Алексей Макушинский - Макс
— Сегодня, один-единственный раз, я действительно к вам обращаюсь… вот сейчас, вот здесь, на сцене и наяву… вот на этой сцене, вот здесь…
И это был, действительно, он, Макс, на сцене… не кто-нибудь… это он, Макс, на сцене и наяву, обращался к безмолвной публике, к темному залу…
Это он бросал вызов… это он… наконец-то.
И он был так собран, говорил он впоследствии, как, может быть, еще никогда не бывал… и таким острым было это ощущение присутствия… вот сейчас, вот здесь, вот на сцене… каким, может быть, еще никогда, никогда не бывало…
— Я еще сам не знаю, что я скажу… Я стою здесь один… один на сцене… один перед залом…
И это был совсем, конечно, не он… это кто-то стоял там, на сцене.
И он понимал, разумеется, что один какой-нибудь неправильный жест, неверная интонация, и все сорвется, все рухнет… Но неправильных жестов не было… почти не было, может быть… и только изредка, совсем ненадолго теряя ее, вновь и тут же вновь находил он, в самом себе, эту единственную, эту неподвижную точку… и как будто вновь, тут же вновь поднимаясь над самим же собою, со все обострявшимся ощущением присутствия, исчезая, отсутствовал.
Он был совершенно свободен, короче, полтора часа, на сцене и наяву.
Я же сидел, как зритель, среди зрителей, укрывшись и спрятавшись… и я сам не знаю, теперь, что еще сказать мне об этом спектакле, все-таки, все-таки состоявшемся.
Я помню смех в зале, когда, после краткой паузы, на сцене появился Сергей Сергеевич: принесший свои извинения… я помню вновь смех, когда появилась на сцене Лиза: объявившая, что сейчас ее выход…
Я ждал иного выхода; я дождался его.
Все сбывалось; все было правильно.
Текст пьесы? Да, вот он…
Алексей Иванович… наискось от меня… повернулся ко мне; улыбнулся… кажется… в полумраке.
А ведь и в самом деле было некое сходство, необъяснимое, между ним и Перовым, на сцене, просто Перовым…
И у него, Перова, по-прежнему и на сцене, был, конечно, вид человека, вошедшего откуда-то с улицы…
— Но мы всегда здесь, внутри, где бы мы ни были…
— А там?..
— Никакого там вообще, может быть, нет… вообще, может быть, нет…
— И я никогда, наверное… никогда не выйду отсюда…
— Но если нет никакого там, то нет и никакого, наверное, здесь…
— То есть как — никакого?..
Это Лиза говорила, я помню.
— Ведь вот же… вот эта сцена… вот здесь… и вот зал, и колонны, и, с вашего позволения, зрители… И все это здесь, вот здесь… и мы сами, вот здесь… вот сейчас…
— И хотя мы здесь только играем… мы не могли бы играть, если бы нас здесь не было…
— Нам это только так кажется…
— Может быть…
— И значит, нет ни этого зала, ни этой сцены, ни этих, с вашего… вернее, с их позволения… зрителей…
— А все-таки мы стоим здесь — на сцене, они сидят — в зале…
— Конечно.
И я сидел в зале, конечно, как зритель, вместе со зрителями, и я не знаю, я не знаю по-прежнему, что сказать мне об этом, все-таки, но все-таки состоявшемся, еще раз, спектакле.
Я и пытался, я помню, увидеть его — как зритель, как если бы я ничего не знал ни о нем, ни о пьесе, не писал, не читал ее никогда. Я не мог, конечно, так увидеть его.
И он шел очень быстро, этот спектакль, быстрее, чем шли репетиции, и даже быстрее, или так мне казалось, чем шла та последняя, взятая мною в скобки, генеральная, или проверочная, как иногда называют ее, репетиция, уже никакими замечаниями, обсуждениями, конечно, не прерывавшаяся.
Были, как уже говорилось, побочные, по настоянию Сергея Сергеевича введенные мною мотивы; не в них было дело.
— Да, оставим все это, — говорил, на сцене, Сергей же Сергеевич, — заблуждения чувств, закулисные страсти… Чего, собственно, хотели вы, вашей пьесой, добиться?
— Сам не знаю, — отвечал, на сцене, Перов. — Все это увиделось мне однажды… в одну, очень зимнюю ночь… выход на сцену, уход с нее, может быть… Но в общем…
— Что же?
— Но в общем… речь идет о появлении какой-то иной… совсем иной точки зрения, которая… в заданных нами условиях…
— Вами.
— Простите?
— Вами — условиях…
— Хорошо — мною… которая, следовательно, в заданных… мною условиях, появиться, наверное, и не может… Она взрывает их, эти условия… Ведь мы всегда, всегда с кем-нибудь говорим, где бы мы ни были, что бы ни говорили… Мы выходим из одной роли — попадаем в другую, выходим из другой — попадаем в третью, и… и так далее, до бесконечности… И все всегда превращается, еще раз, в спектакль…
— В таком случае остается лишь замолчать.
— Превосходная мысль.
— Но долго молчать мы не сможем.
— Недолго. До первого смеха.
И взмахнув рукою, почти полный круг, на манер Фридриха, описав ею в воздухе, Сергей Сергеевич, уже много раз виденным мною жестом, вытянув руку и обратив ко всем прочим ладонь ее, с прижатыми друг к другу пальцами, как будто остановил действие, уже… да, уже приближавшееся, в общем, к концу; все замерло; Макс рядом с Лизой; Дима, Аня и Юля; Перов и Сергей же Сергеевич; с неподвижными лицами, в отчасти нелепых, давным-давно, конечно же, отработанных позах стояли они на сцене — нет, не до первого, очень скоро, из глубины зала, послышавшегося, я помню, смеха, но, как и предполагалось, до тех пор, покуда их самих не охватил этот смех. Юля, первой, засмеялась на сцене; затем Дима; затем уже — Макс.
— Вот так, вот так все кончается…
Мария Львовна появилась на сцене.
— Да, — сказала она, — вот так все кончается… И там уже нет никого, за кулисами, вообще никого… И пора уже, в самом деле, заканчивать… Она не появится… здесь, эта… иная точка зрения… никогда не появится…
— Нет, никогда не появится. Здесь все становится спектаклем… что бы мы здесь ни делали, что бы мы ни говорили. Но… по ту сторону всего, что мы говорим, всего, что мы делаем…
— Ничего, может быть, нет…
— Вот именно. Ничего, может быть, нет.
— А значит, нет ни этой сцены, ни этого зала…
— И все-таки мы стоим здесь, на сцене, они сидят в зале, зрители.
Это Лиза говорила, опять-таки.
— По-моему, вы повторяетесь…
Не к Лизе — к Перову.
— Конечно. Ведь уже все сказано.
— И значит… остается лишь замолчать.
— Мы уже молчали.
— Я знаю.
И это был уже почти конец спектакля, уже почти, я помню, финал. И… говорил мне впоследствии Макс… под конец и перед финалом он был уже совершенно, совершенно спокоен. Он не боялся даже сделать какой-нибудь… неправильный жест, например. Даже это уже не имело значения. Ничего уже не имело значения.
— Ну и… что же? — говорила Мария Львовна, обращаясь к нему. — Вы по-прежнему хотите… выйти отсюда?
— Я… я не знаю. Я произношу лишь некий текст, вами… (к Перову…) вами написанный. На самом деле…
— Никакого нет, может быть, самого дела…
— Вот именно. И потому все это… не имеет значения. И все, что мы говорим, и все, что мы делаем… все это, на самом деле, неважно.
— Никакого нет… самого дела.
— Нет… никакого. И я играл сначала одну роль, потом другую… и роль актера, выходящего из своей роли… и роль актера, выходящего из роли актера, выходящего из своей роли… И теперь…
— И теперь вы тоже, конечно, играете…
Сергей, конечно, Сергеевич.
— Какую-то… уже неважно какую роль. Но вместе с тем и по ту сторону всех этих ролей…
— Ничего, как сказано, нет…
— И значит… ничего не играю.
Пауза.
— Ничего?
— Вообще ничего.
— И это тоже лишь некий текст…
— Вами, вами написанный…
— Неважно, неважно…
— Как бы то ни было… (Мария Львовна, подходя снова к Максу…) как бы то ни было и что бы вы ни играли, вам придется все-таки выйти отсюда…
— Сойти со сцены, уйти из театра…
— И это тоже будет лишь частью спектакля… концом и финалом.
— Уйти отсюда вы, конечно, не можете…
— Наоборот.
— Простите?
— Уйти отсюда я, конечно, могу… хоть это и будет лишь… частью спектакля.
— Наоборот.
— Простите?
— Уйти отсюда вы можете… именно потому, что это будет лишь частью спектакля. Ведь ничего… иного здесь быть и не может.
— Пожалуй.
— Ну тогда… что же?.. (Мария Львовна…) разыграем этот финал… ничего не играя…
— Разыграем его, — сказал Макс.
И присев на край сцены, уже свесив ноги, но еще не становясь на пол, к Марии Львовне, опять-таки:
— Мы увидимся с вами… за кулисами… после спектакля.
— И даже раньше…
Сергей Сергеевич, в свою очередь подходя к ним.
— Вам придется ведь снова выйти на сцену… поклониться публике…
— В самом деле…
— Если, конечно, она захочет вас видеть… А теперь давайте, уходите, сходите. Но подумайте, все-таки, что вас ждет там, за этой дверью…
— Пустое фойе?..
