Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 9, 2002
Ср.: «Или Алексей Герман — человек, это же глыбища, неприкасаемый. И всем недоволен. Он недоволен, когда его душила советская власть и он снимал замечательные фильмы. Потом разрушили Союз кинематографистов, прокат, строй, власть, страну, и казалось бы, на обломках этого самовластия написали бы имена — только снимай и снимай, а он снимает картину шесть лет. И попробуй сказать что-нибудь плохое… С другой стороны, если посмотреть внимательно, то, Боже мой, он всю жизнь жил в пятикомнатной большой квартире своего отца — известного писателя, популярный человек, и свинцовых мерзостей советской власти он не видел, кроме цензуры, но ее вообще все видели. За что же он так ненавидит это дело? И возникает вопрос: а хотел бы я, чтобы мои дети воспитывались только на таком фильме, [как „Хрусталев…“]? Есть у него дети? Не знаю. <…> Я думаю, что просто надо заменять приговоры — вместо 15 лет каждый день смотришь „Хрусталев, машину“ — каждый Божий день. <…>», — говорит Никита Михалков («Московские новости», 2002, № 22, 11 июня).
Ср.: «Он [Михалков] причисляет себя к консерваторам, но по сути остается романтиком, я же достаточно сухой человек и, в отличие от Никиты, идеализирующего романовскую Россию, совсем не люблю те времена. Ничего в них не было хорошего», — говорит режиссер Андрей Кончаловский («Итоги», 2002, № 20, май <http://www.itogi.ru>).
Андрей Плахов. Совсем скоро. Линч не жует пережеванное. — «Fакел детям не игрушка». Журнал для тех, кому больше всех надо. 2002, № 2.
Говорит режиссер Дэвид Линч: «Если бы Феллини сделал свой фильм [„Восемь с половиной“] сегодня, он бы просто не имел коммерческого проката». См. также: http://www.davidlynch.com
Сергей Потолицын (Сыктывкар). Об «Элементарных частицах» М. Уэльбека. — «Иностранная литература», 2002, № 5.
«По духу и темпераменту опус М. Уэльбека мне более всего напоминает „Крейцерову сонату“ Л. Н. Толстого, тем более что и вопросы, поднятые в двух произведениях, и способы их разрешения необычайно близки — с учетом, конечно, временных и культурных различий». См. также: Михаил Золотоносов, «Частицы литературы» — «Московские новости», 2001, № 38; «Интеллектуальный бестселлер или учебник сексопатологии? (Александр Шаталов, Владимир Шаров, Николай Александров об „Элементарных частицах“ Мишеля Уэльбека)» — «Дружба народов», 2001, № 10 <http://magazines.russ.ru/druzhba>; Валерий Липневич, «Невозможность любви» — «Новый мир», 2001, № 12.
Александр Проханов. Покрасим историю в красный цвет. — «Завтра», 2002, № 18.
«<…> „Красный смысл“ открыт не Марксом — он запечатлен в наскальных рунах, в Христовых притчах, в крике „ура!“ на устах советского пехотинца. Он содержится в спектральной вспышке „первичного взрыва“, с которого началась Вселенная. „Красный смысл“ — в преодолении вселенского зла и смерти, в сотворении другой истории, другого царства, другого любящего и верящего человечества. Оно, иное, соединится в любви и братстве для великого „Общего дела“, чтобы не было больше надгробных рыданий, не было „слезы ребенка“, убитого оленя, погасшей звезды. Чтобы Вселенная не провалилась в „черную дыру“ мироздания. И мы в первомайской колонне, исповедующие религию „красного смысла“, несем над собой огромную алую икону, где Ангел с пурпурными крыльями держит в тонких перстах весенний подснежник <…>».
Ср.: «<…> другого примера такого рода публицистики я в газетах не знаю: доказательств никаких, идеи отсутствуют, а только громоздятся метафора на метафору, образ на образ — сюрреалистические, слепоглазые пузыри земли. Больше всего это похоже на пророчества юродивых: чистые „не працы бене кололацы“ <…>», — так о прохановских передовицах пишет Александр Гаврилов («Книжное обозрение», 2002, № 17, 22 апреля).
См. также фантастическое интервью Александра Проханова журналу «Playboy» (2002, № 5, май):
«Антисемитизм — пикантная тема для людей культуры».
«Как правило, [на войне] я не убивал».
«Насколько ненавижу Лужкова, настолько я влюблен в новые конфигурации [Москвы]».
«Чтобы умертвить бабочку, ее не бьют молотком по голове. Бабочку умертвляют очень тонким, нежным эротическим нажатием на ее хитиновую оболочку в районе груди».
«Playboy» спрашивает, что писатель сажает на даче. Ответ: «Коноплю, мак…»
См. также интервью Александра Проханова газете «Деловой вторник», 2002, № 17, 28 мая (приложение к газете «Труд» от 28 мая): «В „Плейбое“ <…> ничего страшного и возмутительного не заметил. Красивая обнаженная натура, прелестная женская грудь…»
31 мая с. г. в Санкт-Петербурге роман Александра Проханова «Господин Гексоген» получил премию «Национальный бестселлер». «<…> если говорить образами — мы ведь только ими и умеем говорить, — то в армии современной есть такая хреновина под названием „Змей Горыныч“. С помощью ее взрывают минные поля перед наступлением. Ее запускают, а она, как ракета, как „Формула-1“, мчится с грохотом на противника, подрывая фугасы, мины, целые минные поля. И все это взлетает наверх. „Змей Горыныч“ без потерь доходит до цели, оставляя взорванную землю, по которой уже можно пройти войскам. Вот это и произошло с „Гексогеном“», — комментирует Александр Проханов результаты «НацБеста» («Ex libris НГ», 2002, № 19, 6 июня).
«<…> прорыв из искусственно созданной властями, магнатами, репрессивными органами резервации для непослушных русских национальных писателей. <…> дело в тотальном провале либеральной культуры», — ликует Владимир Бондаренко («Завтра», 2002, № 24, 11 июня).
«<…> почему это в ультралиберальном издательстве [„Ad мarginem“], как нас иногда именуют (что, разумеется, не так), выходит Проханов? <…> Еще предъявляется эстетический упрек — отсутствие вкуса, плохой стиль. Хочется спросить господ филологов, философов: а какой вкус есть в „Песне о нибелунгах“? Там нет никакого вкуса. Или описание щита Ахилла в „Илиаде“ Гомера. Прогон на десять страниц какой-то байды. Проханов — писатель, восстановивший некие архаические структуры, эпические. Здесь, конечно, понятие вкуса не работает. Все это для XVIII века. Парфюмерия, специи, вкусно — не вкусно. Для Гомера это не работает», — говорит издатель Александр Иванов («Завтра», 2002, № 22, 29 мая).
«<…> господин Проханов идет вопреки всем существующим правилам литературной игры, не просто отвергая, но яростно вытаптывая принятые критерии и „хорошего литературного вкуса“, и „политической корректности“. Впрочем, и то и другое сплошь и рядом оказываются синонимами общественного и художественного конформизма. Уже само по себе такое отрицание — дело благое и плодотворное, но высокого литературного качества, конечно, не гарантирует. Однако рискованное пари — ни более ни менее, как возродить большую литературную форму в современной России, сохранившуюся лишь в области бульварного чтива, написать роман, подводящий итоги русского XX века, — господин Проханов выигрывает, книга, которую легко (ошибочно) воспринять как злободневный политический памфлет, стала грандиозным апокалиптическим видением. <…> При этом галлюцинации визионера-автора (а книга написана в жанре галлюцинации и порой вызывает ассоциации с психоделической прозой Хантера Томпсона или Берроуза) настолько убедительны, что кажутся гораздо более достоверными, чем, к счастью, немногочисленные „реалистические“ страницы, отведенные воспоминаниям главного героя о некогда прожитой им идиллии», — объясняет свой выбор один из членов жюри, сотрудник буржуазной газеты «Коммерсантъ», кинокритик Михаил Трофименков («Завтра», 2002, № 24, 11 июня).
«Это, простите за выражение, в профессиональном смысле — чушь собачья. Я не знаю, что такое „литературный истеблишмент“ — нет такого эстетического понятия. Я не знаю, что такое „существующие правила литературной игры“ — разве что штамп плохой окололитературной журналистики. Я не понимаю, что такое „хороший литературный вкус“, — я знаком с несколькими вариантами „теории стилей“, а „вкус“ — это из области светского трепа о литературе…» — откликается на рассуждения Трофименкова Александр Агеев («Время MN», 2002, № 100, 15 июня).
«Казус с поэтом-лауреатом [Прохановым] просто высветил непримиримое различие между двумя пониманиями культуры. С одной стороны, есть обывательское (немзеро-агеевское тож) понимание, редкостным образом совпадающее с этимологическим смыслом слова культура, — от colo, colui, cultum — „возделывать, благоустраивать“. Агрикола, он же земледелец, возделывая землю, засевает ее добрыми злаками, а вредные злаки в меру своих сил не допускает до произрастания. Так он реализует различие между природой и культурой. Культурный же человек потому и культурен, что овладел искусством хотя бы частичного покорения в себе скотских начал, то есть воздерживается от многих природных позывов. Культура — это система табу <…> Для богемы и ориентирующейся на нее публики культура есть процесс снятия запретов. Творчество как беспрестанное растабуирование, как последовательное, одно за другим отключение защитных механизмов. <…> Доколе богема более или менее надежно заперта в мансарде и „Бродячей собаке“, экспериментаторский зуд носит замкнуто-локальный характер и до поры до времени общественно безопасен, принося вред лишь самим экспериментаторам. Но поскольку в мансарде скучно, да и кубатура недостаточна, рано или поздно происходит попытка прорыва вовне», — пишет Максим Соколов («Бессмысленная и беспощадная» — «Русский Журнал» <http://www.russ.ru/krug>).
