Игорь Ефимов - Седьмая жена
Он вышел на крыльцо, окликнул незнакомую тетку, бредущую по улице и зовущую на помощь.
– Эй, мамаша! В чем, кажется, быть беде?
Тетка глянула на него из-под ладони.
– Да вот, родителька ты мой, ехали мы, слава Богу, в поселок, в магазин, слух прошел, что спички завезли и курево, и песок у нас кончился, мы и поехали из наших Чаловниц напрямки, но вода, вишь ты, поднялась, вброд лошади не перейти, мой-то и говорит: «Давай да давай, через мост, однова живем», такой рисковый, я ему говорю, на этом мосту еще о прошлом годе племянник на мотоцикле чуть не провалился, а с той поры никто его не чинил, а только ледоходом весной еще хуже расшатало, а он свое, давай да давай, вот и поехали, вот и провалился конь, а он у нас последний, один на всю деревню…
– Разбивался? До смерти?
– Не-а… Висит еще… Передние ноги на мосту, а зад весь над водой свесился… Мужики ваши уже почитай второй час над ним бьются… Да не осилить им впятером… Вот послали меня еще подмогу звать… А где она, подмога? Все ваши конь-колодецкие с утра на вырубках, сухостой валят, одни детки да старухи вроде меня по домам сидят… Уж ты не откажи, кормилец, приложи ручку свою… Глядишь, вшестером-то и сладите, где пятерым – невподым…
Антон пошел вслед за женщиной по пыльной дороге, стекающей к реке. Дорога шла через свекольное поле. Правда, половина деревни считала, что поле не свекольное, а капустное. Чтобы доказать свою правоту, спорщики опускались на четвереньки в море сорняков, погружали лицо в сурепку, пырей, васильки, рылись в глубине руками и действительно извлекали капустный кочан размером с кулачок новорожденного ребенка. Однако их противники тут же опускались рядом, рылись в соседней невидимой грядке и доставали пучок свекольной ботвы с крысиным хвостиком на конце. Спор увядал.
– Вот приедет Витя Полусветов на своем «Псковитянине», скосит сорняки, тогда узнаете! – говорили одни.
– Вот приедет Витя Полусветов, протянет борозду, тогда увидите! – говорили другие.
Тракторист Витя Полусветов – местная легенда. Говорят, что у него самогонный аппарат встроен в тракторный мотор. Что закуска в виде грибов и огурцов растет на крыше кабины. Так что этот Витя – бывший Меладин ухажер – пребывает уже в коммунизме, на тысячу лет раньше всех других. Говорят, что, если он кого полюбит, может вскопать огород за пять минут, как добрый тракторный Робин Гуд, а кого не полюбит, тому заденет угол хлева гусеницей, и бегай потом жаловаться да собирать свои обиды по бревнышку и по кирпичику.
Строг бывает Витя, но может вдруг и смягчиться. Скажем, гульнула сестра его с проезжим байдарочником. Другой бы брат мог до крови избить, мог калекой сделать. А Витя, кормилец, только взял топор, вывел непутевую на двор, повалил головой на колоду и тюк! – косу ей аккуратненько, у самой шеи оттяпал. Когда Антон, забывшись на третьей бутылке, клал руку на плечо Мелады, деревенские вздыхали и качали головами, перешептывались: «Ох, только бы до Витеньки не дошло, только бы не узнал радетель наш, уязвленное сердце».
Дорога перевалила через холм, и взгляду открылась река. Деревянные сваи моста вколочены в дно под углам, расползаются, как ноги пьяницы, покрыты ссадинами от весенних льдин. Сверху – дощатый настил, сквозь который поблескивает вода. Конь сидел посредине, в нелепой собачьей позе, выставив передние ноги. Задние, вместе с крупом, провалились в дыру между разъехавшимися досками. Они болтались там в двух метрах над несущейся отяжелевшей водой, судорожно искали опоры. На лошадиной морде – выражение виноватой тоски. Отпряженная телега стояла в прибрежных кустах.
Антон ускорил шаг, перешел на бег. С первого взгляда ему было ясно: если доски раздвинутся дальше, конь рухнет всей тяжестью на камни внизу. Но собравшиеся мужики не допустят этого. Наверное, им не впервой вытаскивать провалившихся лошадей, наверное, они знают, с какого конца браться за такое дело. Все, что требуется от него, Антона, – предоставить в их распоряжение пару своих рук. Слава Богу, после вычерпывания воды из трюма «Вавилонии» к ним вернулась цепкость и крепость.
Но, добежав до группы спасателей, Антон почувствовал – что-то неладно. Мужики явно устали и закручинились от тщетных усилий. Они бестолково хлопали коня по крупу, гладили по морде, тянули за сбрую. Они вспоминали похожие случаи, хвастались, спорили, обижались, бились об заклад. Вот два умника сняли доску из настила, подсунули под лошадиное бедро, собрались нажать, как на рычаг. Еще минута – и лошадиная кость хрустнула бы, порвав мясо. Антон едва успел оттолкнуть новоявленных Архимедов.
Теперь все уставились на незваного помощника с недоверием и насмешкой. «Этот откуда взялся?… Что он может знать о вытаскивании коней?… У них небось в заморских краях и забыли, куда хомут надевать, куда седло».
Антон размышлял лихорадочно.
«Нужен подъемный кран… Но его не достать… Забудь о всякой технике… В скаутском лагере учили вытягивать завязшую машину: привязать веревку одним концом к бамперу, другим – к дереву, и навалиться посредине… Нет, это тоже не пройдет – только искалечишь несчастное животное… Вот если бы сверху нависала прочная ветка, можно было бы перебросить веревку и поднять, как лебедкой. Но ветки нет. А если быстренько сколотить раму из бревен? Этакую спасательную виселицу?… Но хватит ли у нас силенок – у шестерых – подтянуть наверх?… А почему шестерых?… Ведь есть еще сам конь… Одна лошадиная сила… Одна большая лошадиная сила… Конь – сильнее нас всех…»
И тут Антон хлопнул себя по лбу и просиял.
– Толик! Будешь помогай?
Толик Сухумин с готовностью взялся за другой конец доски. Вдвоем они спустились под мост. Антон упер один конец доски в береговой скат, знаками объяснил помощнику свою затею. Тот с готовностью подставил крепкую спину. Антон оседлал его и въехал в воду, держа второй конец доски. В полуметре под настилом, между сваями была прибита горизонтальная укрепляющая балка. Антон положил на нее конец доски. Попробовал – прочно. Толик, по пояс в воде, подвез своего всадника под брыкающиеся лошадиные ноги. Антон крепко ухватил одно копыто и поставил его на доску. Конь перестал брыкаться, замер, словно не веря своему счастью. Потом замахал вторым копытом, чуть не разбив Антону голову, нащупал доску, уперся.
Жилы его вздулись под дрожащей кожей. Еще минута, и он не шагнул, а с грохотом взмыл вверх.
В опустевшую дыру хлынул дневной свет.
Ликующие крики спасателей слились с лошадиным ржанием и топотом копыт по доскам.
Толик вернулся на берег, спустил Антона на землю и начал прочувствованно трясти ему руку.
Распираемые гордостью, обняв друг друга за плечи, они выбрались из-под моста и замерли в картинной позе, ожидая поздравлений, дубовых венков, благодарственных грамот или хотя бы приветливого кивка.
Но никто не обратил на них внимания. Мужики уже перевели коня на другой берег, впрягли его обратно в телегу. Мимоезжая тетка кланялась в пояс каждому по очереди и осеняла крестным знамением. Мужики хлопали друг друга по плечам, отирали пот, передавали по кругу бутылку с водой.
Антон не мог смириться с происходящим. Он перебежал через мост, приблизился к запряженной телеге.
– Всем теперь ясно, как извлекать коней? – весело крикнул он. – Если кто не запоминал, можно повторять.
Мужики посмотрели на него с молчаливым недоумением. Переглянулись. Им явно было неловко за перемазанного, назойливого иностранца. «Кого он хочет от нас, – было написано на их лицах. – Мы долго и честно трудились, вытаскивали провалившегося на мосту коня. Наконец с Божьей помощью одолели всем миром это нелегкое дело. А этот прибежал на готовенькое и хочет теперь примазаться… Нет, не знают заграничные, как вести себя, нету у них правильной манеры».
Они молча расселись по краям телеги и поехали в сторону деревни. Даже Толик Сухумин обогнал Антона и присоединился к своим.
Антон, как оплеванный, потащился следом, пытаясь уложить в своей непривычной, тщеславной, заграничной голове трудный, но – видимо – очень важный урок.
Бабка Пелагея возилась у жадной до дров русской печи, готовила обед. Пламя бушевало в кирпичной пещере. Языки его высовывались наружу, лизали бока двух чугунков, загибались наверх в дымоход. Пахло смолой и капустой. Печь медленно запасалась теплом, чтобы потом нехотя отдать его ночью спящим обитателям дома.
– А где же наша Мелада? – спросил Антон. – Просыпалась уже и вставала?
Бабка Пелагея отставила ухват и глянула на него сочувственно.
– Мелада, Антоша, уже спозаранку вставши и неизвестно куда уехамши.
– Как уехамши? Куда? Без сказанных слов прощанья?
– А вроде она вам письмецо оставляла. Аккуратно на столике положено, возле вашей кровати. Али не заметили? Не знаю, что в том письме, не по-нашему написано.
