Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза
— Я бывала там один-два раза, — сказала Сарв. — Но так ничего и не смогла понять…
Ханчалов знал, как трудно что-то понять в биржевых делах человеку, не имеющему экономических знаний, поэтому он вначале попытался разъяснить смысл всего им сказанного. Он сказал, что люди прежде всего должны быть достойны занимаемых ими должностей, соответствовать им, чувствовать ответственность, которую они несут сами или от имени других, должны быть достойны даже произносимых ими слов. Он сказал, что, в общем, все в жизни построено на человеческом достоинстве, а там, где этот принцип нарушается или не соблюдается, всегда происходят трагедии.
Опорожненные бутылки, прохладный бриз, дующий временами на снежных вершинах Большого Кавказа, распутывающий запутанные клубки, и пестрота женских лиц, тайком переглядывающихся в темноте при разноцветных лучах света, медленно приводило в себя посетителей ресторана. Отправляя глубокомысленные сообщения по Интернету, Сарв словно крепко наказывала кому-то на низменных равнинах, чтобы в жизни они желали только того, чего они достойны.
Девушки из-за соседнего стола, пригласив танцевать с ними и Сарв, смеясь, то и дело окидывали скользящим снизу доверху взглядом Ханчалова. Это приглашение, эти улыбающиеся женские взгляды, скользящие по его лицу, быть может, впервые не пришлись по душе Ханчалову. Он ничего не сказал, но Сарв уже встала с места и направилась со своими сверстниками в сторону той части площадки, которая находилась близко к музыкантам. Впервые в жизни Ханчалов смотрел на свою новую подругу со стороны: вдруг ему показалось, что этой медленной, красивой и спотыкающейся походкой высокорослая и с нежной талией Сарв-ханум навсегда покидает его. Ему стало больно не столько от мысли о том, что Сарв уходит навсегда, сколько оттого что она уходит именно здесь, в этот момент, и он почувствовал это заранее. Но чтобы убедиться в том, что он ошибается в своих догадках, он замер, посмотрел на оставшуюся за соседним столом девушку, отказавшуюся танцевать с теми парнями, которую совсем не интересовала его персона. Хоть это и усилило душевное смятение Ханчалова, он старался обвинить себя в беспричинной ревности. Он глотнул вино из бокала, в котором мерцали звезды, маленькими глотками, чтобы жгло рот и горло.
Как и все танцующие, Сарв вернулась повеселевшей. Ханчалов был восхищен тем, что человек так мог измениться на вершине перевала. Вероятно, от тех молодых людей, когда-то прокладывающих дорогу по этим обрывистым горам, всем последующим поколениям, находящимся на самом близком расстоянии к звездам, досталось в наследство веселое настроение, которое принималось молодежью гораздо легче и спокойнее, чем старшими. Когда Сарв вернулась и села на свое место, ее раскрасневшиеся щеки и улыбка, светящаяся на ее лице, несколько успокоили Ханчалова.
— Ну, как мы выглядели? — спросила Сарв.
Ханчалов, в течение этих минут думающий совершенно о другом, не видел, как танцевали девушки. Но если бы даже он и смотрел на это, все равно сказал бы то же самое, что и сейчас:
— Со стороны все танцы мира смотрятся ужасно.
— Наверное, нужно быть достойным и танца! — громко и с намеком сказала Сарв.
После того как Сарв станцевала с теми девушками второй раз, Ханчалов, подозвав официанта, расплатился с ним и, взяв под руку свою подругу, вышел из фокусного круга обложенной камнями светлой ресторанной площадки, словно движущийся объект. Из-за того, что было относительно темно и невозможно было определить личности проходящих мимо людей, все они говорили тихо, а некоторые — даже шепотом.
— Пиршество только-только разгоралось, — сожалея, сказала Сарв.
— Нам надо встать завтра пораньше, — сказал Ханчалов.
— Мы куда-то должны ехать? — недовольным голосом спросила Сарв. — А может, останемся здесь?
— Нет, нам надо ехать, — обнял Ханчалов девушку. — Я хочу, чтобы ты видела Долину родников.
— Я не желаю видеть никаких родников.
И Сарв, выскользнув из его объятий, попыталась самостоятельно идти по полуосвещенной тропинке.
Ханчалов еле сдержался. Обломив нежную веточку с распустившимися цветами и очистив ее от листьев, стал вертеть ею в руке, словно карандашом. Он не нашелся, что сказать на это. Ему показалось, что его конец, связанный со случайной встречей с Сарв, уже настал, и они расстались, так и не соединившись.
Затем, посидев на скамейке, они несколько раздраженно отзывались о ресторане, о тамошних парнях и девушках, но больше молчали. Ресторанная музыка теперь гремела более собранными и точными аккордами. Певец исполнял выученные наизусть русские песни: «Нет, нет, нет!» — вместе с ним повторяла припев вся танцующая площадка. С высоты, на которой они сидели, были видны внутренние части некоторых гостиничных комнат: большинство туристов, занятых обычными заботами вечернего отдыха, были полуголыми мужчинами.
— Как по-твоему, почему эти мужчины не привозят с собой на отдых своих жен? — спросила у него Сарв.
Ханчалова занимал тот же вопрос. Про себя он пытался дать на этот вопрос разнообразные ответы. Он еще не завершил анализ этих ответов. Он терпеть не мог мужских кампаний без женщин, а особенно мужчин, танцующих без женщин.
— Разве с тобой танцевали не женщины? — спросил Ханчалов.
Оттого что ответ показался Сарв колючим, она прекратила эту тему. Ей показалось, что если бы наверху не было усилителей звука, распространяющих музыку на всю округу, теперь эти горы, леса, окутанные в темноту, шептались бы совсем по-другому, и у нее не было бы резона задавать этот нелепый вопрос.
По длинному гостиничному коридору Сарв шла вслед за ним, как обычно ходят деревенские женщины. Яркий лунный свет освещал комнату. С таким освещением комната больше была похожа на какой-то вокзальный угол, нежели на гостиничный номер. Ханчалову не хотелось выключать этот свет, зашторив окна. Однако постепенно свет стал ему мешать. Он вспомнил Америку, жену, поселившуюся там, сына, пишущего ему сухие, но четкие сообщения, и, когда он почувствовал, что у него вспотел лоб, встал и, выйдя на балкон, закурил сигарету. Было холодно, и сигарета не доставила удовольствия, а лишь увеличила горечь во рту. Ему показалось, что, приняв вечером душ, он, после этого очень долго находясь под холодным душем, немного простудился. Вернувшись, он лег в постель, почувствовал, что у него поднялась температура. В тишине вновь слышался рев двигателя грузовой машины, преодолевающей подъем, затем этот громкий рев медленно смешался с темнотой ночи и растаял. Эта кратковременная ревущая натуга грузовиков, преодолевающих крутые подъемы перевала, завершалась как определенный пиковый момент тесной связи между дорогой и машиной, дорога остается там, где она была, а отдышавшиеся машины, постепенно увеличивая скорость, со счастливым видом продолжают движение к месту назначения.
Ханчалов попытался было поделиться своими соображениями по поводу этих ассоциаций с Сарв, но почувствовал, что это не понравилось ей. Он подумал, что, несмотря на их близость, между ними существует тонкий, прозрачный занавес, они достаточно хорошо видят друг друга, но не могут понять со всей ясностью то, что слышат. Какой-то невидимый барьер их разделял. Днем Ханчалов захотел рассказать Сарв о своем друге Гусейне Джахангире, но словно только сейчас он понял мистическую причину того, что не смог рассказать, и решил впредь не делиться вообще ни с кем своими душевными тайнами.
Ближе к утру, продрогнув от холода и проснувшись, Ханчалов почувствовал, что действительно простудился: лоб мерз, текло из носа, и, как только проснулся, тут же начал чихать. Вот и все! Автопробег, стартовавший из точки А в точку Б в неизвестном направлении, завершился. Он хотел разбудить Сарв, но ее не было слышно. Брокер принял это как запоздалое «поздравление» с праздником, от которого бежал, а также понял, что необходимо возвращаться обратно, в город. Встав и одевшись, он, обращаясь не к Сарв, все еще неподвижно лежавшей в постели, а к черному экрану телевизора, холодно смотрящего на него с противоположной стены, в стиле якобы наставления сыну сказал: «Сынок, нельзя спасаться от невзгод бегством!».
— Сарв, я приболел, — сказал Ханчалов, обращаясь в этот раз к подруге, — вставай, мы возвращаемся в город. В противном случае мне станет хуже, и я не смогу управлять машиной.
Сарв не ответила. Наконец, перевернувшись на месте, она наполовину открыла глаза. И Ханчалов увидел, что Сарв еще не вернулась из той дали, куда вчера вечером прошла с танцевальной площадки ресторана своей нежной, чуть спотыкающейся походкой. Он снова повторил сказанное.
— Я никуда не еду, — жалобно сказала Сарв. — Поеду в Джовдарлы.
Ханчалов попытался уговорить ее, но ничего у него не получилось, словно все сказанное им билось об тот самый прозрачный занавес, который постепенно терял свою прозрачность, становился толще и, толстея, стал занимать все пространство комнаты. В какой-то момент ему показалось, что сказанное им — это не слова, а материальные частицы, имеющие конкретную емкость, и они, падая на землю, образуют определенную массу, и после того как он уедет, всякий, кто войдет в комнату и увидит это, будет жалеть о подобном расточительстве.
