Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка

История призрачной девочки еще не скоро станет достоянием гласности (если станет вообще). Однако это не означает, что мне нечего сообщить миру прямо сейчас и хотя бы отчасти удовлетворить любопытство бесчисленных поклонников таланта Виды Винтер. На такой случай я имею кое-что в запасе. Во время нашей последней встречи с мистером Ломаксом, когда я уже собралась прощаться, он задержал меня со словами: «Осталась еще одна вещь». Открыв ящик стола, он достал из него толстый конверт.

Этот конверт был при мне в ту минуту, когда я, не привлекая к себе внимания, покинула садик перед домом Карен и направилась обратно к усадьбе. Площадка под строительство нового отеля уже была разровнена, и, когда я попыталась припомнить облик старого здания, в памяти всплыли только мои собственные нечеткие фотоснимки. Чуть погодя я вспомнила, что дом был странно сориентирован на местности, глядя фасадом куда-то в сторону от приближавшегося к нему путника. Новое здание в этом плане окажется более выигрышным. Оно будет смотреть прямо на вас.

Я сошла с аллеи и двинулась напрямик через заснеженную лужайку к оленьему парку и лежавшему за ним лесу. Голые ветви прогибались под тяжестью снега, который временами срывался с них и мягко шлепался наземь. Наконец я достигла поляны на скате холма, откуда открывался превосходный вид на окрестности. Я увидела часовню и кладбище с яркими пятнами свежих цветов на снегу, белокаменные ворота усадьбы и каретный сарай, уже вызволенный из плена колючих зарослей. Только сам дом исчез без следа. Люди в желтых касках стерли прошлое, оставив на его месте чистую страницу, пригодную для заполнения. Наступил переломный момент. Отныне это было уже не место сноса. Завтра — а то и сегодня — с возвращением рабочих это место станет уже настоящей строительной площадкой. После уничтожения прошлого пришла пора строить будущее.

Я вынула конверт из сумки. Я его еще не распечатывала, все выбирая подходящее время. И подходящее место.

Надпись на конверте казалась старательно выведенной неумелой рукой. Нажим был неравномерен: местами линия почти исчезала, а местами перо глубоко вдавилось в бумагу. Все буквы были написаны раздельно, без связующих линий, что указывало на затруднение, с которым автор одолевал их одну за другой, выстраивая слова. Это был почерк ребенка либо очень старого человека. Письмо было адресовано «мисс Маргарет Ли».

Я вскрыла конверт, извлекла его содержимое и присела на поваленное дерево, ибо не в моих правилах читать стоя.

Дорогая Маргарет.

Вот история, о которой я вам говорила.

Я много раз пыталась ее дописать, но так и не смогла. И я решила: пусть эта сказка, вокруг которой было поднято столько шума, остается в том виде, как она есть. Это зыбкая вещь: кое-что ни о чем. Поступайте с ней, как вам будет угодно.

Что касается заглавия, то в качестве такового мне виделось «Дитя Золушки», однако я достаточно хорошо знаю своих читателей и потому не затрудняю себя выбором: как бы я ее ни назвала, всему миру она уже известна под названием, которое принадлежит не мне.

Подписи не было. Ни имени, ни инициалов.

Зато к письму прилагалась история.

Это была сказка о Золушке, но совсем не такая, какую я знала с детства. Лаконичная, злая и жесткая. Фразы мисс Винтер напоминали острые осколки стекла, сверкающие и опасные.

Представьте себе, — начиналась сказка, — юношу и девушку; кто-то из них богат, а кто-то беден. Чаще всего в таких историях бедной бывает девушка, и наша история не исключение. Бала в прекрасном дворце не потребовалось. Для этих двоих оказалось достаточно встречи в лесу, где случайно пересеклись их пути. Давным-давно жила-была добрая фея, но наша история относится ко временам не столь давним. Так что доброй феи в ней нет. Правда, при желании в ней можно отыскать тыкву, но это будет просто тыква и ничего более. Посему за отсутствием чудной кареты героиня приползает домой своим ходом, далеко за полночь, в окровавленной после акта насилия юбке. Наутро под дверью ее лачуги не объявится ливрейный лакей с хрустальной обувью для примерки. Она отлично это знает. Она не дура. При всем том она беременна.

Далее по ходу сказки Золушка рожает девочку, пытается растить ее в нищете и убожестве, а через несколько лет, вконец отчаявшись, оставляет ее на задворках дома, принадлежащего насильнику. Повествование обрывается внезапно.

На тропе в незнакомом саду голодная и замерзшая девочка внезапно понимает, что осталась одна. Позади нее калитка в стене, выходящая к лесу. Калитка приоткрыта. Может, ее мать все еще там? Перед ней сарай для садового инвентаря, который в детском сознании предстает маленьким домиком. Место, где можно укрыться. Вдруг там даже найдется еда?

Садовая калитка? Или маленький домик?

Калитка? Домик?

Она перед выбором…

Продолжение не следует.

Что это — одно из ранних воспоминаний мисс Винтер? Или просто игра воображения? Фантазия девочки-сироты, пытающейся заполнить пробел в той области своей памяти, где должна быть запечатлена ее мать?

Тринадцатая сказка. Финальная, знаменитая, незавершенная история.

Я читала ее и плакала.

Постепенно я обратилась мыслями от мисс Винтер к самой себе. У меня-то, по крайней мере, есть мать, пусть и не идеальная. Может, еще не поздно что-то изменить в нас самих? Впрочем, это уже другая история.

Я убрала конверт в сумку, поднялась и старательно отряхнула с брюк снег и труху, прежде чем направиться к дороге.

Я была приглашена для написания истории жизни мисс Винтер, и я это сделала. Ничего иного, по условиям договора, от меня не требовалось. Один экземпляр этой рукописи был вручен мистеру Ломаксу, чтобы тот поместил его в банковский сейф и выплатил мне очень солидную сумму, предусмотренную контрактом. При передаче конверта он даже не попросил его вскрыть, дабы удостовериться, что внутри действительно текст, а не чистые листы бумаги.

— Она вам доверяла, — сказал он.

Она действительно мне доверяла. Ее воля, отраженная в договоре, который я никогда не читала и не подписывала, была предельно ясна. Она хотела рассказать мне историю до того, как умрет; она хотела, чтобы я эту историю записала. Как я поступлю с этими записями потом, было моим личным делом. Я поведала адвокату о своих намерениях относительно Тома и Эммы, и мы с ним договорились, что я вставлю соответствующий пункт в свое завещание — на всякий случай. На этом вопрос можно было считать исчерпанным.

Однако у меня не возникло ощущения завершенности. Я не знаю, какое число людей в конечном итоге прочтет этот текст, но, сколько бы их ни было и как бы далеко ни отстояло время чтения от настоящего момента, я сознаю свою ответственность перед этими людьми. И хотя я рассказала им все, что мне было известно об Аделине, Эммелине и девочке-привидении, я догадываюсь, что кое-кому из них этого покажется недостаточно. Я по себе знаю, как оно бывает по прочтении книги, когда спустя день или неделю ты вдруг начинаешь задаваться вопросами — а что случилось позже с тем злодеем? кому в конце концов достались бриллианты? помирилась ли вдова со своей племянницей?.. Я могу себе представить читателя, который задумывается о дальнейшей судьбе Джудит и Мориса, а также о том, что стало с домом мисс Винтер и ее великолепным садом.

Если вам это интересно, могу сообщить. Джудит и Морис остались жить в усадьбе, которая не пошла с молотка, а согласно последней воле мисс Винтер подлежит превращению в нечто вроде литературного музея. Разумеется, сад представляет немалую ценность сам по себе (один из журналов назвал его «новооткрытым шедевром садоводческого искусства»), однако мисс Винтер прекрасно сознавала, что посетителей в первую очередь привлечет ее репутация гениальной рассказчицы, а не ее таланты в области садово-паркового дизайна. Музейный проект предусматривает доступ экскурсантов в большинство помещений усадьбы; здесь же будут устроены небольшое кафе и книжная лавка. Туристские автобусы, по проторенному маршруту следующие в музей сестер Бронте,[26] смогут на обратном пути завернуть в «Тайный сад Виды Винтер». За Джудит оставлена должность экономки, а Морис является старшим садовником. Их первой заботой, еще до начала реконструкции дома, стало устранение всех следов пребывания в нем Эммелины. Ее бывшие комнаты не предназначены для осмотра туристами, да и смотреть там особо не на что.

Теперь об Эстер. Вас могут удивить эти новости; я, во всяком случае, была немало удивлена, получив письмо от Эммануэля Дрейка. Честно говоря, я совершенно о нем забыла, а между тем сей методичный муж продолжал свои изыскания и, несмотря на все трудности и препятствия, наконец — лучше поздно, чем никогда, — напал на след пропавшей гувернантки. «Я потратил впустую много времени, раскапывая ее итальянские связи, — писал он, — но оказалось, что интересующая вас особа подалась совсем в другие края, а именно — в Америку». Покинув Анджелфилд, Эстер нанялась ассистенткой к американскому профессору-неврологу, а через год с небольшим к ней приехал — кто бы вы думали? — доктор Модсли собственной персоной! Его супруга скончалась (осложнение при гриппе и не более того), и всего через несколько дней после похорон доктор взошел на палубу трансокеанского лайнера. Им двигала любовь. Сейчас он и Эстер уже мертвы, но они прожили вместе долгую и счастливую жизнь. У них было четверо детей. Один из их сыновей прислал мне письмо, и я приложила к своему ответному посланию оригинал дневника его матери. Сомневаюсь, чтобы он разобрал в нем более чем одно слово из десятка. Если же он обратится ко мне за пояснениями, я ограничусь краткой справкой: его родители познакомились здесь, в Англии, когда его отец еще состоял в первом браке. О деталях я, разумеется, умолчу. В его письме был приведен длинный список совместных публикаций его родителей. Оказывается, они вели интенсивные исследования и написали десятки работ, высоко оцененных научным сообществом (ни одна из этих работ не касалась проблематики близнецов; похоже, они сумели вовремя остановиться). Статьи были подписаны: «Доктор Э. и миссис Э. Дж. Модсли».