Даниил Гранин - Бегство в Россию
По Кидду получалось, что к русским они отправились для того, чтобы мстить, и русские выразили им свое доверие как мстителям.
Правда, вскоре у Андреа появилась и другая линия. Когда им доверили секретную работу, в нем проснулся честолюбец. По Кидду, у Андреа был комплекс малорослого человека, который хотел возвыситься, получить признание. В чужой, враждебной к американцам стране он поднимается к вершинам технической власти. Вместе с Джо они сумели преодолеть недоверие русских к кибернетике. Получив хорошие результаты, обеспечили себе поддержку военных, а затем и самого Хрущева. Благодаря своим связям с женщинами Джо проник и в круги атомщиков, однако в отличие от своего друга не стремится к власти, для этого он слишком жизнелюбив, охотно уступает первенство Андреа, у них отношения смычка и скрипки. Смычок – Андреа, он воплощает идеи, поданные Джо, он чувствует себя гением. Единственное, чего не хватает ему, — признания в Штатах, чтобы там знали, кто наточил меч, карающий их. Сам Джо уверен, что строит социализм, они обогнали Америку по компьютерам, так будет и в остальном. Антисемитизм, бедность, воровство, показуха – ничто не смущает его. Он истово верующий коммунист.
Таким видел его Кидд, и это поразило Джо. Те же имена, те же факты – и получалась неизвестная Джо версия его собственной жизни, простенькая, черно-белая, и все люди в ней либо плохие, либо хорошие.
Что касается Эн, то, по версии Кидда, в советской жизни она сумела почувствовать бесправие людей, покорно терпящих свое унижение; проснулась в ней и тоска по Америке. На этом ее и подловил КГБ, толкнув в постель к одному американскому дипломату. Потом к следующему. Ее взяли на крючок. Но она повела свою игру, твердо решив вернуться, и в конце концов стала любовницей начальника архива КГБ, чтобы получить доступ к материалам о Розенбергах.
На этом месте Джо засопел, забулькал, Миля приложила палец к губам, умоляя не прерывать Кидда, который описывал потрясение, пережитое его героями после того, как они узнали о виновности Розенбергов; партийная цельность Джо надломилась; стоило хоть раз усомниться – и гипноз его социалистического идеала разрушился. Режим между тем по-прежнему нуждается в таланте Берта, уже прозревшего, но притворяющегося слепцом, ведь система уничтожала зрячих и вообще всех, кто не укладывался в ее рамки. Именно в этом причина смерти Костаса. Костас гибнет, но все-таки успевает освободить Эн. Она уезжает и там, на Западе, открывает тайну трех беглецов. Ее тоже устраняют, однако сделанное ею заявление меняет судьбу Берта: его изгоняют из ВПК, и он, уже в горбачевские времена, появляется в Нью-Йорке. Родные отвергают его. Друзья отворачиваются. Отверженный, презираемый (в глазах американцев Джо – предатель, коммунист), Джо понимает: единственное, что у него осталось, это его биография. И он продает ее. В конце романа, точнее сериала, Берт-Брук едет по русской дороге на белом “кадиллаке”. После своего страшенного драндулета он наслаждается легким ходом мощной машины, которая осторожно перебирается через лужи, ухабы, колдобины. Кидд – как знаток для знатока – со вкусом описывал достоинства американского автомобиля.
— А как вы узнали, что я автофанат?
— Все русские мужчины мечтают о хорошей машине.
Это была правда. Умирающая железная кляча двигалась лишь молитвами Джо; изнемогая время от времени, она останавливалась, дрожа от слабости и желания рассыпаться.
— Наши машины – лучшие машины для наших условий, — сказал Джо. Помолчав, он спросил: – И это все?
Кидд налил себе виски, взгляд его потеплел, очеловечился. Биография героя была завершена, бабочка вылезла из кокона, вот-вот расправит крылья и взлетит.
Джо сидел сгорбившись – сморщенная оболочка, использованная, опустевшая, и было странно услышать такое решительное “нет!”. Нет, Розенбергов он Кидду не уступит. Все что угодно, но не это. Они не были шпионами. Документальных улик нет. Выдумка Кидда про архивные материалы – вздор! Своим участием Джо не хочет подтверждать клевету.
Кидд не уступал, ему нужно, чтобы идея мести потерпела крушение. Он не понимал, какого черта Джо упрямится. Розенберги все равно останутся в истории советскими шпионами. С этим свыклись, и никто не будет ворошить это старье.
— Я с этого не сдвинусь, — упрямо стоял на своем Джо.
Уолтер осторожно поддержал его – не стоит лезть в дело Розенбергов, вокруг которого до сих пор идут споры.
Образ Энн тоже не устраивал Джо – нельзя превращать ее в шлюху. Если у нее что-то бывало, то совсем по-другому, она была свободным человеком, и КГБ тут ни при чем.
— КГБ ни при чем? — Кидд усмехнулся, и они все трое переглянулись.
— Джо, ты разве не знаешь, что стало с Эн? — спросила Миля.
— Она уехала из Нью-Йорка в Германию со своим художником.
— А потом… Она покончила с собой. Ее затравили.
— Откуда это известно?
Уолтер объяснил: вскоре после телепередачи к нему явился один русский, отрекомендовался бывшим сотрудником МИДа, каким-то образом он остался в Штатах, и выложил кое-что про Костаса, Берта и Эн, в частности о ее романе с художником. Уж он-то знает, как она получила визу на выезд. Весьма пикантные подробности. По просьбе Кидда Уолтер записал показания бывшего мидовца на магнитофон, за что тот потребовал, кстати, триста долларов.
— Дорогой Джо, вы не можете всего знать о своих друзьях, — успокаивал Уолтер. — Да и о самом себе вы многого не знаете. Кстати, этот тип утверждает, что за приличную сумму готов раздобыть нам копию вашего досье. Но Фрэнк не любит связывать себя фактами. Он писатель, а не историк. Какая вам разница, снимала Энн свои трусики для троих мужиков или для пятерых. Она делала это охотно – вот что важно Фрэнку.
— Вы недооцениваете Советскую страну, — говорил Кидд. — Здесь возможно все. Это идеальное поле для любых авантюр.
— Что конкретно тебя не устраивает? — удивилась Миля. — Самоубийство Энн подозрительно, об этом уже писали немецкие газеты. А тебе разве не приходило в голову, что и мой дядя как-то слишком вовремя умер? Как раз перед тем как ты должен был получить от него бумаги. Инфаркт Андреа тоже устраивал чересчур многих.
— Заткнись! — вдруг рявкнул Кидд. — Вы оба с Уолтером заткнитесь! Мне не нужно, чтобы Берт знал то, чего он не мог знать. Не портите мне его.
— Фрэнк, не сердись, — сказала Миля. — То, что ты придумал, по-моему, великолепно.
— Ничего похожего на ту туфту, которую выпекают о большевиках, — подтвердил Уолтер. — Даже в таком сыром виде это серьезная вещь.
И он предложил выпить за здоровье Джо, который еще не понял, что ожидает его, когда его биография разойдется по всему миру, когда она станет легендой.
— Биографические книги имеют успех, — доказывала Миля.
Джо потирал шею, морщился, вздыхал, поглядывая на свое блистательное будущее.
— Тебя что-то мучает?
Он смотрел на Милю как глухой. Миля перешла на русский.
— Скажи что, и я его уговорю. Можно обусловить.
Но вряд ли он слышал ее.
— Видишь ли, я все еще благодарен России. Я не считаю ее лучшей страной. Но если бы…
Раздался звонок в дверь.
Их было трое – Алеша Прохоров, Виктор Мошков и Марк Шмидт. Хорошо поддатые, они приехали с прощального обеда. Давал его Марк по случаю отъезда в Германию с семьей, навсегда.
Джо представил американцам своих сотрудников. Перейдя на английский, они дружно приветствовали знаменитого писателя, утверждая, что читали какой-то его роман, какой – не помнят, но потрясающее произведение, из тех, что неразличимо слились с Шелдоном, Ле Карре, Кларком и прочими классиками триллера.
Марк захватил с собой бутылку водки и большую речь о Джо, своем наставнике, учителе, создателе Золотой Эры, неистощимом источнике идей. Заключил он ее, исполнив по-русски “Последний нынешний денечек гуляю с вами я, друзья…” в знак любви к родине, пусть и безответной. Алеша сообщил, что его жена тоже не прочь уехать, дескать, спеши, пока есть спрос, а он не согласен, его поставили руководить лабораторией, и он не имеет права покинуть корабль.
Виктор по-хозяйски разыскал в шкафу банку соленых огурцов, утверждая, что лучшей закуски для водки наука не нашла, достал какие-то консервы, название которых никто не мог перевести.
Пил Виктор с таким аппетитом, с таким прищелкиванием, кряканьем, подмигиванием, что соблазнил и американцев.
Мистер Кидд ощутимо захмелел, хлопал русских по плечу и спрашивал, не считали ли они, что Джо Берт шпион. И догадывались ли, что Джо приехал не из Южной Африки, а из Нью-Йорка, что оба их шефа – американцы и совсем не те, за кого себя выдавали.
— Прямой он мужик у вас, — обратился Виктор к Миле по-русски. — Никого не стесняется.
Разъяснил Кидду, что шпион шпиону рознь: советского, дескать, называют разведчиком, а капиталистического – шпионом, но и те и другие ни в чем толком разобраться не могут, воруют что ни попадя. Иосифу же Борисовичу незачем было воровать, он сам мог все придумать и сделать своими руками. Ну а начальство, оно всех иностранцев считало шпионами – такая была установка. Его безразличие к проблеме шпионства расстроило Кидда. А тут еще и Алеша спросил: неужели Кидд и впрямь задумал шпионский роман? Ради этого не стоило приезжать. Шпионских романов тьма.
