Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
— Немыслимое безмыслие!
— Мы пообедаем его извилинами!
— Мы прочистим канавы его волосами!
— Как тебя звать, приятель?
— Меня зовут Пень, и я дымлюсь от бешенства!
— Меня зовут Ухаб, и я готов взорваться!
— Я думаю, нам пора обнажить обнаженные пики!
— Я думаю, нам пора взяться за факелы и смолу!
— Жить вторично! С начала! Ab ovof Сама уже эта концепция до глубины души возмущает наш разум!
— Мы сдерем белое мясо с его костей!
— Это относится и к его проклятому псу!
— Алло, это Бешеная Молл?
— Да, кто это?
— Моя фамилия Взмыльник.
— Редактор?
— Редактор-самодержец, так будет вернее.
— Да, мистер Взмыльник, а как называется ваш орган, я не припоминаю, чтобы Лили упоминала…
— «Мир». Я его создал. Если «Мир» прекрасен и многообразен, это потому, что я прекрасен и многообразен. Если «Мир» уныл и печален, это потому, что я уныл и печален. Если «Мир» тебя не любит, это потому, что я тебя не люблю. А если я тебя не люблю, крошка…
— Можете не продолжать.
— Послушайте, Молл, я не удовлетворен тем, что получаю от Лили. Она не дает мне ничего жареного. Я решил заняться этой историей лично, прямо с настоящего момента.
— Ее материалы лишены глубокого проникновения и всестороннего охвата?
— Кровишша, вот что нам нужно, кровишша реальная или психологическая, а этот ее жалкий щебет… как бы то ни было, я сослал ее в Детройт.
— Только не в Детройт!
— Она будет младшим ночным клерком бюро газетных вырезок нашего Детройтского отделения. Она стоит сейчас тут, прямо передо мной, с упакованными чемоданами, пеплом на волосах и билетом в зубах.
— Почему в зубах?
— Руки нужны ей для другого дела: чтобы раздирать на себе одежды.
— Ладно, мистер Взмыльник, пришлите ее сюда еще разок. Тут появились новые плохие новости. Очень, очень плохие новые плохие новости.
— Великолепно!
Молл кладет трубку и выплакивает все слезы, какие она может выплакать, одну, вторую, третью.
Берет ком глины и расшлепывает его Библией в лепешку.
— Посмотрим-ка, что у меня есть?
— У меня есть мазь Я-Я, как раз то, что надо.
— У меня есть мазь гнева, мазь «С глаз долой», мазь смятения, беда-трава и вода войны.
— У меня есть кладбищенская земля, соль и кориандр — достаточно кориандра, чтобы нагрузить корабль. Ароматный кориандр. Волшебный, волшебный кориандр.
— Я сглажу сучьего кота. Отправлю его червям на прокорм.
— Слушайте и внемлите, о сыны умудренных, о чем взывает к вам сей безмерно драгоценный камень!
— Я изведу этого гада под корень. Если мои средства подействуют. Никогда ведь не знаешь наверняка, в том - то вся и зараза. И где этот Папаша?
— Теперь добавим немного двале, немного толченого фиалкового корня…
Молл лепит из глины маленькую человеческую фигурку.
— Да будет так!
— А что случилось, они подогнали к задней двери здоровый грузовик.
— Так.
— Их было четверо, а может, их было восьмеро.
— Так.
— Было два часа ночи, или три часа ночи, или четыре часа ночи — тут я не уверен.
— Так.
— Это были здоровые волосатые мужики с веревками и толстыми тряпками, как у переносчиков мебели, а еще у них была тележка и «пойдем со мной», сделанные из колючей проволоки, — эта такая петля размером чтобы можно было надеть на голову, с деревянной ручкой…
— Так.
— Они обернули изумруд тряпками, положили на тележку, закрутили веревками, спустили по лестнице, вывезли через дверь и загрузили в кузов.
— Они применяли Ступню?
— Нет, они не применяли Ступню, их сопровождали четыре колдуна.
— Какие колдуны?
— Колдуны Олдрин, Эндрин, Линдейн и Дилдрин[85]. Злые колдуны.
— Вы с ними знакомы.
— Только понаслышке. А Вандермастер стоял рядом и смотрел, извергая из ноздрей клубы 1,1,2,2-тетрахлорэтана.
— Это токсично.
— В высшей степени. Я ошеломленно бродила по комнате, натыкалась на мебель, пыталась держаться за стенки, но стенки куда-то валились, и я повалилась вслед за ними, все еще пытаясь удержаться.
— Эти колдуны, они делали что-нибудь с вами?
— Пинали меня в ребра, когда я упала. Пинали острыми носками сапог. Я очнулась обезизумрудевшей.
— Да. Что ж, я думаю, нам нужно подключить к делу огромные возможности нашей организации. «Мира». От моря до сверкающего моря до сверкающего моря[86]. Я подниму по тревоге все наши отделения.
— Ну и какой будет с этого толк?
— Это их припугнет. Попав в поле зрения свободной прессы, злодей уже не может надеяться, что сколько - нибудь серьезное злодеяние сойдет ему с рук.
— Но вы взгляните сюда.
— Что это?
— Цельносеребряная вошь. Это они ее здесь оставили.
— И что это значит?
— Значит, что делом заинтересовался сам дьявол.
— Свободной прессе, мадам, не страшен и сам дьявол.
Ну кому какое дело, что у ведьмы в голове? Блестящие булавки для протыкуколок красная нитка пришивать имена к саванам звонкие звякалки ужаблю гада да дрожь что выдает да побрякушки и щедрая рука что раздает колючки для глаз да глаз нужен и так душу потеряешь и так душу потеряешь что это у нее на лбу? спросил мой отец это родинка сказала моя мать черная родинка похожая на мохнатую гусеницу я ототру ее «Аяксом» а что это у нее на подбородке? спросил мой отец это клочок бороды сказала моя мать я выщиплю его пинцетом а что у нее на губах? спросил мой отец это вроде ухмылка сказала моя мать я сотру ее ладонью у нее там уже волосы сказал мой отец разве это естественно? я сбрею их сказала моя мать и никто не узнает ну а эти сказал мой отец тыча пальцем а эти штуки что такое? то и есть на что они похожи сказала моя мать я перетяну ее этим чистым посудным полотенцем и она тут же станет плоская как валет бубей а где же пупок? спросил мой отец, вертя меня и так и сяк не вижу я нигде наверное проступит позже сказала моя мать а пока я нарисую его где надо «Волшебным Маркером» это не девчонка а щенок подзаборный сказал мой отец ты не была бы добра поведать мне обстоятельства ее зачатия была темная ненастная ночь сказала моя мать… Но кому какое дело что у ведьмы в голове ящики ящерок фобики грибков полки жаб для жабленья скальпировочный скальпель лощить лица людей липкими страхами в память о Боге иже был мне опорой и поддержкой пока я не выпала из рук Его в мир…
— Дважды? Дважды? Дважды? Дважды?
— Эй. Молл.
— Кто это?
— Это я.
— Кто я?
— Пустобрех.
— Пустобрех!
— Она у меня!
— Какая «она»?
— Ступня! Она у меня здесь, при себе!
— А я-то думала тебя взорвали!
— Не-а, я притворился, что продался, так что меня там не было. А потом пошел вместе с ними в ихний штаб или там логово. Когда они поставили Ступню в холодильник, я выждал момент, зацапал ее и прямиком сюда.
— Они держали ее в холодильнике?
— Нужна постоянная температура, иначе она становится беспокойной. Она очень вспыльчивая. Если им верить.
— Изящная. Только уж больно тяжелая.
— Осторожнее, ты можешь…
— Не мельтешись, Пустобрех, я ведь тоже не совсем… слушай, она теплая на ощупь.
— Да, теплая, я тоже заметил, посмотри, что у меня еще есть.
— Что это такое?
— Талеры. Талеры, большие, как ломтики луга. Общей стоимостью в сорок две косых.
— Что ты думаешь с ними делать?
— Аккумулировать!
— Желание второй жизни неэтично, — сказал изумруд. — Если мне позволено предложить свое мнение.
— Я был очень бедным мальчиком, — сказал Вандермастер. — Никакой еды, кроме жидкой овсянки. Изо дня в день овсянка, овсянка и овсянка. Когда я впервые увидел луковицу, мне было пятнадцать лет.
— Новичок в этом мире, я несколько стесняюсь высказываться по подобным вопросам, — сказал изумруд. — Поздний гость на пиру жизни, не успел еще толком осмотреться. И все же мне кажется, что желание тут же, не отходя от стола, пировать вторично может быть сочтено проявлением алчности.
— Овсянка сегодня, овсянка вчера, овсянка завтра. Иногда — суррогаты овсянки. Я горю жаждой реванша.
— Помнится, вы упоминали любовь.
— Все эти сорок пять лет призрачная птица любви неизменно ускользала из моих рук.
— Эта Лили кажется мне весьма приятной особой. Приятная и аппетитная. Очень симпатичная. Красивая внешне.
— Да, несомненно.
— Мне особенно нравится в ней ее преданность. Очень преданная. Своей работе.
— Да, тут я полностью согласен. Достойно всяческого восхищения. По моему глубочайшему убеждению, свободная пресса является одной из важнейших составляющих…
— В этой Лили чувствуется неколебимая верность. Пожалуй, было бы крайне приятно поговорить с ней, познакомиться с ней поближе, поцеловать ее, спать с ней и прочее в этом роде.
