Джоди Пиколт - Жестокие игры
1969 год
Нью-Йорк
Тем утром за чашечкой специально привезенного с острова Суматра кофе Анна-Лиза Сент-Брайд читала в «Нью-Йорк таймс» статью о женщине, которая родила на дереве. Женщина жила в Мозамбике, когда там случилось наводнение, поэтому и забралась на дерево, когда ее хижину смыло водой. Родился здоровый мальчик. Через день новорожденного с матерью забрал вертолет.
Конечно, по сравнению с ее нынешним положением роды на дереве кажутся кошмаром.
Она ходила по Манхэттену по магазинам в поисках умопомрачительного наряда на Рождество, когда у нее отошли воды. На две недели раньше срока. Врачи скорой помощи сказали, что не могут доставить ее в «Ленокс-Хилл» — в больницу, где она планировала рожать, — потому что на одной улице движение блокировал парад, а движение по Централ-парк перекрыто из-за прорыва водопровода.
— В «Сент-Винсент» я не поеду, — стояла она на своем, когда два члена бригады скорой помощи пытались усадить ее в машину.
— Отлично, дамочка, — сказал один. — Тогда вы родите прямо на улице.
От резкой боли внизу живота ее скрутило пополам, а потом эта боль пронзила каждую клеточку ее тела.
— Вы знаете, кто мой муж? — задыхаясь, спросила она.
Но «скорая помощь» уже мчалась с сиреной по городу.
Через крошечное окошко в ногах Анна-Лиза видела пролетающий мимо город, палитру из серых ангелов и спешащих по улицам пешеходов. Через несколько минут они прибыли в больницу Нью-Йорка, в которую Анна-Лиза сама никогда бы не обратилась.
Подобно искусственным камням, вдоль всего здания лежали и сидели наркоманы и бездомные. Анна-Лиза слышала даже, что некоторые пациенты умирали прямо в коридорах, ожидая, пока их осмотрит врач. Куда «Сент-Винсент» до «Ленокс-Хилл» с его роскошно оборудованными родовыми палатами, где все сделано для того, чтобы пара чувствовала себя как дома.
«Сент-Винсент»? Родиться на дереве намного престижнее, чем в таком месте.
Когда санитары вытащили из машины носилки, она поняла, что придется сражаться всерьез. Но когда колеса каталки коснулись тротуара, она почувствовала, как ее тело пронзила резкая боль. Крошился позвоночник — она ни капли не сомневалась, что чувствует, как ломаются позвонки. Матка, в которой она носила ребенка, сейчас представляла собой один огромный кулак. Словно чугунная баба копра, он бил так сильно и долго, что она скорчилась от боли, не узнавая собственное тело.
«Сейчас я умру», — подумала она.
И смогла произнести только одно:
— Позовите Джозефа.
Приняли перед жалкими пьяницами и женщинами с сопливыми детьми, которые казались украшением на материнских руках, комната за занавеской воняла спиртным и дезинфицирующими средствами, и яркая упаковочная коробка Анны-Лизы казалась здесь совершенно неуместной, как мейсенский фарфор в гостиной среднего американца.
— Раскрытие — восемь сантиметров, — сказал врач-азиат с торчащими, словно петушиный гребень, волосами.
— Я хочу дождаться мужа, — стиснув зубы, прошептала Анна-Лиза. Схватки резали ее пополам, как фокусник ассистентку.
— Не думаю, что малыш с вами согласен, — пробормотала медсестра, подходя сзади и обнимая ее за плечи.
Они с Джозефом обошли палаты в «Ленокс-Хилл» с шелковыми простынями и фальшивыми каминами. Прямо за углом располагался их любимый итальянский ресторанчик. Джозеф обещал, что, как только она родит, принесет ей фирменное блюдо ресторана — пенне алло диалово.
Неожиданно послышался шум: в отгороженную часть комнаты рядом с Анной-Лизой вкатили нового пациента.
— Мария Веласкес. Тридцать один год, первые роды, срок двадцать семь недель, — сообщил врач скорой помощи. — Давление сто тридцать на семьдесят, сердцебиение пятьдесят семь ударов в минуту, синусовый ритм. Избита мужем.
Анна-Лиза взглянула на отделяющую ее от женщины занавеску. Медсестра, стоящая за ее спиной, мягко отвернула ее голову.
— Сосредоточьтесь на себе, — посоветовала она.
— У вас начались схватки?
Вопрос раздался по ту сторону занавески, с которой не сводила глаз Анны-Лизы, словно ожидая, что она в любой момент может сорваться с петель под влиянием неведомых сил.
— Si, los tiene,[xix] — пробормотала она.
— Смотрите, она истекает кровью. Вероятно, предлежание плаценты. Звоните в гинекологию.
Анна-Лиза облизала пересохшие губы.
— Что… с этой женщиной за занавеской?
Врач, сидящий между ее ног, поднял голову.
— Необходимо, чтобы вы тужились. Давайте, Анна-Лиза.
Она собралась с силами и так плотно смежила веки, что комната поплыла перед ней, а слова, пробивающиеся через занавеску, стали дрожащими и слабыми.
— No pueda![xx]
— Идет! Дайте мне халат и перчатки, ради бога!
— Давление падает. Пульс девяносто.
— Черт! Она истекает кровью.
— Дышите, миссис Веласкес. No empuje.[xxi]
— Primero salvo me bebe! Рог favor, salvo mi bebe![xxii]
Анна-Лиза почувствовала, как словно открылась изнутри. Неожиданно перед ее мысленным взором возник Джозеф, натягивающий выходной бирюзовый свитер: шерстяная горловина растягивалась, когда он медленно просовывал в нее голову, потом показалась его улыбка, взъерошенные волосы…
— Лактатный раствор Рингера, большую капельницу. Определите ее группу крови и резус-фактор. Где, черт побери, гинеколог?
— Теперь пора. Ahora,[xxiii] миссис Веласкес. Empuje.[xxiv]
— Пришел педиатр.
— Как раз вовремя. Возьмите ребенка.
— El sellamo Joaquim![xxv]
— Да, миссис Веласкес. Отличное имя.
— Еще одна потуга, — уговаривала медсестра Анна-Лиза, — и у вас появится малыш.
— Отсосите у малыша слизь! Я хочу, чтобы ему ввели трубку, чтобы он дышал кислородом.
— No quiera morir.[xxvi]
— Пульс девяносто восемь. Сердцебиение пятьдесят ударов в минуту.
Громкий вой какого-то аппарата.
— Мать теряет много крови.
— Помассируйте матку. Сильнее! Сильнее!
— Введите питоцин, быстро две капельницы крови первой группы, резус отрицательный, иммуноглобулин.
— Где, черт возьми, ходит гинеколог? Включите селектор.
Анна-Лиза схватила медсестру за халат и притянула к себе.
— Я не хочу умирать!
— Вы не умрете, — успокоила она. — Еще одна потуга, Анна-Лиза. Еще одна хорошая потуга.
Она сцепила зубы, потужилась, и внезапно ее сын появился на свет.
— В животе ребенка много воздуха.
— Вы же вводили трубку в пищевод. Повторите процедуру еще раз.
— Частота шестьдесят три. Наполнение слабое.
— Подключите систему жизнеобеспечения. Введите один кубик атропина, ноль три адреналина и три миллиграмма бикарбоната натрия.
— Возьмите кровь на анализ газов.
— У нее остановка сердца!
— У него фибрилляция желудочков!
Измученная Анна-Лиза взглянула на здоровый сверток в своих руках и крепко прижала его к груди.
По ту сторону занавески велись две автономные войны. Одна — за спасение жизни женщины, которую чуть не забил до смерти муж. Вторая — за возможность жить ее ребенку. Время от времени занавеска вздымалась, и безумие выплескивалось за границы личного пространства Анны-Лизы.
Сейчас она уже различала два голоса: врача, который спасал жизнь миссис Веласкес, и врача, который боролся за жизнь новорожденного.
— Начинайте наружный массаж сердца.
— Разряд триста пятьдесят вольт. Введите ей трубку!
«Бух! Бух! Бух!» — звук электрического разряда, чтобы запустить сердце.
— Еще кубик адреналина.
— Введите ему еще ноль три адреналина.
«Бух!»
— Остановка сердца!
Через секунду:
— Остановка сердца!
Потом оба врача одновременно:
— Довольно.
Анну-Лизу должны были перевести в родильное отделение, но все о ней забыли из-за трагедии в соседней «палате». Еще полчаса за занавеской раздавались голоса, потом все стихло.
На стене громко тикали часы. Анна-Лиза очень медленно встала с кушетки, подошла к кувезу, взяла сына на руки. У нее все болело, она устала, но еще никогда не чувствовала себя такой сильной. Она отодвинула занавеску, отделяющую ее от Марии Веласкес.
Женщина лежала на спине, изо рта у нее, словно перископ, торчала трубка. Ее лицо и тело покрывали ссадины и синяки. Анна-Лиза приподняла синюю простыню, которой прикрыли несчастную, и увидела фиолетовые рубцы вдоль все еще вздутого живота.
Два часа назад худшее, что могла себе представить Анна-Лиза, — это оказаться в месте, подобном «Сент-Винсент», и родить здесь ребенка. Она плакала, потому что в родзале не было обоев, потому что доктор, который первым возьмет на руки ее сына, родом не из семей первых поселенцев, прибывших на «Мейфлауэр». Она верила, что ее сын должен начать жизнь особенно, чтобы он вырос и стал таким, как мать.
