Айрис Мердок - Честный проигрыш
— И почему ты этого не сделал?
— Потому что Джулиус пригрозил, что заставит тебя поверить, будто я делал ему авансы.
— А ты делал ему авансы?
— Нет!
Аксель немного помолчал, потом завел машину:
— Едем домой. Но ты не прерывайся.
— Сейчас мне кажется, что я тогда сошел с ума, но в тот момент все казалось безвыходным. Джулиус жутко напугал меня. Угрожал, что разрушит наши отношения. И я чувствовал: это ему под силу. Он, разумеется, не мог поколебать мое доверие к тебе, но я боялся, что твое доверие ко мне он уничтожит. Он сумел бы представить меня пустышкой… дешевкой… Во всяком случае, так мне тогда казалось. Аксель промолчал.
— Ну, собственно, это почти и все. Остальное — последствия. В твой день рождения… К этому жуткому медведю я, конечно же, не имел отношения, это была целиком идея Джулиуса… Так вот, в твой день рождения он все смотрел на меня, шептал, а когда ты вышел из комнаты, даже и ущипнул меня, а потом, уходя, намекнул, что я был у него в квартире. Думаю, он пытался заставить тебя заподозрить, что между нами была какая-то связь.
— А какая-то связь была?
— Нет же, нет! Я рассказываю всю правду. Потом я не видел его вплоть до сегодняшнего вечера, а сегодня, когда вы ушли, он подошел к бассейну и заговорил со мной. Я попытался выбраться, но он снова и снова сталкивал меня в воду. Спросил, сказал ли я тебе что-нибудь, и когда я ответил «нет», похвалил, но предупредил, что, если расскажу, он представит тебе подробный отчет о нашем, как он выразился, романе.
— И после этого ты столкнул его в воду? — Да.
— Еще одно. В какой день Джулиус приходил в музей и заставил тебя шпионить за Морган и Рупертом?
Саймон сосредоточился:
— Кажется, это был вторник. Да, в следующий вторник этому будет ровно три недели.
Они подъехали к дому, и Аксель вышел. Отпер ключом входную дверь, вошел, поднялся на второй этаж, вошел в гостиную. Саймон все время следовал за ним. Войдя в гостиную, закрыл за собой дверь и вдруг почувствовал, что едва стоит на ногах. В машине силы придавал рассказ, радостное облегчение от того, что он наконец говорит всю правду. Теперь, в тишине и полумраке комнаты, ему опять вдруг стало очень страшно.
— А что же дальше с Морган и Рупертом?
— Что дальше?.. Но… этого я не знаю. Понятия не имею, что дальше.
— Неужели ты не задумывался об этом? И не пытался расспросить Джулиуса?
— Нет. Вероятно, следовало. Мысли о них беспокоили. Но не в моем положении было выведывать что-то у Джулиуса. Я старался его избегать. А в последнее время меня куда больше тревожило связанное с тобой, а не с ними.
— Но с Морган ты виделся?
— Нет. Я не видел ее с того дня, как она была здесь, и ты, вернувшись… застал нас… да, с того самого дня.
Молчание. Аксель смотрел в окно, и лица его Саймону было не видно. Наконец Аксель пошевелился и зажег лампу. Потом стал задергивать занавески.
— Аксель, но ведь ты веришь мне? Ты веришь всему этому? Я знаю, что вел себя глупо. Но больше ничего не было, больше совсем ничего не было.
Молчание.
— Аксель…
— Подойди сюда.
Саймон приблизился и взглянул ему прямо в глаза.
— Да, я верю тебе…
— О господи!..
— Пожалуйста, никаких взрывов чувств. Сядь. Давай выпьем джина. Нам обоим это необходимо. Вот, держи.
— Ты очень сердишься на меня? — спросил Саймон. От радости он ослабел. Но пытался справиться и с лицом, и с голосом. Он будет вести себя выдержанно, достойно, трезво, так, как этого хочется Акселю. И что бы там ни случилось потом, сейчас он дома и в безопасности.
— Конечно, сержусь. Я понимаю, что Джулиус мог и сбить тебя с толку, и напугать. Но как ты мог врать и таиться, видя, до чего я несчастен!
— Несчастен… — повторил Саймон.
Сидя рядом, они пили джин. Аксель — несчастен. Но ведь он был разгневанным, устрашающим, грозным.
— Думаю, я был так скован ужасом, что мог бояться только за себя и просто не видел, что с тобой происходит. Я страшился твоего гнева. Корчился при мысли, что Джулиус выставит меня в дурном свете. Мне в голову не приходило, что и ты несчастен.
— Значит, ты был просто глуп.
— Да. Был. Теперь я это понимаю.
— А что касается дурного света, то нимба над тобой и так не было. Дурачок, ведь за эти годы я сам успел разглядеть все твои недостатки. Неужели ты в самом деле боялся, что Джулиус возведет на тебя поклеп, а я поверю? Саймон! Я верю тебе сейчас, потому что ты говоришь мне правду, и это написано у тебя на лице так же ясно, как раньше было написано, что ты лжешь. Джулиус не провел бы меня, и я сомневаюсь, чтобы он даже собирался попробовать это.
— Наверное, так. Но, начав врать, я уже чувствовал себя до того виноватым, что мне казалось: Джулиус может повесить на меня что угодно.
— Ты прав. Джулиус очень умен. Ты действительно начал обманывать. И я уже думал, что потерял тебя.
— Аксель, но неужели ты мог…
— Я тоже допустил промах. И должен себя винить. Нельзя было нагонять на тебя такой страх.
— Я всегда жутко боялся тебя, но это ничему не мешало и даже приятно покалывало. Но когда началась эта смесь обмана и страха, все обратилось в кошмар и начало разрастаться, так что в конце концов, казалось, я уже просто не мог сказать правду. Только твои слова в машине… когда мы ехали к Руперту, а потом то, как Джулиус не выпускал меня из воды… вдруг показало, что все лучше, чем продолжение жизни в таком аду.
— Жалко, что ты не пришел к этой мысли чуть раньше.
— Но неужели ты действительно готов был меня бросить?
— Не знаю, — ответил после секундной заминки Аксель. — Я твердо поверил, что у тебя какие-то шашни с Джулиусом. Эта картина преследовала меня, я видел ее в деталях, и все совпадало. Ты замечал, что Джулиус пользуется довольно редким дорогим американским лосьоном?
— Пожалуй, нет.
— Так вот, однажды ты вернулся, и от тебя просто несло этим лосьоном, а когда я спросил, как прошел день в музее, ты отделался общими фразами. В первый момент я не знал, что подумать, но потом это показалось неопровержимым доказательством.
— Господи, вероятно, это было тогда…
— Правильно, в тот самый день, когда вы с Джулиусом прятались за шпалерами.
— Да, мы сидели очень близко. Он даже взял меня за руку. Ой…
— Не бойся. Для меня не имеет значения, что Джулиус брал тебя за руку. Теперь не имеет. Все это очень в его стиле. Я знаю, что он проделывал это и раньше: мистифицировал людей, а потом заставлял плясать под свою дудку. Все это теперь неважно.
— Я понимал, что ты что-то подозреваешь. Но если ты в самом деле считал, что я спутался с Джулиусом, то я не понимаю, почему же ты…
— Ты не понимал и того, что я мучаюсь! Я пытался взвинтить себя до предела и потом вышвырнуть тебя вон. Но оказалось, что это очень и очень трудно.
Так, изумленно подумал Саймон, и, посмотрев в потолок, спросил:
— Еще джина, Аксель?
— Спасибо. Я опять вспомнил о Морган и Руперте. Может, нам все-таки следует что-нибудь предпринять?
— Это непросто, не зная, что именно произошло, — ответил Саймон, впервые всерьез задумываясь об этом. — Ведь, честно говоря, мне даже не поручиться, что Джулиус говорил правду. Конечно, я слышал, как они разговаривали… Ты предлагаешь пойти к Джулиусу и заставить его все объяснить?
— Не понимаю, как он мог это устроить, если он в самом деле это устроил, — задумчиво сказал Аксель. — И не могу сказать, что рвусь увидеть Джулиуса.
— Я тоже.
— Каких-нибудь других сведений у тебя нет?
— Ни единого. А ты заметил что-нибудь необычное?
— Ничего. Руперт, пожалуй, в последнее время нервничал. Но меня занимали свои заботы.
— Хильда была сегодня на грани срыва.
— Думаю, все же правильнее не вмешиваться. При появлении признаков назревающей драмы можно будет сказать два-три слова, хотя даже и это опасно. Вдруг просто проявишь нескромность или поднимешь ложную тревогу. Если там ничего не случилось, прекрасно. Если случилось, наши откровения способны принести и вред. Нет, пусть лучше они во всем разбираются сами.
— Совершенно согласен! — подхватил Саймон. — Пусть идет как идет. К нам это не имеет отношения. Аксель, милый мой Аксель, Аксель, Аксель…
— Все хорошо, малыш. Все хорошо, все хорошо!
18
— О, приветствую.
— Я вам не помешал? — спросил Джулиус.
— Нисколько, — ответил Таллис, — входите.
Стараясь ступать осторожно, Джулиус прошел за ним в кухню. Газеты, которые в прошлый раз настелил Таллис, были еще на месте, черные и как бы прорезиненные. Убрав со стульев грязные тарелки, Таллис отнес их в раковину.
— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил, оглядев стол, Джулиус.
— Надписываю конверты.
— Зачем же так понапрасну тратить свой интеллект!
