Трумен Капоте - Собрание сочинений в трех томах. Том 3. Музыка для хамелеонов. Рассказы

Т. К. Черт возьми, что у тебя в этой сумке?

МЭРИ. Ну-ка, дай мне. Не желаю, чтоб ты чертыхался.

Т. К. Нет. Извини. Но она тяжелая.

МЭРИ. Может, из-за утюга.

Т: К. Ты им гладишь одежду? Мне ты никогда не гладила.

МЭРИ. У некоторых ничего в хозяйстве нет. Поэтому и приходится столько тащить. Оставляю им записки: купите то, купите это. А они забывают. Кажется, все мои клиенты думают только о своих неприятностях. Как этот мистер Траск, к кому мы идем. Он у меня уже семь или восемь месяцев, а я его ни разу не видела. Но он сильно пьет, жена его бросила из-за этого, он всюду задолжал, и если, бывало, подойду к телефону, это значит, кто-то хочет с него получить денег. Только теперь и телефон ему отключили.

(Мы подходим к нужному дому, и она достает из наплечной сумки массивное металлическое кольцо с десятком ключей. Дом четырехэтажный, с карликовым лифтом.)

Т. К. (войдя и окинув взглядом жилище Траска — довольно просторную комнату с зеленоватыми стенами, кухонькой-нишей и ванной с неисправным, постоянно текущим унитазом). Хм, понятно, о чем ты говорила. У человека — сложности.

МЭРИ (открывает стенной шкаф с затхлым, прокисшим бельем). Ни одной чистой простыни в доме! А на кровать посмотри. Майонез! Шоколад! Крошки, крошки, жвачка, окурки. Помада! Какая женщина полезет в такую постель? Я неделями не могу сменить ему простыни. Месяцами.

(Она зажигает несколько ламп под скособоченными абажурами и, пока сражается с окружающим беспорядком, я подробнее осматриваю квартиру. Да, вид такой, как будто здесь орудовал грабитель — какие-то ящики комода оставил открытыми, другие закрыл. На комоде фотография в кожаной рамке: плотный, смуглый мачо, буржуазная надменная блондиночка и трое русых улыбающихся детей с неровными зубами, старшему лет четырнадцать. И еще одна фотография, без рамки, заткнута в угол мутного зеркала: тоже блондинка, но, точно, из другого круга — возможно, подобрал ее в ресторане «Максвеллз плам»; я подумал, что это ее помада на простынях. На полу валяется декабрьский номер журнала «Тру детектив», а в ванной, рядом с бурливым унитазом, кипа журналов с девочками — «Пентхаус», «Хастлер», «Ош»; помимо этого, полное отсутствие культурного оснащения. Зато повсюду сотни пустых водочных бутылок — «мерзавчиков», какие предлагают в самолетах.)

Т. К. Как думаешь, почему он пьет только из этих маленьких?

МЭРИ. Может, денег на большие не хватает. Покупает, что может. У него хорошая работа, если он на ней удержится, но, по-моему, семья из него все вытягивает.

Т.К. А где он работает?

МЭРИ. На самолетах.

Т. К. Тогда понятно. Он их бесплатно получает.

МЭРИ. Да? Как это? Он не стюард. Он пилот.

Т. К. О господи.

(Звонит телефон, глухо, потому что зарыт под скомканным одеялом. Нахмурясь, мыльными от посуды руками Мэри со сноровкой археолога выкапывает его оттуда).

МЭРИ. Верно, его опять подключили. Алло? (Молчание.) Алло?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Кто это?

МЭРИ. Это квартира мистера Траска.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Квартира мистера Траска? (Смех, затем надменно.) С кем я говорю?

МЭРИ. Я прислуга мистера Траска.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Так у мистера Траска прислуга? Миссис Траск не может этим похвастать. Не затруднит ли прислугу мистера Траска сказать мистеру Траску, что миссис Траск хочет с ним поговорить?

МЭРИ. Его нет дома.

МИССИС ТРАСК. Не морочьте мне голову. Дайте ему трубку.

МЭРИ. Не могу, миссис Траск. Он, наверное, летает.

МИССИС ТРАСК (с едкой насмешкой). Летает? Он всегда летает, дорогая. Всегда.

МЭРИ. Я имею в виду, он на работе.

МИССИС ТРАСК. Скажите ему, чтобы позвонил мне, — я у сестры в Нью-Джерси. Чтоб позвонил, как только придет, — если не хочет неприятностей.

МЭРИ. Хорошо. Я оставлю записку. (Кладет трубку.) Злая женщина. Не удивляюсь, что он в таком состоянии. А теперь его уволили. Не знаю, оставил он мне деньги или нет. А, вот они. На холодильнике.

(Поразительно, за час ей удается как-то замаскировать хаос и придать комнате не то чтобы безупречный, но пристойный вид. Она пишет карандашом записку и прислоняет к зеркалу на комоде: «Дорогой мистер Траск ваша жена просила вас позвонить ей она у сестры ваша Мэри Санчес». Потом она вздыхает, присаживается на краешек кровати и достает из сумки жестяную коробочку с набором косяков. Выбирает один, вставляет в мундштук, закуривает, глубоко затягиваясь, задерживая в легких дым, с закрытыми глазами. Предлагает и мне курнуть.)

Т. К. Спасибо. Для меня рано.

МЭРИ. Никогда не рано. Все равно, ты попробуй эту. Mucho cojones[47]. Я покупаю у клиентки — хорошая женщина, католичка, замужем за перуанцем. Его родители им присылают. Прямо по почте присылают. Я не до кайфа курю. Только чтобы тоску прогнать. Тяжесть эту. (Она докуривает косяк до конца, так что он почти обжигает ей губы.) Эндрю Траск. Напуганный, бедняга. Может закончить, как Педро. Умрет на скамейке в парке, и всем плевать. Не скажу, что совсем его не любила. Последнее время я что-то всё вспоминаю, как хорошо мы с ним жили вначале, — да, наверное, у большинства людей так, если они когда-то кого-то любили и потеряли: думаешь о хорошем, о том, за что они тебе нравились. Педро в молодости, когда я в него влюбилась, был замечательный танцор — ух как танго танцевал, и румбу, — он и меня научил и утанцовывал так, что с ног валилась. Мы все время ходили в танцзал «Савой». Он был чистенький, опрятный, даже когда запил, ногти всегда подстрижены, отполированы. И стряпал мигом. Этим он зарабатывал — поваром был в баре. Я сказала: ничего хорошего для детей не делал, — нет, завтраки им делал в школу. Разные сэндвичи, заворачивал в пергамент. С ветчиной, арахисовой пастой и джемом, с яичным салатом, с тунцом, и фрукты яблоки, бананы, груши, и термос с теплым молоком и медом. Мне горько подумать, как он там умирал в парке и что я не плакала, когда пришли полицейские и сказали об этом, а я даже не заплакала. А надо было. Полагалось бы. И в зубы ему дать полагалось бы.

Оставлю-ка я свет мистеру Траску. А то придет, в квартире темень, нехорошо.

(Когда мы вышли на улицу, дождь уже перестал, но небо было волглое, и поднялся ветер — он гнал мусор вдоль бордюров и заставлял прохожих хвататься за шляпы. Следующая наша цель была в четырех кварталах — скромный, но современный многоквартирный дом со швейцаром, квартира мисс Эдит Шоу, женщины лет двадцати пяти, редактора в журнале. «Какой-то новый журнал. У нее, наверное, тысяча книг. Но на книжницу не похожа. Девушка здоровая, от молодых людей отбоя нет. Так и мелькают — не может долго жить с одним. Мы с ней даже подружились, потому что… Как-то прихожу, а она больная, белая как смерть. Только что вернулась — младенца убила. Вообще-то я этого не признаю, это против моих убеждений. И говорю ей: почему не выйдешь за него замуж? А дело в том, что она не знала, за кого выходить, не знала, кто папочка. И вообще, меньше всего на свете хотела мужа и ребенка».)

МЭРИ (озирая из открытой двери двухкомнатную квартиру миссис Шоу). Тут дел немного. Пыль стереть. Она сама хорошо управляется. Посмотри, сколько книг у нее. С пола до потолка, форменная библиотека.

(За исключением забитых полок, квартира приятно пустынна. Скандинавская белизна, блеск. Одна антикварная вещь: бюро с подъемной крышкой, а на нем пишущая машинка; в машинку вставлен лист бумаги — я посмотрел, что на нем напечатано:

«За За Габор[48].

Ей 305 лет,

Я знаю,

Потому что подсчитала

На ней кольца».

И через три интервала еще:

«Сильвия Плат[49],

Терпеть тебя не могу

И твоего проклятого папочку.

Я рада, слышишь,

Рада, что ты сунула голову

В горячую духовку!»)

МЭРИ. Она вечно что-то пишет. А что я видела — всё как будто под кайфом писано. Иди сюда, я тебе кое-что покажу.

(Она ведет меня в ванную, на удивление просторную и сверкающую чистотой. Открывает шкафчик и показывает на лежащий там предмет — розовый пластиковый вибратор в форме средних размеров пениса).

Знаешь, что это?

Т. К. А ты не знаешь?

МЭРИ. Я тебя спрашиваю.

Т. К. Вибратор в виде члена.

МЭРИ. Я знаю, что такое вибратор. Но такого никогда не видела. На нем написано: «Сделано в Японии».

Т. К. А! Да. Азиатские изыски.

МЭРИ. Нехристи. А духи у ней приятные. Если любишь духи. Я только ванилью чуть-чуть за ушами смазываю.

(Мэри принимается за работу: проходится шваброй по натертому полу, обмахивает полки веничком из перьев и по ходу дела нет-нет да и закуривает косяк. Не знаю, сколько «тяжести» ей надобно прогнать, но сам я балдею от одного только аромата.)

МЭРИ. Ты точно не хочешь курнуть? Много теряешь.

Т. К. Ты меня насилуешь.

(И взрослым, и подростком я потягивал крепкие травы, не до такой степени, чтобы впасть в зависимость, однако качество оценить умею и разницу между ординарной мексиканской травой и роскошной контрабандой типа «тайских палочек» или великолепной гавайской «мауи-вауи» знаю. Выкурив один ее косяк, на середине второго я почувствовал себя в объятиях восхитительного демона, во власти безумного, чудесного веселья: демон щекотал мне пальцы ног, скреб зудящие ладони, жарко целовал меня красными сахарными губами, засовывал мне в горло свой огненный язык. Всё искрилось, глаза мои были как трансфокаторы: я мог прочесть заглавия книг на самых верхних полках: «Невротическая личность нашего времени» Карен Хорни; «Эйми» Э. Э. Каммингса; Четыре квартета»[50]; собрание стихотворений Роберта Фроста.)