают. И не по соседству ли со мной… норовя и меня утащить в могилу. А где они рождаются? Кого это волнует?
— Господи, как ты все впрямую принимаешь, — рассердилась Майра. — А выглядишь умным человеком. Это же аллегория.
— Ах, аллегория? Вот оно что? — комично закивал старик, давая понять, что ссоры он не хочет и наперед согласен с любым ее доводом. — Давай, рассказывай свою аллегорию.
— Ты смеешься надо мной, дедушка, а для меня это вопрос жизни.
— Прямо-таки жизни? Тогда тем более. Я весь внимание.
— Только постарайся понять. Как и ураганы, на том же юге его рождается революция. Там, в нищей и ограбленной Латинской Америке, пар перегрелся в котле и прорвется таким ураганом, что Северу, богатым Соединенным Штатам, не устоять. Ты понял мою мысль? Оттуда идут не только ураганы. Революция придет оттуда. А ураган лишь репетиция. Так сказать, аллегория. А когда настоящая буря грянет, наша с тобой страна рухнет, как когда-то рухнул Древний Рим. Согласен?
— Нет, — замотал головой дед. — Категорически не согласен. Внешне, на словах твоя аллегория выглядит красиво. Даже похожа на что-то реальное. А пощупаешь, помнешь в руках — и пусто. Словоблудие. Для незрелых умов. Странно, что и ты этому поддалась. Запомни, деточка. Западная демократия еще крепка. Ее так легко не свалишь. И знаешь почему? Потому что люди убедились, а Россия и Китай дали этому блестящее подтверждение, все, что революционеры всех мастей противопоставляют старому, надоевшему капитализму, намного хуже его и ничего, кроме бедности и страха, не несет. Черчилль, эта старая акула капитализма, был далеко не дурак, и он сказал, что у демократии много изъянов, но я не знаю альтернативы, которая была бы лучше. Что-то в этом роде он сказал. Красивыми словами сейчас мало кого убедишь. Люди хотят жить. Вы же им предлагаете смерть на баррикадах. А уцелевшим — голод. Хочешь послушать моего совета?
— Говори. Я слушаю.
— Выходи замуж. И непременно по любви. Проживи жизнь чисто, красиво, романтично. А что может быть романтичней любви? Устрой свою жизнь не так, как твои сестры. Да и отец с матерью. Забудь про революции… и сексуальные в том числе. Все ваши женские движения лишь разрушают семью и никакой радости вам не принесут. Ну, переспите с сотней мужчин. С двумя сотнями! Чтоб в глазах зарябило. Станете бесплодными и больными по-женски. А жизнь проходит. Не успеешь оглянуться, и ты уже в доме престарелых. И у тебя даже не будет внучки, чтоб изредка, как ты меня, навещала. Послушай, милая, старика. Я тебе зла не желаю.
— Ладно, дедушка. Не будем спорить. Ты прожил свою жизнь. А мне еще предстоит свою строить. У каждого его путь. И если я даже заблуждаюсь, то это будут мои ошибки и я из-за них буду страдать.
— Часто страдают и окружающие. Ты это учти. Ведь мир нынешний колотится в лихорадке из-за чьих-то ошибок. Из-за того, что кто-то решил: ему одному известна абсолютная истина, и он насильно стал вбивать ее в мозги человечеству. Мир устал от ошибок. Не добавляй ему новых.
На одном из столов потрескивал перед завтракавшей старушкой крохотный транзисторный приемник. Диктор сообщал хорошо поставленным голосом, что ураган «Пегги» продолжает движение на север с неубывающей силой, и скороговоркой перечислял номера телефонов «Скорой помощи».
Дедушка вышел проводить Майру. Он остановился возле меня, положив ладонь на мой капот, такой худенький, пушистый, как птенчик, и мне его стало жаль, точно он не ее, а мой родной дедушка. Как быстро привязываешься к людям! До чего они хрупки и беззащитны, хотя и пытаются убедить всех, что они — цари природы.
У дедушки затряслись губы, когда она его поцеловала на прощанье.
— Позвони мне из аэропорта… Обещаешь?
— Я улечу после урагана. Отменили полеты.
— Вот и позвони… после урагана. Перед посадкой в самолет. Позвонишь? Скажешь в трубку: «Дедушка, ау!» А я, возможно, и не отвечу…
У него затуманились очки, а из-под роговой оправы закапали, как горошинки, слезы. Майра, уже было открывавшая дверцу, бросилась к нему, обняла, прижала к себе и тоже заплакала. Плечи у обоих задрожали, как мой корпус, когда включают зажигание.
Нью-Йорк затаился в ожидании урагана. Город стал не похож на себя. Поредели потоки автомобилей на улицах. Люди сновали по тротуарам с растерянными и озабоченными лицами. А лающие сирены автомобилей «Скорой помощи» неслись с разных сторон, смешиваясь и сливаясь в многоголосый вой, точно заранее оплакивая покойников.
Барометр продолжал падать. В приемных покоях госпиталей образовались очереди из носилок, на которых доставили первые партии жертв: стариков, сраженных инфарктом.
А мы с Майрой колесили по Нью-Йорку как ни в чем не бывало. Она заходила в магазины, в банк. Предотъездные заботы и суета. Они начались за несколько дней до того. Когда еще об урагане никто не помышлял — он, возможно, еще не зародился в южных просторах Карибского моря.
Тогда с нами ездил и Олег. Майра убегала куда-нибудь, припарковав меня у тротуара, а Олег оставался со мной, чтоб полиция не наложила штрафа. Денег у Майры было в обрез — она и не предполагала получить чек от деда и поэтому экономила на всем. А как она умудрялась изворачиваться, знаю только я. Но не Олег. А узнай он, и его, бедного, хватила бы кондрашка.
В Европе у Майры не было никакой медицинской страховки, и, чтоб избежать там разорительных посещений врача, она загодя проверилась здесь у знакомых эскулапов и запаслась различными лекарствами тоже у знакомых фармацевтов. Бесплатно. Если не считать платой то, что она им на момент отдавала свое тело, уже привычное отдаваться без чувства и желания, а просто так, от скуки, от нечего делать. Сейчас в этом была какая-то цель. Это было хоть чем-то оправдано.
Я стояла у кромки тротуара под вывеской аптеки. И не находила себе места от смущения. Словно я вместе с Майрой обманывала Олега. Он сидел на переднем сиденье и нетерпеливо посвистывал, глазея на прохожих. А Майра все не выходила из аптеки. Немудрено. Ведь ей требовалось время не только на то, чтоб получить длинный перечень медикаментов, но и прошмыгнуть в заднюю комнату аптеки, до потолка заставленную коробками, снять с себя если не все, то, по крайней мере, часть одежды, лечь на неудобный узкий диван и, закинув одну ногу на его спинку, принять на свои грудь и живот тяжесть тела немолодого и грузного аптекаря, который, я вполне допускаю, и не возбудился сразу. Даже мотор не всегда заводится с первой попытки.
Она вышла минут десять спустя. Со сбитой прической и слегка припухшей верхней губой: аптекарь, надо полагать, проявил темперамент и прихватил зубами губу. Олег ничего не заметил.
— Извини, — сказала Майра, сев к рулю. — Много народу, пришлось ждать.
Только диву даешься, насколько мужчины доверчивы и простодушны. Обвести их вокруг пальца совсем несложное дело.
То же самое она проделала у дантиста. Мы с Олегом ждали долго, и к нам дважды подходил полицейский, предлагая убраться куда-нибудь на платную стоянку — здесь стоянка возбранялась. Олег лениво отговаривался, просил позволить еще пять минут подождать: жена, мол, вот-вот выйдет. А жена тем временем раскачивала на себе сопевшего дантиста, не удосужившегося даже снять халат, а лишь расстегнувшего его.
