Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца

Прошел день, другой. Все было по-прежнему: сухой воздух, пыльные ветры, беженцы, пахавшие иссушенную землю, — только Кайнене не возвращалась. Ричарду казалось, что мир вокруг него сузился, а сам он тает с каждым часом. Оденигбо сказал, что Кайнене, наверное, просто задержалась на той стороне и ждет, когда отойдет враг. По словам Оланны, такое сплошь и радом случалось с женщинами, торговавшими за линией фронта. Но в глазах Оланны притаился страх. Даже Оденигбо казался испуганным, когда отказывался ехать с ними на поиски Кайнене, говоря, что она и так вернется; он как будто боялся того, что они могут узнать. Оланна села в машину рядом с Ричардом, и они отправились на Девятую милю. Ехали молча, но когда Ричард останавливался и расспрашивал встречных, не видели ли они женщину, похожую на Кайнене, Оланна повторяла слова Ричарда: «О tolu ogo, di ezigbo oji — высокая, очень темнокожая», будто взывая к их памяти. Ричард показывал всем фотографию Кайнене. Но никто не видел Кайнене. Никому не попадалась машина как у Инатими. Расспрашивали биафрийских солдат, которые не пропускали их, говоря, что дороги заняты. Качая головой, солдаты отвечали, что не видели ее. По дороге домой Ричард заплакал.

— Что ты плачешь? — напустилась на него Оланна. — Кайнене просто застряла за линией фронта.

Ослепнув от слез, Ричард свернул с дороги, и машина въехала в густой кустарник.

— Стой! — Оланна забрала ключи у Ричарда и сама села за руль. Всю дорогу домой она тихонько напевала.

Оланна очень бережно провела деревянным гребнем по голове Малышки, и все равно на зубьях осталось очень много волос. Угву что-то писал, сидя на скамейке. Миновала неделя, а Кайнене так и не вернулась. Сухой ветер-харматтан в тот день чуть поутих и уже не раскачивал деревья кешью, но в воздухе летала пыль и витали слухи, что Его Превосходительство, вместо того чтобы искать мира, сбежал. Оланна знала, что это невозможно, и твердо верила, что Кайнене возвратится домой, а поездка Его Превосходительства будет удачной. Он привезет подписанный документ об окончании войны, объявит Биафру свободной. Он привезет справедливый мир и соль.

Оланна еще раз провела гребнем, и опять выпало много волос. Оланна держала в руке тонкие прядки, изжелта-коричневые, — а от природы волосы у Малышки угольно-черные. Несколько недель назад Кайнене назвала это знаком особой мудрости — девочке всего шесть лет, а у нее уже выпадают волосы — и сразу поехала за белковыми таблетками для Малышки.

Угву оторвался от работы:

— Может, не стоит заплетать ей косички, мэм?

— Верно. Оттого волосы и выпадают — слишком туго мы заплетаем.

— И ничего у меня волосы не выпадают! — Малышка похлопала себя по темечку.

Оланна отложила гребень.

— Никак не могу забыть голову той девочки в поезде, у нее были очень густые волосы. Тяжело, наверное, было матери заплетать ей косички.

— А какая была прическа? — спросил Угву.

Оланну удивил вопрос, но оказалось, она явственно помнила, как были заплетены волосы, и начала описывать прическу, потом — голову, открытые глаза, посеревшую кожу. Угву слушал, и его внимание, неподдельный интерес вдруг придали ее рассказу важность, наполнили его глубоким смыслом. Оланна рассказала Угву все, что помнила, про поезд, набитый людьми, которые молились, плакали, кричали и мочились под себя.

Не успела она закончить, как появились Оденигбо и Ричард. Пришли они пешком, хотя утром уехали на «пежо» в Ахиару, чтобы искать Кайнене в больнице.

Оланна вскочила:

— Нашли?

— Нет, — бросил Ричард, входя в дом.

— А машина где? Солдаты забрали?

— Бензин кончился по дороге. Я позже вернусь за ней. — Оденигбо обнял Оланну. — Мы встретили Маду. Он передал нам гарри, сахару и немного бензина. Он уверен, что Кайнене все еще на той стороне. Видимо, вандалы заняли дорогу, которой она приехала, и теперь она ждет, когда откроется другая. Так бывает сплошь и рядом.

— Да, конечно. — Оланна взяла гребень и принялась расчесывать свои спутанные волосы.

Оденигбо напомнил ей, что она должна быть рада, ведь если Кайнене нет в больнице, значит, она жива, только на нигерийской стороне. Но слова его не понравились Оланне: она не нуждалась в напоминаниях. Через несколько дней, в ответ на ее уговоры поехать в морг, Оденигбо сказал то же самое: Кайнене жива-здорова, только на другой стороне.

— Я поеду, — настаивала Оланна.

— Нет смысла, — пожал плечами Оденигбо.

— Нет смысла? — возмутилась Оланна. — Нет смысла искать тело моей сестры?

— Твоя сестра жива. Нет никакого тела.

Оланна направилась к выходу.

— Даже если ее расстреляли, ее не повезли бы в биафрийский морг.

Оденигбо был прав, но Оланну уязвили его слова и то, что он назвал ее по имени вместо привычного «нкем», и она все равно поехала в зловонный морг, где прямо во дворе, разбухая на солнце, свалены были трупы погибших во время недавней бомбежки. У входа толпились люди: «Пустите, пожалуйста, мой отец пропал во время бомбежки»; «Пустите, пожалуйста, я не могу найти дочку».

Увидев записку от Маду, смотритель впустил Оланну. Она уговорила его показать все до единого женские трупы, даже, по его словам, слишком старые, а на обратном пути остановила машину, и ее стошнило. «Если солнце не взойдет, мы заставим его взойти». Так называлось стихотворение Океомы. Дальше она забыла — что-то про лестницу в небо, сложенную из глиняных горшков.

Дома Оденигбо играл с Малышкой, а Ричард сидел, глядя в пустоту. Никто не спросил, нашла ли она тело Кайнене. Угву показал на ее платье и шепотом сказал, что у нее большое пятно. Харрисон пожаловался, что на ужин ничего нет, и Оланна лишь тупо уставилась на него, потому что всем ведала Кайнене, Кайнене знала бы, что делать, если кончились продукты.

— Приляг, нкем, — шепнул Оденигбо.

— Ты помнишь стихи Океомы о том, что если солнце не взойдет, мы заставим его взойти?

— «Из глины горшки обожжем, лестницу в небо из них возведем, под ногами прохладу их ощутим».

— Да, да.

— Это моя любимая строчка. Остальное забыл.

Во двор с криком вбежала женщина из лагеря, размахивая зеленой ветвью. Такая сочная, блестящая зелень — откуда? Все окрестные деревья и кусты были иссушены зноем, оголены пыльными бурями. Земля была желтая, сухая.

— Войне конец! — кричала женщина. — Слушайте! Войне конец!

Оденигбо бросился к приемнику. Мужской голос по радио был им незнаком.

История знает множество случаев, когда угнетенные люди, защищая себя, брались за оружие, если мирные переговоры не имели успеха. Мы не исключение. Мы прибегли к оружию из-за чувства опасности, которое вселили в наш народ погромы. Мы сражались за правое дело.

Оланне нравились честность и спокойный, твердый голос выступавшего по радио. Малышка теребила Оденигбо: «Почему тетя из лагеря так кричит?» Ричард поднялся и подошел ближе к приемнику, и Оденигбо прибавил звук. Женщина из лагеря сказала:

— Говорят, вандалы идут сюда с палками, бить мирных жителей! Мы уходим в буш! — Она повернулась и побежала в сторону лагеря.

Пользуясь случаем, благодарю наших офицеров и солдат за отвагу и доблесть, восхитившие мир. Благодарю мирное население за стойкость и мужество перед лицом великих испытаний и голода. Я считаю, что страданиям нашего народа нужно немедленно положить конец. Поэтому объявляю организованный роспуск войск. От имени всего человечества призываю генерала Говона приостановить боевые действия на время мирных переговоров.

Не веря своим ушам, Оланна опустилась на скамью.

— И что теперь будет, мэм? — спросил тусклым голосом Угву.

Оланна отвернулась и долго смотрела в сторону, на запыленные деревья кешью, на безоблачное небо, на далекий горизонт.

— Теперь я найду сестру, — тихо отозвалась она.

Прошла неделя. В лагерь беженцев приехал фургон из Красного Креста, и две женщины раздавали всем молоко в кружках. Многие семьи ушли из лагеря на поиски родных или в буш, прятаться от нигерийских солдат с кнутами. Но когда Оланна впервые увидела на главной дороге нигерийских солдат, никаких кнутов у них не было. Они громко переговаривались на йоруба, смеялись и заигрывали с деревенскими девчонками: «Выходи за меня замуж, дам рису и бобов».

Оланна стояла в толпе, глядя на солдат. Их нарядная отутюженная форма, начищенные черные башмаки, уверенные взгляды рождали в ее душе пустоту, точно ее ограбили. Солдаты перекрыли дорогу и не пропускали машины: «Движение пока закрыто. Закрыто». Оденигбо рвался в Аббу, узнать, где похоронена мать, и каждый день ходил на главную дорогу спрашивать, не пропускают ли нигерийские солдаты машины.

— Надо собираться, — сказал он Оланне. — Дороги откроются не сегодня-завтра. Выедем с утра пораньше, чтобы успеть остановиться в Аббе и до темноты добраться до Нсукки.