Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2013)
По мнению Дени Монфора <...> осьминог обладает чуть ли не человеческими страстями; осьминог умеет ненавидеть. В самом деле, быть идеально омерзительным — значит, быть одержимым ненавистью.
Уродство отстаивает себя перед необходимостью своего уничтожения. <...> Комок слизи, обладающий волей, — что может быть страшнее! <...> На вас нападает воздушный насос. Вы имеете дело с пустотой, вооруженной щупальцами. Ни вонзающихся когтей, ни вонзающихся клыков, одно лишь невыразимое ощущение надсекаемой кожи. Укус страшен, но не так страшен, как высасывание. Коготь — пустяк по сравнению с присоском. Коготь зверя вонзается в ваше тело; присосок гада вас втягивает в себя. <...> кожа лопается под мерзкими присосками; кровь брызжет и смешивается с отвратительной лимфой моллюска. Множеством гнусных ртов приникает к вам эта тварь; гидра срастается с человеком; человек сливается с гидрой. Вы — одно целое с нею. Вы — пленник этого воплощенного кошмара. Тигр может сожрать вас; осьминог — страшно подумать! — высасывает вас. Он тянет вас к себе, вбирает, и вы <...> беспомощный, чувствуете, как медленно переливаетесь в страшный мешок, каким является это чудовище. Ужасно быть съеденным заживо, но есть нечто еще более неописуемое — быть заживо выпитым» [35] .
А дальше следует фрагмент, который, собственно, задает тон всей дальнейшей «спрутской» литературной традиции. Гюго ударяется в метафизику:
«Это продолжение жизни чудовищ, возникших в мире невидимого и переселившихся затем в мир возможного, прозревалось суровым вдохновением магов и философов, вероятно, даже подмечалось их внимательным оком. Отсюда мысль о преисподней. <...>
Если правда, что круги тьмы теряются в пространстве <...> если это нарастание мрака идет в бесконечной прогрессии, если цепь эта, которую мы сами решили подвергнуть сомнению, существует, то спрут у одного ее предела доказывает, что есть сатана у другого» [36] ...
Спрут становится как бы полномочным представителем тьмы.
Надо сказать, какой-то душок оттуда тянулся и раньше — это, по Теннисону, предполагаемое явление кракена в час Страшного суда, этот печальный конец Монфора, впервые рискнувшего заявить о существовании гигантских спрутов научному сообществу, эти — вскользь — осторожные намеки Мелвилла (кстати, по слухам, и Иван Сергеевич Тургенев страдал чем-то вроде фобии в отношении гигантских спрутов, которые преследовали его в кошмарах).
Гюго явно описывает не кальмара, а осьминога, к тому же сам иллюстрирует это свое описание (сохранился его рисунок — и весьма энергичный), да и профессиональные художники, иллюстрируя эту главу, также изображают осьминога. Путаница сохраняется, но ясно главное — речь идет об очень большом головоногом. Мало того — Гюго первый приписывает спруту разум. Причем разум злонамеренный. Злокозненный.
Тремя годами позже, в 1869 году Жюль Верн, вообще энергично откликавшийся на разнообразные «модные» чудеса натуры, пишет свой знаменитый роман «20 000 лье под водой», в том числе и главу, которая так и называется — «Спруты». Здесь, как и у Гюго, есть отсылки к Магнусу (правда, в издании, которое я цитирую, он почему-то назван Николаем), к Понтоппидану, к Аристотелю и случаю с «Алектоном». При этом профессор Аронакс, которому автор передоверил свои рассуждения, осторожно замечает, что, мол, сами «знаете, как нужно относиться к легендам из области естественной истории, особенно когда дело идет о чудовищах. Здесь уж воображение не знает границ». Страницей позже голос здравого смысла опровергнут — чудовищные гигантские моллюски уже во множестве, не поодиночке, нападают на подводную лодку «Наутилус», видимо приняв ее за гигантского кита. Правда, Жюль Верн вслед за Гюго тоже упорно именует их осьминогами, хотя вступают в титанические схватки с китами именно кальмары.
«Это был спрут огромных размеров, метров в восемь величиной. Он с большой быстротой плыл по направлению к „Наутилусу”, не спуская с нас своих зеленовато-синих глаз. Его восемь щупальцев, или ног, росших прямо из головы. <...> Можно было отчетливо видеть все двести пятьдесят присосков, расположенных на внутренней стороне щупальцев в виде полусферических капсул. Иногда эти щупальцы как бы прилипали к окну салона. Пасть чудовища — роговая и загнутая, как клюв попугая, — открывалась и закрывалась» [37] .
Профессор Аронакс был поражен размерами животного — только что он утверждал, что тело спрута может достигать не более двух метров в длину, чего, учитывая длину их щупальцев, должно хватать, чтобы производить — особенно в воде — впечатление. Что было дальше, любители приключений помнят: спруты вступают с экипажем в смертельную схватку и даже утаскивают одного из матросов. Какая должна быть сила у животного, способного «вертеть как перышком» здоровым мужиком — в воздухе, не в воде! (дело происходило на поверхности) — при помощи одного-единственного уцелевшего щупальца, автор умалчивает. Надо сказать, что ко времени написания этого романа самый крупный в мире гигантский кальмар еще не был обнаружен. Его найдут только восемь лет спустя у побережья Новой Зеландии. Длина его (вместе со щупальцами) — 17,4 метра.
И вновь продолжает работать раз запущенная симпатическая магия литературы: сразу по выходе двух этих романов, между 1870 и 1880 годами гигантские кальмары во множестве выбрасываются на берег, особенно в окрестностях Ньюфаундленда. Однако с этих пор раз навсегда установлено: спрут, кракен, не столько октопод или декапод, сколько антипод — всему человеческому, земному. Эдакое поднявшееся из глубин (или затаившееся в глубинах) воплощение зла. К этим самоубийственным демонстрациям приурочена и первая научно-популярная книга про осьминогов — она выходит в 1875 году, написал ее британский натуралист Генри Ли, и называется она «Осьминог — дьявольская рыба, правда или вымысел».
Человечество наконец-то высвистало себе врага. И все равно, обитает ли он в глубинах океана или в глубинах космоса.
Когда в 1898 году выходит «Война миров» Герберта Уэллса, уже нет сомнений, с кого именно он срисовывает своих марсиан.
«Все, вероятно, ожидали, что из отверстия покажется человек; может быть, не совсем похожий на нас <...> но все же подобный нам. <...> Но, взглянув, я увидел что-то копошащееся в темноте — сероватое, волнообразное, движущееся; блеснули два диска, похожие на глаза. Потом что-то вроде серой змеи, толщиной в трость, стало выползать кольцами из отверстия и двигаться, извиваясь, в мою сторону — одно, потом другое.
Меня охватила дрожь. Позади закричала какая-то женщина. <...> Я снова взглянул на цилиндр и оцепенел от ужаса. <...> Большая сероватая круглая туша, величиной, пожалуй, с медведя, медленно, с трудом вылезала из цилиндра. Высунувшись на свет, она залоснилась, точно мокрый ремень. Два больших темных глаза пристально смотрели на меня. У чудовища была круглая голова и, если можно так выразиться, лицо. Под глазами находился рот, края которого двигались и дрожали, выпуская слюну. Чудовище тяжело дышало, и все его тело судорожно пульсировало. Одно его тонкое щупальце упиралось в край цилиндра, другим оно размахивало в воздухе.
Тот, кто не видел живого марсианина, вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную внешность. Треугольный рот, с выступающей верхней губой, полнейшее отсутствие лба, никаких признаков подбородка под клинообразной нижней губой, непрерывное подергивание рта, щупальца, как у Горгоны, шумное дыхание в непривычной атмосфере, неповоротливость и затрудненность в движениях — результат большей силы притяжения Земли, — в особенности же огромные пристальные глаза — все это было омерзительно до тошноты. Маслянистая темная кожа напоминала скользкую поверхность гриба, неуклюжие, медленные движения внушали невыразимый ужас. Даже при первом впечатлении, при беглом взгляде я почувствовал смертельный страх и отвращение.
Вдруг чудовище <...> перевалилось через край цилиндра и упало в яму, шлепнувшись, точно большой тюк кожи. Я услыхал своеобразный глухой звук, и вслед за первым чудовищем в темном отверстии показалось второе...» [38] .
Уэллс (биолог и ученик Гексли) явно описывает спрута, причем спрута, вооруженного новейшими истребительными технологиями, — первое действие пришельцев состоит в том, что они тут же, не успев как следует выбраться наружу, сжигают мирную делегацию встречающих при помощи теплового луча. К тому же они, следуя традиции, заложенной еще Виктором Гюго, не кусают свою жертву (как это делают настоящие спруты — зачем им иначе роговой клюв?), а высасывают заживо.
