Вильям Козлов - Волосы Вероники
— Сегодня в два часа представят нам нового директора,— трещал рядом Гейгер.
— Кому же вы теперь будете бить челом? — подковырнул я.
— Не все равно, какому богу молиться? — усмехнулся в усики Гейгер. Зубы у него были редкие и желтоватые.
— Богу?
— Может, богине,— со значением произнес он.
— Я гляжу, в институте полно новостей,— сказал я.
— Да, вы же где-то отсутствовали почти неделю…— ласково заметил он.— Вас тут многие спрашивали… Приболели? Или семейные обстоятельства? Не женитесь ли вы, несчастный?
— Наверное, Скобцову я понадобился… Жить без меня не может?
— Как же, интересовался Артур Германович, очень даже интересовался…— хихикая, защелкал Гейгер Аркадьевич.
— Чего доброго, возьмет и уволит за прогул,— усмехнулся я. Предчувствие меня не обмануло. Неужели Великанов не сообщил про мою отлучку?
— Не осмелится,— продолжал Гейгер.— Он не дурак, Артур Германович… Так, пожурит, ежели у вас причина неуважительная. Кто же за резкую критику… сразу увольняет? Таких теперь нет простаков!
— Надо материальчик накопить, подготовить фактики, пару выговоров объявить, создать общественное мнение… Кажется, такую картину вы в свое время мне нарисовали, Григорий Аркадьевич?
— Фантазии, фантазии! — развеселился Гейгер.— Остроумный вы человек, Георгий Иванович! С вами надо ухо держать востро-о!
— Как с вашей рукописью? — вспомнил я.
— Свет не без добрых людей,— проворковал Гейгер.— Одобрили, даже аванс к маю обещали.
— У вас же знакомый заместитель директора…
— Душевный человек… С ним и дело приятно иметь. И о вас хорошо отзывался, говорит, все в издательстве довольны вашими переводами…
— Мне такого они не говорили,— заметил я и подумал, что давно бы уже пора мне аванс выплатить за перевод Кусто. Дважды заходил в сберкассу — деньги еще не перевели. Я собирался сразу отдать хотя бы часть долга Острякову. Не любил я ходить в должниках даже у друзей.
— Великанов вконец завалил меня работой,— пожаловался Григорий Аркадьевич.— Как увидит в коридоре — выговор сделает… Не знаете, Георгий Иванович, чего это на него нашло?
— Откуда мне знать? — улыбнулся я.— Это вы у нас все знаете!
— Плохо вы влияете на милейшего Геннадия Андреевича,— притворно вздохнул программист.— В пятницу устроил мне нагоняй за то, что я не был на месте…
— Вы, конечно, были у Скобцова? — поддел я.— Или у Федоренко?
— Если я с утра не поздоровался с начальством, у меня весь день дурное настроение,— сказал Григорий Аркадьевич.— Работа из рук валится, не та производительность, а он этого не понимает…
— При чем же здесь я?
— Дурной пример заразителен…— ласково улыбнулся программист.
Я хотел было свернуть к киоску, чтобы купить почтовых марок, но Гейгер задержал меня за рукав и, став серьезным, заговорил:
— Гневается на вас Артур Германович… Гром и молнии мечет! Готов скушать вас без соли, да опасается подавиться. И меня и Грымзину привлекал, только я отказался ему содействовать…
— Чего же так? — поинтересовался я.
— Нравитесь вы мне, Георгий Иванович,— с обезоруживающей улыбкой заявил он.
— А как же Артур Германович? Вы ведь его… извините, продаете?
— Я уважаю сильных людей, Георгий Иванович, а вы — сильный. Сильнее Скобцова. Я вам не враг. А то, что было на собрании, это пройдет, как с белых яблонь дым… Вот, частенько употребляю это выражение, а чье оно — толком не знаю: Блока или Маяковского?
— Есенина,— сказал я.
— Выговорок вам готовит Артур Германович, просил меня справки навести насчет вашей личной жизни…— доверительно трещал Гейгер.— Отказаться не посмел, но против вас и пальцем не пошевелил…
— Скажу я об этом Скобцову,— пригрозил я.
Честно говоря, я не знал, что мне делать: рассмеяться или послать ко всем чертям этого приторного болтуна?
— Не скажете, Георгий Иванович,— заулыбался Гейгер.— Не такой вы человек, чтобы капать на людей…
— Это ваша привилегия? — съязвил я.
— Не плюйте в колодец… Я ведь еще могу вам пригодиться,— ласково ворковал Гейгер.— Не вышел я еще в тираж, ох не вышел!
— Зря распинаетесь, Григорий Аркадьевич,— сказал я.— Начальником вашим я никогда не буду, так что проку вам от меня никакого.
— Пути господни неисповедимы,— улыбался он.— Не зря же меня прозвали Гейгером? Я за версту чую перемены…
Мы вошли в вестибюль, и Гейгер Аркадьевич наконец от меня отвязался. Не успел я переступить порог своего кабинета, как позвонил Скобцов и, вежливо поздоровавшись, попросил зайти к нему. По пути я заглянул в кабинет к Великанову, но того не было на месте. В мрачном настроении я пришел к Артуру Германовичу. После собрания мы не виделись и не разговаривали. Он встал из-за письменного стола, протянул руку, кивком пригласил сесть на придвинутое к столу кресло. Когда он хотел выглядеть дружески настроенным, он выходил из-за письменного стола и усаживался в другое кресло, напротив, как бы подчеркивая свое расположение и неофициальность обстановки. Сейчас он остался на месте.
Как и всегда, Артур Германович выглядел свежим, подтянутым, энергичным. Свои красивые серебряные волосы он отпустил по моде подлиннее, они завивались колечками на воротнике белоснежной рубашки, налезали на хрящеватые приплюснутые уши. Коричневый с иголочки костюм сидел на нем отлично, начищенные полуботинки пускали крошечные зайчики.
— Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал? — осведомился он, доставая из пачки сигарету. На меня он не смотрел, но на лице его не было и тени раздражения или недовольства. Протянул руку и взял со стола зажигалку, мелодично щелкнул, и высокий голубой огонек облизал длинную сигарету.
— Вам Великанов ничего не передавал? — в свою очередь задал я ему вопрос.
— При чем тут Великанов? — излишне резко вырвалось у него, это лишь и выдало его недовольство мною.— Мне неприятно говорить об этом, но вы три дня отсутствовали на работе. Никого не поставили в известность, даже своих сотрудников! Вы нужны были, больше того, с вами хотел побеседовать работник райкома партии… Неужели вы думаете, что теперь все вам будет сходить с рук?
— Я так никогда не думал,— ввернул я.
— Признаться, не ожидал от вас такого… В какое положение вы меня ставите? Только что покритиковали меня на партийном собрании, а я вам объявляю взыскание? При желании подобные мои действия можно расценить как зажим критики. А с другой стороны, я не имею права спустить вам подобную вольность… Да что вольность! Грубое нарушение трудовой дисциплины! — Он сделал усилие и остановил на мне свой рассеянный взгляд.— Георгий Иванович, неужели вы не могли позвонить или дать в конце концов телеграмму? Как прикажете все это понимать?
— Черт бы побрал Великанова! — пробормотал я, поняв, что тот ничего не сообщил начальству о моей поездке в Москву.
— Опять Великанов! — поморщился Скобцов.— Пишите объяснительную записку на имя…— он замешкался,— …на имя и. о. директора товарища Гоголевой. Должен честно признаться, мне крайне неприятна эта миссия… Но вы ведь сами ставили вопрос об увольнении Грымзиной, когда она стала манкировать своими прямыми обязанностями в отделе? Да и ваше страстное выступление на собрании…
— Далось вам мое выступление! — вырвалось у меня.
— Ну как же! — не отказал себе в удовольствии подковырнуть меня Скобцов.— Вы так горячо ратовали за дисциплину в институте… И вдруг с вами такой пассаж!
— Именно «пассаж»,— усмехнулся я. У вас все?
— Георгий Иванович, что все-таки случилось? — В голосе Скобцова неподдельное любопытство.— Загуляли? Вроде на вас не похоже… Должна же быть какая-то веская причина? Вы никогда не производили впечатление легкомысленного человека… Зачем же вы сами себе подложили свинью?
Мне не хотелось ему объяснять причину, да и вряд ли он меня понял бы. Пожалуй, и другие не поймут! И Скобцов тысячу раз будет прав, если влепит мне выговор. Может, даже и строгий…
— Я в объяснительной укажу причину,— сказал я и направился к выходу.
— Георгий Иванович, а вы смелый человек,— задумчиво проговорил Артур Германович.
Второй человек мне сегодня говорит, что я смелый. Велика смелость — правду в глаза сказать! Собрание, мое выступление — все это уже было в прошлом. Настоящее у меня — Вероника, Оксана, Варя, моя новая жизнь…
Через два часа после того, как я передал секретарше Гоголевой объяснение, на доске появился свежеотпечатанный приказ о вынесении мне выговора за самовольную отлучку в Москву. Внизу, где надпись «верно», красовалась размашистая подпись Скобцова. Не дождался отсутствующей Ольги Вадимовны и сам подмахнул приказ! Впрочем, я на него не был в обиде, сам виноват, что не послал из Москвы телеграмму с просьбой о краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам. Но кому объяснишь, что мне было тогда не до этого? А как бы обрадовался Скобцов, если бы Новиков написал жалобу на меня в институт, что я ему морду набил!.. Может, еще и напишет. Говорят же, что несчастья и беды не приходят в одиночку…
