Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2008)
Так что в CD-приложении к Полному собранию сочинений Бориса Пастернака в одиннадцати томах (“СЛОВО/SLOVO”, М., 2003 — 2005) эта запись, увы, — старая, не полная.
Напрягите ваше воображение, вспомните, кто слышал на пластинках это чудесное, сопровождаемое живыми эмоциями зала чтение, и я, пожалуй, “воспроизведу” сейчас эту историческую “беспризорную” минуту — прямо здесь, на журнальной странице.
…Идет, стало быть, торжественное, 50-е заседание Шекспировского кабинета, уже отчитали-отговорили свое Маршак и Михоэлс (их записи, кстати, изданы), кончился антракт, зал снова заполнился, и Александр Морозов пригласил на сцену следующего участника действа:
“— Товарищи, мы приступаем сейчас ко второй части, значит, нашего вечера. Сейчас отрывки из своего нового перевода хроники — исторической хроники Шекспира „Генрих Четвертый” — прочтет Борис Леонидович Пастернак (аплодисменты, нарастающие по мере того, как выступающий выходит на сцену. — П. К. ).
[Борис Пастернак:] …Это перевод не такой новый. Я два года тому назад его сделал и на этом закончил свою переводческую работу над Шекспиром, потому что… я думал… что я разделю шекспировскую судьбу — в своих работах, — но вышло наоборот: Шекспир мой разделяет мою судьбу, и это (интонирует. — П. К. )… невыгодно для этой — вообще — задачи! И я решил с этим… (зал начинает хохотать. — П. К. )… как-то покончить.
Теперь так: я вам вкратце напомню, что это за хроника и в чем там дело”.
Далее идет то самое “начало записи”, которое известно (Пастернак начинает с напоминания, что это именно та хроника, в которой выведен “знаменитый толстяк и обжора Фальстаф”, рассказывает о старой Англии и читает свой перевод). Правда, из этого напоминания, судя по оригиналу, выпало еще три слова: “…знаменитый толстяк и обжора, о котором говорил Кржижановский (курсив мой. — П. К. ), — Фальстаф”. Очевидно, Шилов убрал и напоминание о Сигизмунде Кржижановском, который выступал в первой части вечера и которого то ли не записали изначально в том самом 1947 году, то ли при перезаписи одного из тонфолевых дисков на кассету — в поздние советские времена — им просто пожертвовали для экономии времени… Не знаю, оригинал всей записи пока не найден.
Чисто “режиссерски” я Шилова вполне понимаю: непонятное широкому слушателю имя Сигизмунда Кржижановского (выдающегося писателя и ученого, как мы теперь знаем!) отвлекло бы и “перебило” гладкое течение сюжета.
А теперь давайте вообразим себе полное издание этой записи с пастернаковской горькой шуткой и соответствующим комментарием об истории ее издания в прилагаемом буклете. Надеюсь, ждать осталось совсем немного.
Подрифмовываясь к предыдущему нашему обзору, посвященному проблеме публичной демонстрации аудиозаписей, сообщу, что тогда, в лондонском “Pushkin House”, я построил свое выступление с демонстрацией записей вокруг очевидных тематических направлений: “Англия”, “Шекспир”, “Пушкин”4. Связка этих тем в отдельный драматургический сюжет с голосами Пастернака, Ахматовой, Маршака, Самойлова, Бродского и была ядром выступления. А “поддерживающими опорами” — просветительский “посыл” в динамики голосов Льва Толстого, Мандельштама, молодой Ахматовой, Гумилева и, под конец, одной премьерной аудиозаписи, которую я с величайшей осторожностью хранил в компьютере в отдельной папке.
Это был голос Владислава Ходасевича, чтение им 1 июня 1923 года на бернштейновский фонограф своего страшного и прекрасного стихотворения “Автомобиль”. Вряд ли я смогу забыть выражения лиц коллег-литераторов и русскоязычных стихотворцев со всего мира, когда сообщил, что они будут первыми, кто услышит голос автора “Путем зерна” и “Тяжелой лиры”.
Но как включать этот трек на воспроизведение, зная, что в зале у кого-то может идти любительская запись на диктофон, что именно таким путем, судя по блогам “Живого журнала”, например, и выкладываются — с лучшими, конечно, намерениями — те или иные звуковые документы в Интернете?.. Или возьмите мировые кинопремьеры: в том или ином зале (да хоть и в Каннах!) миниатюрная видеокамера снимает фильм прямо с экранного полотна, и очень скоро — в более или менее отвратительной копии — вы покупаете его (с еще четырьмя или десятью собратьями) за 100 — 120 рублей на лотке. Говорят, что бороться с этим довольно бессмысленно и даже не очень понятно — зачем.
Но — “помогать” подобному “архивному делу” ни я, ни мои коллеги из Литмузея не решились, и поэтому возник уговор: я воспроизведу, оговорив, лишь часть записи: первые две строфы и последнюю. А середину — прочитаю сам. Так и вышло: тщательно подготовленные два трека лежали у меня рядышком в компьютере, и, заканчивая читать свою середину (чуть-чуть подлаживаясь под нервно-распевное чтение Владислава Фелициановича), я уже наводил курсор на трек последней строфы.
Я “подхватывал” Ходасевича, голос Ходасевича “подхватывал” меня.
Теперь, когда мне говорят, что литературная звукозапись — дело сугубо “локальное”, интересное только узкому кругу исследователей литературы, я вспоминаю доставшиеся мне “по блату” от Ходасевича аплодисменты и крики “браво”.
А в декабре прошлого года я повторил эту акцию в эфире “Радио России” (программа “Новая библиотека”). Представьте себе, пришли письма.
Два слова об Интернете. Хочу быть правильно понятым: когда я публично воспроизвожу записи из фондов Государственного Литературного музея (будучи сам сотрудником этого учреждения), мои занятия звукоархивистикой перестают быть hobby. И я категорически не считаю возможным их появление в открытой Сети до официальной публикации. Если же в Сети появляется изданное, то это (учитывая сегодняшнее законодательство, с одной стороны, и неопределенность статуса аудиозаписей — с другой) всегда — личное дело совести выкладывающих. Они, как я вижу, иногда объясняют свое благородное “пиратство” весьма изящно и изобретательно.
Вместе с тем я нередко отсылаю ищущих голоса Маяковского или Ахматовой на сайт “Некоммерческой электронной библиотеки Imverden”, где выложено многое из того, что издавалось на винилах или компакт-дисках.
Работа Сергея Бернштейна и его коллег должна быть доступна специалистам и всем интересующимся — в полном объеме. Должны быть переизданы книги и статьи Бернштейна, в том числе важнейшая из них — “Звучащая художественная речь и ее изучение”, вошедшая в состав временника словесного отдела Государственного института истории искусств “Поэтика” (Ленинград, 1926)5, где Сергей Игнатьевич не только подробно рассказал о принципах своей работы, но и перечислил тех, кого записал. Необходима командировка сотрудников Отдела звукозаписи в Санкт-Петербург (или в другой город, где может находиться фонограф с соответствующими насадками для валиков разной модификации), пора оснастить Отдел недостающей для реставрации аппаратурой. Необходимо понять, наконец, возможно ли склеить разбитый валик с неизвестными записями Блока, уяснить, как все-таки снять с этих продолговатых, покрытых воском цилиндров ранние записи Мандельштама (ноябрь 1920 года) и чтение Андреем Белым “Первого свидания”…
И — выпустить компакт-диск6 с внятным звуковым комментарием, поместив на него (и таким образом сохранив для вечности) все снятое и отреставрированное, издав и Вагинова, и Мариенгофа, и Шершеневича, и Лозинского, и Лившица, и даже Николая Оцупа. О Ходасевиче, Иванове, Сологубе я уже говорил.
А к этому, премьерному, прибавить, сделав новую экспертизу, уже изданную часть бернштейновского наследия. Чтобы Михаил Кузмин вышел не в том виде, в каком он живет в Сети, — неграмотно пропущенный через компьютерные фильтры, — а нормально отреставрированным или таким, как есть; чтобы в стихотворение Маяковского “А вы могли бы?” вернулась сохраненная благодаря Василию Каменскому первая строка. И, пользуясь случаем, хорошо бы добавить в это CD-издание более поздний звук, вроде того же действительно полного Пастернака, другие редкие записи 40 — 60-х годов.
Теперь, после всех этих пылких новостей и соображений, я могу вполне уверенно сообщить, что главный хранитель Литературного музея (сегодня еще не готового участвовать в акциях, подразумевающих под собой коммерческое распространение, то есть продажу) выразил готовность дать разрешение на тиражное издание фондовых фонозаписей на CD. Но — с непременным условием сопровождения любого такого издания предупреждающей надписью: “Издание не предназначено для продажи” и т. п. В нашей беседе зашла речь и о гуманитарной поддержке этого проекта каким-нибудь заинтересованным партнером вроде “Нового мира”. Мы — готовы, не о том ли пишем с апреля 2005 года?
