Алексей Слаповский - Участок

– Ха! – крикнул Суриков. – А вчера в гробу лежал!

– Належусь еще, не бойся! – успокоил его Хали-Гали.

Дуганов смотрел, смотрел и не выдержал:

– Между прочим, я пацаненком глубже всех нырял!

– Ну, нырни! – подначил Андрей Ильич. – Или невроз мешает?

– А что, и нырну! Я против этого варварства, но раз уж убили животное, не пропадать же ему!

Дуганов быстро разделся, прыгнул в воду, схватил у Кольки трос, нырнул. Его не было долго.

И вот он вынырнул, продышался и сказал:

– Все. Можно тянуть.

Володька начал осторожно отъезжать, натягивая трос.

Все стояли и ждали.

И вот что-то появилось из воды. Все в тине, в траве, в грязи.

И выползло на берег.

Стало тихо.

Это была часть фюзеляжа самолета, от хвоста до кабины, с обломками крыльев.

Хали-Гали подошел и, счищая грязь с хвоста, где проявилась красная звезда, сказал:

– Тут ихи бомбардировщики летали, а наши истребители сбивали их. А этого, видно, самого...

Володька, соскочив с трактора, подбежал, сунул руку внутрь, пошарил и вытащил остатки шлема.

– Трофей! – обрадовался он.

– Положь на место, – сказал Хали-Гали. Володька положил и сообразил, что и свою кепку надо снять.

Снял.

И другие сняли головные уборы.

Все стояли молча, и это был тот самый момент, когда каждый понимал, что существует жизнь больше, глубже и старше, чем его собственная.

Пользуясь воскресной свободой, Людмила и Виталий с утра занимались полюбившимся делом: она читала, он слушал. Все того же веселого и обнадеживающего Чехова. «И казалось, – читала Людмила, – что еще немного...»

Тут пролетел Геша на мотоцикле и закричал:

– К участковому жена приехала! К Кравцову жена приехала!

Людмила запнулась. Хотела посмотреть на Виталия, но не решилась, думая, что встретит его взгляд. И напрасно: Виталий тоже не смотрел на нее – потому что боялся встретить ее взгляд. И Людмила продолжила: «Еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается...»

Людмила Евгеньевна Кравцова приехала только что. Сегодня рано утром ее разбудил лай, который показался ей знакомым. Она вскочила, посмотрела в окно и увидела Цезаря. Она так испугалась, что, быстро надев футболку и шорты, побежала на улицу и, схватив Цезаря за голову, глядя ему в глаза, начала спрашивать:

– Что? Что случилось? С Павлом что-нибудь? – будто Цезарь мог ответить.

Опомнившись, она позвонила одной из своих верных подруг, Нике. Ника, соответствуя своему имени, была победоносная женщина: самостоятельная, стремительная, прошедшая огонь, воду и трех мужей (со скоростью один муж в два года). Она примчалась на своем огромном белом джипе. Кстати, и сама была блондинка, и любила надевать все белое. И называла себя, шутя, белокурой бестией. Узнав, что Цезарь тоже едет, она, помня особенности его слюнотечения, достала холстину и накрыла заднее сиденье и только после этого пустила туда пса. Тот тяжело прыгнул и сразу же улегся. Камиказа подбежала, села перед дверцей. Не скулила, не лаяла, только поглядывала на Людмилу, понимая, от кого все зависит.

– Это твоя собака? – спросила Людмила Цезаря.

Цезарь не ответил. Но если бы он мог говорить, то сказал бы: «Опомнитись, Людмила Евгеньевна! Когда у человека есть собака, это понятно. Но чтобы у собаки была собака, это что-то невиданное и неслыханное!»

– Ну, чего стоишь? Залезай! – сказала Людмила Камиказе. Уговаривать не пришлось, Камиказа тут же прыгнула и пристроилась на краю сиденья.

Когда приехали в Анисовку, Камиказа, выскочив, тут же направилась к своему дому. А Цезарь бросился к Кравцову. То есть они даже не взглянули друг на друга, не попрощались. И общения особенного меж ними не было, когда они бежали в Сарайск и возвращались оттуда на машине. Тем не менее Камиказа, вернувшись в свой двор, наевшись похлебки с куриными костями и шкурками, которая ждала ее со вчерашнего дня, улегшись на травке возле конуры, потянувшись от усталости, задремала с ясным ощущением: жизнь состоялась. Счастье было. Пусть один раз – но у других и того нет.

Кравцов распрощался со всеми, только Хали-Гали не мог найти. Кто-то сказал ему, что он сидит у реки. Мало ему выловленного самолета, он все сома хочет подкараулить. И действительно, Кравцов нашел его у реки: Хали-Гали сидел, опершись спиной о дерево и смотрел на воду.

– Ну как, дед, сома не видно? – спросил Кравцов, садясь рядом. – А я попрощаться пришел.

Хали-Гали не ответил.

И тут Кравцов увидел, как взбурлила вода и что-то двинулось там, в глубине. Бурление становилась все более кипучим – и вот блеснула на солнце длинная, темная, мокрая спина, прокатилась дугой, будто кто-то в глубине прокрутил огромное колесо – и опять скрылась. И пошла рябь по воде, удаляясь все дальше.

– Метров пять, не меньше! – пораженно прошептал Кравцов. И посмотрел на Хали-Гали, чтоб увидеть, как тот радуется. Но Хали-Гали сидел спокойно, чуть наклонив голову и как бы призадумавшись.

Глаза его были открыты и глядели в сторону сома, но сома не видели.

И Кравцов заплакал, глядя на старика, и засмеялся, глядя вслед уходящему чуду, а потом засмеялся, глядя на старика, и заплакал, глядя вслед уходящему чуду. Все перепутал человек. Бывает.

Минуточку, скажете вы! Но глава ведь названа «Дикий Монах»! А где он?

Извините, не успели. И про Дикого Монаха не успели, и не заглянули в села Ивановка и Дубки, не побывали в пустоши «Красный студент», а ведь это всё наш участок... И про отношения Володьки с Клавдией-Анжелой не успели, а также про отношения Мурзина с нею же... И о том, чем обернулось возвращение Кублакова... И даже о том, как, собственно, встретились Кравцов и его жена Людмила, о чем говорили, почему Кравцов принял решение в тот же день уехать...

Многое осталось, как говорят в кино, за кадром. Но может, мы еще вернемся, еще расскажем про то, что не рассказали. Нужно для этого не много и не мало, а ровно столько, сколько нужно – сильно захотеть.

Глава 13

(вместо эпилога)

Участок без участвового

А что природа делает без нас?

А. Володин

Если бы Кравцов из своего пусть не очень прекрасного, но достаточно далекого далека посмотрел, что происходит во дворе его соседей Суриковых, он не поверил бы своим глазам. Наталья, тихая женщина с милой застенчивой улыбкой, Наталья, работящая жена и заботливая мать, бежит за мужем не с чем-нибудь в руках, а с вилами, размахивает ими и кричит:

– Куда спрятал, паразит? Как самому, так сразу есть, а как мне, так сразу нету? Я имею право отдохнуть? А? Стой, кому говорю! Иди сюда!

Василию, как мужчине, зазорно бегать. Но вилы не веник, если зацепят, будет не просто больно, а очень больно. И Наталья совсем очумела, ничего не соображает. Да и Василий не вполне свеж, правду-то говоря. Поэтому у него одна забота – не упасть, убегая от жены.

И унять Наталью некому. Мать и отец Василия к ним и близко глаз не кажут, не могут простить снохе, что она их сына чуть в тюрьму не посадила. Мать Натальи тоже не заглядывает, обижена на зятя: не содержит Наталью в достатке и покое, безобразничает.

А милиция где? Милиции нет. Кублакова не только не восстановили в должности, но и вообще уволили за его сомнительные поступки: самоутопление разыграл, пистолет бросил, в город убежал. И хоть вернулся, а репутация уже подмочена. Нового же участкового пока не присылают.

Кроме милиции есть власть политическая: Андрей Ильич Шаров, глава администрации, и экономическая: Лев Ильич Шаров, директор ОАО «Анисовка». Но Андрей Ильич сам сегодня странен: пришел с утра в администрацию не очень ровной походкой, отослал домой секретаршу Стеллу, а потом и всех других сотрудников, заперся – и что там делает, неизвестно. Лев же Ильич уже который день занят масштабной отгрузкой продукции, то есть вина.

С этого, возможно, все и началось. Когда из города одна за другой прибывают автоцистерны, когда открыты хранилища, а вино качают толстыми шлангами наподобие пожарных рукавов, и оно сочится из дыр, струится по бокам цистерн, каплет из неплотных кранов, проливается и льется из всех щелей, оставляя на дворе глубокие лужи, то смешно учитывать, сколько там канистр шоферы себе налили для личного употребления, сколько анисовцы мимоходом нацедили или зачерпнули... Счет идет на тонны и декалитры, торг с представителями оптовиков Лев Ильич ведет о десятках тысяч рублей; сам он, утомленный, не прочь пропустить время от времени стаканчик качественного экспериментального вина, которое подносит ему Геворкян. А уж остальные к вечеру и вовсе лыка не вяжут.

Это такое время в Анисовке, когда, кажется, даже собаки пьяны и петухи шатаются. В какой дом ни войди – застолье, куда ни посмотри – поют, пляшут, веселятся и дерутся.