Джоди Пиколт - Хрупкая душа
«Смятение — тревога». Используйте слово в предложении «Я тревожусь из-за этой дебильной контрольной».
— Амелия!
Я услышала, что ты меня зовешь, но знала, что отвечать не обязательно. В конце концов, мама — а может, Марин — платила этой пропахшей нафталином медсестре, чтобы та за тобой присматривала. Она приходила к нам уже второй раз, и меня, если честно, не впечатлял ее профессионализм: вместо того чтобы играть с тобой, она смотрела сериал по телеку.
— Амелия! — закричала ты еще громче.
Я неохотно вылезла из кресла и спустилась вниз.
— Ну чего тебе? Я вообще-то уроки делаю.
И тут я всё увидела: мисс Гнусен[17] заблевала весь пол.
Она стояла, прижавшись к стене, и лицо у нее было как силиконовое.
— Мне, наверное, лучше пойти домой… — просипела она.
Да уж наверное. Мне не хотелось заразиться от нее бубонной чумой.
— Сможешь приглядеть за Уиллоу до маминого возвращения? — спросила она.
Я этим вообще-то всю жизнь занималась.
— Конечно. Но вы перед уходом уберете, правильно?
— Амелия! — зашипела на меня Уиллоу. — Она же заболела!
— Ну, я убирать точно не буду, — прошептала я, но сиделка уже двинулась в кухню за шваброй.
— Мне все равно надо делать уроки, — сказала я, когда мы остались вдвоем. — Давай я схожу наверх за тетрадкой и карточками.
— Нет, лучше я поднимусь с тобой, — ответила ты. — Мне хочется прилечь.
И я отнесла тебя наверх (да, до того ты была легкой) и усадила на кровать, поставив костыли рядом. Ты взяла книжку и принялась читать.
«Скрупулезный — очень внимательный».
«Конституция — телосложение».
Я поглядела на тебя через плечо. Тебе было шесть с половиной, а выглядела ты года на три. Интересно, ты вообще вырастешь? Есть же такие золотые рыбки, которые становятся больше, если посадить их в большой бассейн. Может, и тебе бы помогло что-нибудь такое? Может, чем сидеть на кровати в этом идиотском доме, тебе лучше бы увидеть весь наш огромный мир?
— Я могу позадавать тебе вопросы, — предложила ты.
— Спасибо, но я еще не готова. Давай потом.
— А ты знала, что Лягушонок Кермит — левша?
— Нет.
«Расточать — тратить».
«Уклоняться — избегать». Вот бы и мне так.
— А ты знаешь, какого размера роют могилы?
— Уиллоу, я пытаюсь хоть что-то выучить. Ты не могла бы помолчать?
— Семь футов, восемь дюймов на три фута, два дюйма на шесть футов, — прошептала ты.
— Уиллоу!
Ты села на кровати.
— Я в туалет.
— Отлично. Смотри не заблудись! — рявкнула я.
Ты осторожно приподнялась, используя костыли в качестве рычагов. Обычно в туалет тебя водила — нет, «препровождала» — мама, а потом тебе становилось неудобно перед ней и ты закрывалась внутри.
— Помочь? — спросила я.
— Ага. Коллагену дай немножко, — ответила ты, и я почти что улыбнулась.
Через минуту щелкнула задвижка. «Щепетильный, богобоязненный, аннигилировать. Летаргия, летальный, идти на убыль». В мире было бы куда проще жить, если бы, вместо того чтобы обмениваться этими дурацкими нагромождениями слогов, мы просто не врали друг другу. Слова нам мешали. Самые яркие ощущения — к примеру, когда мальчик до тебя дотрагивается и ты становишься словно сделанной из солнечного света или когда тебя одну не замечают, — не передашь обычными фразами. Это скорее твердые узлы в нашем теле, точки, где кровь начинает течь вспять. Если бы кто-то поинтересовался моим мнением (что, конечно, маловероятно), я бы сказала, что из всех слов можно оставить только одно: «Прости».
Покончив с тринадцатым и четырнадцатым уроками («иезуитский, объятый ужасом, захолустный»), я посмотрела на часы. Всего три часа.
— Вики, когда мама должна…
И тут я вспомнила, что ты ушла.
Минут пятнадцать, а то и двадцать назад.
Никто не проводит столько времени в туалете.
Пульс у меня участился. Неужели я настолько погрузилась в изучение слов типа «произвольный», что ничего не услышала? Я подбежала к двери и задергала ручку.
— Уиллоу? Ты в порядке?
Ответа не последовало.
Иногда я задумываюсь, что же можно причислить к «экстренным случаям».
Я замахнулась и вышибла дверь ногой.
Шон
Бульон, который я купил в автомате в здании суда, и на вид, и на вкус напоминал кофе. Я пил уже третью чашку за день, но так и не мог понять, что же пью.
Я сидел у окна своего убежища. Обнаружение этого убежища на второй день суда было моим крупнейшим достижением. Я собирался сидеть в коридоре, пока Гай Букер меня не вызовет, но забыл о прессе. Журналисты, не влезшие в зал, довольно быстро поняли, кто я такой, и окружили меня со всех сторон. Мне оставалось лишь пятиться и бормотать: «Без комментариев…»
Я долго мыкался по лабиринту казенных коридоров, дергая все дверные ручки, пока одна таки не поддалась. Понятия не имею, для чего обычно использовалась эта комната, но находилась она прямо над залом, где сейчас сидела Шарлотта.
Ни в какие экстрасенсорные способности и прочую чушь я не верил, но все же надеялся, что она ощутит мое присутствие. Более того, я надеялся, что это ей поможет.
Секрет был прост: несмотря на то что я перешел на вражескую сторону, несмотря на то что мой брак находился на грани краха, я никак не мог перестать думать, что случится, если Шарлотта таки выиграет дело.
Если у нас будут деньги, мы сможем отослать тебя летом в лагерь, где ты познакомишься с детишками вроде тебя.
Если у нас будут деньги, мы сможем купить новый фургон, а не чинить старый подручными средствами.
Если у нас будут деньги, мы сможем погасить долг на кредитке и выплатить второй заем за дом, который пришлось взять, когда страховые полисы подорожали.
Если у нас будут деньги, я смогу повести Шарлотту куда-нибудь в приличное место и снова влюблюсь в нее.
Я искренне верил, что наша добрая подруга не должна расплачиваться за наше благоденствие. Но что было бы, если бы с Пайпер нас связывали только деловые, а не дружеские отношения? Я бы поддержал такой же иск, но против другого врача? Что мне претило: сам иск или то, что в нем была замешана Пайпер?
Нам о многом не сказали.
Каково это, когда ребро ломается от отцовского объятия.
Как больно смотреть на тебя, пока твоя старшая сестра катается на коньках.
Какую боль люди, призванные тебе помочь, вынуждены причинить поначалу. Врачи, которые вправляют тебе кости. Ортопеды, которые позволяют тебе резвиться в ножных скобах и натирать суставы, чтобы потом знать, где подправить.
Что трещины возникнут не только на твоих костях, но и в моем бюджете, и в моем будущем, и в моем браке. Возникнут — а мы и не заметим.
Мне вдруг страшно захотелось услышать твой голос. Я достал телефон и не успел даже набрать номер, как трубка громким писком сообщила о севшей батарейке. Я тупо уставился на нее. Можно было сходить за зарядным устройством, оно лежало в машине, но это означало бы новые испытания на пути. Пока я взвешивал «за» и «против», дверь в убежище приотворилась — ив него вошла Пайпер Рис.
— Так нечестно! Иди прячься в другом месте, — сказал я.
Она подпрыгнула от неожиданности.
— Как же ты меня напугал! И откуда ты знаешь, что я прячусь?
— Да я же тоже прячусь. Ты разве не на суде должна быть?
— Объявили перерыв.
Я не был уверен, стоит ли задавать этот вопрос, но рассудил, что терять мне нечего.
— Как всё проходит?
Пайпер приоткрыла рот, будто действительно собралась отвечать, но не сказала ни слова.
— Я отвлекла тебя, ты же собирался куда-то звонить, — пробормотала она, берясь за дверную ручку.
— Умер, — сказал я. Она повернулась ко мне. — Телефон умер. Сел.
— А помнишь время, когда никаких мобильных вообще не было? Когда не приходилось слушать чужие разговоры?
— Да, иногда лучше не выносить сор из избы, — сказал я.
Пайпер поймала мой взгляд.
— Там ужасно, — призналась она. — Последним свидетелем был актуарий, который подсчитал, сколько денег придется потратить на содержание Уиллоу, учитывая прогнозы на ее продолжительность жизни.
— И сколько же?
— Тридцать тысяч в год.
— Нет. Я имел в виду ее продолжительность жизни.
Пайпер замялась.
— Я не хочу измерять жизнь Уиллоу цифрами. Как будто она уже достояние статистической конторы.
— Пайпер…
— У нее нормальный прогноз.
— Но ненормальная жизнь, — договорил я за нее.
Пайпер прислонилась к стене. Я не включал свет: не хотел, чтобы меня заметили. В полумраке ее лицо казалось морщинистым и усталым.
— Мне вчера снился тот вечер, когда я впервые позвала тебя на ужин. Чтобы познакомить с Шарлоттой.
Я помнил этот вечер как сейчас. Перенервничав, я заблудился и не мог найти дом Пайпер. По причинам, не требующим объяснения, меня никогда прежде не звали в гости женщины, которым я выписывал штрафы за превышение скорости. Я бы и вовсе туда не пошел, но в тот день, когда я остановил машину Пайпер (она выжимала пятьдесят миль в час на участке, где нельзя было ехать быстрее тридцати), я зашел к своему лучшему другу — тоже полицейскому — и обнаружил свою девушку у него в постели. Так что, когда Пайпер через неделю позвонила в участок и пригласила меня, терять было нечего. Это было необдуманное, глупое решение отчаявшегося мужчины.
