Ион Деген - Иммануил Великовский
Профессора Михельсона попытались дискредитировать и другим образом. Во время его доклада Мулхолланд с места заметил, что энергия солнечной вспышки, пока она достигнет Земли, уменьшится в 108 раз. В это время Михельсон говорил не о солнечной вспышке, а об энергии геомагнитной бури. Физику это было настолько очевидно, что Михельсон даже не ответил, чтобы не дискредитировать коллегу в глазах аудитории. Но журнал «Science» упомянул выступление Михельсона только одной фразой, в которой говорилось, что подсчитывая изменения ротации Земли, Михельсон ошибся в 1018 раз. Ошибка Мулхолланда была приписана Михельсону и с 108 увеличена до 1018.
Михельсон написал в «Science», но журнал отказался опубликовать это письмо.
Группа канадских ученых, узнав об этом позорном инциденте, обратилась в «Science» с требованием либо опубликовать письмо Михельсона, либо объяснить свое недостойное поведение. Редакция «Science», по-видимому, решила, что второе будет более болезненным и, сжав зубы, опубликовала письмо Михельсона.
В 1974 году ученый истэблишмент оставался верен четвертьвековой тактике преследования Великовского и поддерживающих его ученых.
После доклада Михельсона началась бурная дискуссия. Великовский припер к стенке Хубера и продемонстрировал недостойные приемы Сагана, Докладчики пытались обороняться против выступлений ученых из аудитории. Страсти накалялись.
Председатель закрыл сессию на два часа позже намеченного времени. Он явно опасался реакции подавляющего большинства присутствовавших, поддерживавших Великовского.
72. МАФИЯ ПРОТИВ ВЕЛИКОВСКОГО
Из Сан-Франциско Великовский вернулся в Принстон и тут же вместе с Элишевой вылетел в Израиль.
В Принстоне они 22 года. Обжитый, гостеприимный дом. Устоявшийся быт. Интересные встречи. Но только здесь, в Израиле, он по-настоящему чувствовал себя дома. А время было не самое лучшее. Несколько месяцев назад закончилась тяжелая война.
Во время любой беседы возникала тема войны. Но во дворах с утра до позднего вечера шумное веселье детворы, истинных хозяев Израиля.
В доме Шуламит и ее мужа — профессора Хайфского Техниона, Авраама Когана, — ему было уютнее, чем в Принстоне. А может быть внуки, Меир и Ривка, были тому причиной? В любом случае, достаточно с него Америки. Шуламит подыщет им квартиру.
Он продолжит работу. Конечно, не с прежней интенсивностью. Ведь скоро исполнится 79. Но ему еще есть, что сказать. Здесь он завершит «Человечество в амнезии», книгу о Потопе и последние две книги «Веков в хаосе». Пора навсегда возвращаться в Израиль.
На Пасху Великовские с дочерью, зятем и внуками поехали в Эйлат. Уже в начале апреля на самый южный город Израиля навалился летний зной. Казалось, жгли даже блики, отраженные полированной поверхностью залива. Великовский смотрел из окна гостиницы на купающихся, на яркую расцветку парусов яхт, на танкер, медленно подходящий к порту. Нигде в мире он не видел такого темно-синего моря. Мысленно улыбнулся, подумав о кажущемся парадоксе. Он понимал, почему самое синее море назвали Красным.
Пасха началась в субботу 6 апреля. Вечер не принес прохлады. Огни Акабы на иорданском берегу мерцали в густом мареве как свечи, задуваемые ветром.
Праздничный стол был сервирован со вкусом, Великовский с явным удовольствием руководил традиционным порядком застолья, неизменным в течение многих столетий.
Точно так руководил пасхальным порядком его отец в Витебске и в Москве. Точно так руководил им его тесть в Гамбурге. Точно так празднуют Пасху евреи во всем мире. Вместе с Элишевой, дочерью, зятем и внуками он отмечал годовщину Исхода их дальних предков из Египта, праздновал так, будто сам сегодня вышел из рабства.
Пасха имела для него и дополнительный смысл. Изучение отмечаемого события привело его, доктора медицины, в различные области науки, все еще разделенные барьерами.
После праздников они вернулись в Хайфу, зеленую, красивую, разросшуюся, такую родную и необходимую. Но на 22 апреля запланирована его лекция в Принстонском университете. Голдсмит сообщил, что Корнельский университет собирается опубликовать протоколы сессии ААПН в Сан-Франциско Надо сличить персидские и египетские источники — предмет книги «Люди моря». Дело его жизни не давало права на выбор: Великовские должны были вернуться в Америку.
Потекла обычная жизнь, в которой главное место занимала напряженная работа.
Лекция в Принстоне. Выступления с лекциями и на семинарах во многих университетах в Америке и в Канаде… После лекции в Летбридже университет присвоил Великовскому почетную степень доктора философии. С достоинством и некоторым чувством юмора он принимал воздаваемые почести. Сколько десятков докторских степеней можно было получить за любую часть его работы!
Но, в конце концов, его теория начинает приобретать официальное признание…
По поводу этой теории в научном мире происходила явная поляризация. Все больше видных ученых становилось на сторону Великовского, вызывай злобную реакцию научного истеблишмента.
Даже одного упоминания о том, как «Science» отнесся к профессору Михельсону, достаточно, чтобы понять позицию главного научного журнала Америки в «деле Великовского». Не удивительно, что «Пенсе» дал резкую отповедь людям, называющим себя «учеными» и действующими в ущерб науке.
С мая 1972-го по январь 1975 года вышло десять номеров «Пенсе», полностью посвященных Великовскому. Эстафету принял журнал «Хронос», орган университета в Гласборо (штат Нью-Джерси). С января 1976 года все выпуски журнала фактически были серьезными книгами, содержавшими научный материал, подтверждающий теории Великовского. С 1977 года в Англии начал регулярно публиковаться бюллетень Общества междисциплинарных исследований, содержавший такие же статьи британских авторов.
Еще задолго до выпуска первого номера журнала «Хронос», посвященного Великовскому, Голдсмит сообщил: Корнельский университет опубликует протоколы февральской, 1974 года, сессии ААПН. Великовский не увидел никаких подводных рифов в этом сообщении. Замечательно! Выступления докладчиков запротоколированы, как и выступления в дискуссии. Чего проще издать протоколы.
Но, оказывается, Голдсмит и компания подразумевали нечто иное. Если опубликовать доклады в том виде, в каком они были произнесены, может выйти конфуз. Например, как будет выглядеть Саган, если его выступление на сессии прочитают неторопливо, да еще с карандашом в руке? Надо кое-что подправить, кое-что подкрасить, кое-что убрать, кое-что добавить… Помилуйте, сказал Великовский, но ведь тогда это будут не протоколы! Если докладчики хотят изменить свои тексты, я должен прочитать, что они написали, прежде чем отвечать на это.
Голдсмиту не понравилась строптивость Великовского. Хорошо, ответил он, но ваша статья должна быть предельно краткой. Мы не можем предоставить вам в книге, направленной против вас, больше места, чем вы, с нашей точки зрения, заслуживаете.
Естественно, в переписке не было таких именно фраз. Но смысл угадывался без особых затруднений.
Великовский потребовал, чтобы ему предоставили хотя бы столько места, сколько, не спрашивая разрешения и не ожидая возражений, взял себе Саган.
И, естественно, он хочет увидеть статью Сагана в том виде, в каком она пойдет в печать, уже после всех исправлений, сокращений и добавлений.
Голдсмита и компанию не устраивало такое требование. Они хотели иметь «свободные руки» для исправлений после того, как Великовский уличит их в очередной нелепости или фальсификации. В январе 1976 года Голдсмит сообщил Великовскому. что редакция книги больше не в состоянии ждать его статью, так как по плану машинопись немедленно должна быть сдана в печать. К этому времени Великовский еще не получил статью Сагана. Узнав о проделках Голдсмита, профессор Михельсон, также как Великовский, решил не публиковать свою статью в книге Корнельского университета.
Голдсмит тем временем заказал Айзику Азимову вступление, сам написал лицемерное предисловие, обвинив Великовского в нарушении срока сдачи материала, попросил Дэйвида Моррисона, члена института астрономии Гавайского университета, прислать доклад, который не слышал ни один человек, присутствовавший на сессии ААПН, и под эгидой Корнельского университета в 1977 году издал книгу под названием «Ученые против Великовского».
Статья профессора Нормана Сторера, как и его доклад, была попыткой оправдать недостойное поведение научного истеблишмента в «деле Великовского». «…мы никогда не должны разделять научное знание и ученых, и, поскольку ученые — это люди, часть человеческого общества, мы не должны забывать, как в случае вызова научному обществу со стороны Великовского, что наука сталкивается с большинством трудностей и слабостей, с которыми сталкиваются все группы людей».
