Дорис Лессинг - Великие мечты
Выйдя на улицу, Сильвия шла до тех пор, пока не увидела гостиницу, где и остановилась на ночлег.
В записке Сильвия обещала прийти к обеду. Утром она отправилась по книжным магазинам и покупала, покупала, покупала. Два больших контейнера книг прибыли с ней к дому Юлии (она по-прежнему называла так этот дом). Дверь ей открыла Фрэнсис, которая, как и Колин днем ранее, провела гостью в кухню, обняла как давно потерянную дочь и усадила на ее старое место, рядом с собой.
— Только не говорите, что мне нужно как следует питаться, — сразу попросила Сильвия.
Фрэнсис поставила на стол корзинку с нарезанным хлебом. Сильвия смотрела на ломти и думала о том, что отец Макгвайр обожает хороший английский хлеб; надо будет захватить для него буханку. Тарелка, полная завитков лучисто-желтого масла, — увы, этого в Африку не возьмешь. Сильвия смотрела на еду и вспоминала Квадере, пока Фрэнсис двигалась по кухне, накрывая на стол. Она была статной привлекательной женщиной, с желтыми волосами — крашеными и со стрижкой, которая стоила полцарства. И она была очень хорошо одета — Юлия наконец-то одобрила бы ее стиль.
Четыре прибора… кто еще? Вошел высокий мальчик, который остановился, чтобы рассмотреть Сильвию — незнакомку.
— Это Уильям, — сказала Фрэнсис. — А это Сильвия, она раньше жила здесь. Сильвия — дочь подруги Мэриел, Филлиды.
— Э-э, здравствуйте, — сказал Уильям вежливо и сел: красивый мальчик, сдвигающий светлые бровки и пытающийся разобраться в хитросплетениях родства и отношений. Не получилось, и он отмел все проблемы, обратившись к Фрэнсис:
— У меня плавание в два часа. Можно я быстро поем?
— А мне нужно на репетицию. Тебя покормлю первого.
То, что появлялось на тарелках, ничем не походило на сытную, обильную домашнюю еду, подаваемую в прошлом. Фрэнсис давно перешла на готовую еду и полуфабрикаты. Она сунула в микроволновку пиццу и через минуту поставила ее перед Уильямом. Он тут же стал есть.
— Салат, — скомандовала Фрэнсис.
С видом героя-мученика мальчик подцепил вилкой два листка латука и редиску и проглотил так, словно это была отрава.
— Молодец, — похвалила его Фрэнсис. — Сильвия, полагаю, Колин рассказал тебе все наши новости?
— Наверное, да. — Две женщины обменялись взглядами, и из этого беззвучного диалога Сильвия поняла, что Фрэнсис сказала бы больше, если бы не ребенок за столом. — Кажется, я пропущу свадьбу, — добавила она.
— Я бы не назвала это свадьбой. Дюжина родственников в бюро регистрации.
— Все же я хотела бы быть там.
— Но не сможешь. Тебе не хочется надолго оставлять свою… больницу?
Эта заминка рассказала Сильвии, что Эндрю нелестно описал Фрэнсис свой приезд в миссию.
— Нельзя судить то, что там, по нашим стандартам.
— Я и не сужу. Мы просто думаем, что в Цимлии твоя квалификация пропадает зря. Ведь в Лондоне у тебя была серьезная работа.
В этот миг появилась Софи. Она была одета в нечто похожее на старинное платье или пеньюар — белого цвета с большими черными цветами — и плыла в нем Офелией, словно по воде; длинные черные волосы с драматичными прожилками седины распущены; прекрасные глаза все те же. Ее беременность имела вид элегантного бугорка.
— Семь месяцев, — сказала Сильвия. — Как тебе это удается?
Она потерялась в объятиях Софи. Обе плакали, и хотя от Софи и нельзя было ожидать ничего иного, в этом была вся она, для Сильвии такое выражение чувств было редкостью.
— Черт, — пробормотала она, вытирая глаза.
Фрэнсис тоже прослезилась. Из-за пиццы за всем этим с отстраненной серьезностью наблюдал мальчик. Софи откинулась на большом стуле в конце стола; ее выразительные руки обняли маленький животик.
— Сильвия, — произнесла она трагически, — мне сорок три года.
— Знаю. Все будет нормально. Ты уже сдавала анализы?
— Да.
— Вот видишь.
— Но Колин… — И Софи снова заплакала. — Простит ли он меня когда-нибудь?
— Ах, какая чушь! — воскликнула Фрэнсис раздраженно, уже наслушавшись этих причитаний.
— Из того, что он вчера говорил мне, — сказала Сильвия, — у меня сложилось впечатление, что о прощении речь вообще не идет.
— О Сильвия, ты так добра. Все добры ко мне. И оказаться в этом доме, в этом самом доме, который я всегда воспринимала как свой, и Фрэнсис… вы были мне такой же матерью, как моя родная мать, но теперь ее нет с нами, бедняжки.
— Я не столько мать, сколько нянька, — заметила Фрэнсис.
— Да, ты слышала, она играет Няню — о, играет превосходно, — сказала Софи. — Но скоро в доме появится настоящая няня, потому что я буду продолжать играть и, конечно же, Фрэнсис тоже.
— Да, не думаю, что я готова взять на себя заботу о младенце, — подтвердила Фрэнсис.
— Разумеется, — кивнула Софи, но было видно, что на самом деле она надеялась на обратное.
— И кроме того, — продолжала Фрэнсис, — не забывай, скоро мы с Рупертом и детьми переедем.
— О, нет, — опечалилась Софи, — пожалуйста, останьтесь. Пожалуйста. Тут хватит места всем.
Мальчик выпрямился на стуле, уставился на взрослых испуганными глазами:
— Почему? Куда мы переедем? Зачем, Фрэнсис?
— Ну, это дом Колина и Софи, и у них скоро появится ребенок.
— Но здесь много комнат, — сказал Уильям громко, будто старался перекричать кого-то. — Нам не нужно никуда уезжать.
— Тише, — произнесла Софи неуверенно и посмотрела на Фрэнсис, чтобы та успокоила встревоженного мальчика.
— Мне нравится этот дом, — настаивал Уильям. — Я не хочу отсюда уезжать. Зачем?
Он заплакал трудными, болезненными слезами ребенка, который плачет много, но в одиночестве, надеясь, что никто не услышит. Он поднялся и выбежал. Все молчали.
Потом Софи сказала:
— Фрэнсис, Колин ведь не говорил, что вы должны уехать отсюда, верно?
— Нет, не говорил.
— И я тоже не хочу, чтобы вы уезжали.
— Мы забываем об Эндрю. У него могут быть свои соображения насчет того, как поступить с этим домом.
Сильвия заметила:
— Тебе не стоит перетруждать себя, Софи. Ты же не собираешься играть до последнего?
Теперь, когда Софи не пылала восторгом от встречи, стало заметно, что она напряжена, бледна и явно переутомлена. Софи согнулась над своим животом.
— Ну… Я думала… но, возможно…
— Постарайся вести себя разумно, — сказала Фрэнсис, — плохо уже то, что…
— Что я так стара, о да, я знаю.
— Что ж, — сказала Сильвия, — пойду поищу Колина.
— Он сейчас работает, — ответила Софи. — И никому не позволяется мешать ему, когда он за работой.
— Ничего не поделаешь, потому что мне нужно с ним поговорить.
Когда Софи по пути из кухни проходила мимо Фрэнсис, то обняла ее быстрым движением и сказала:
— Не покидайте нас, Фрэнсис. Прошу вас. Я уверена, никто не хочет, чтобы вы уехали из этого дома.
Фрэнсис тоже вышла из кухни. Уильяма она нашла в его комнате, мальчик скорчился на кровати, как зверек, почуявший опасность. Он повторял вслух:
— Я не хочу уезжать. Я не хочу уезжать.
Фрэнсис положила руки ему на плечи и сказала:
— Не нужно плакать. Может, этого еще и не случится. Скорее всего, не случится.
— Тогда пообещай.
— Я не могу. Нельзя давать обещания, если ты не уверен.
— Но ты почти уверена, да, правда?
— Да. Думаю, да.
Фрэнсис подождала, пока Уильям собирал вещи для бассейна, и потом спросила:
— Мне кажется, что Маргарет не очень хочется оставаться здесь.
— Да. Она хочет жить с мамой. А я не хочу. Мэриел ненавидит меня, потому что я мужчина. Я хочу жить с тобой и с папой.
Фрэнсис пошла готовиться к репетиции, думая о том, что давно уже даже не вспоминала о своей мечте: о том, чтобы заиметь когда-нибудь свой собственный дом и жить в нем, ни от кого не завися. Деньги, которые она откладывала на его покупку, катастрофически таяли. Приличная сумма ушла на то, чтобы заплатить за курс психотерапии для Мэриел. Также она выплачивала Мэриел ежемесячное содержание. Руперт продал квартиру в Мэрилебоуне и две трети вырученного отдал бывшей жене. Руперт и Фрэнсис совместно платили арендную плату за проживание здесь, в этом доме — за себя обоих и двоих детей. Еще он оплачивал образование детей. Фрэнсис получала деньги за различные книги, памфлеты, переиздания, но когда сводила баланс, то оказывалось, что чуть ли не половина денег уходила Мэриел. В наше время многие женщины оказываются в подобной ситуации, когда им приходится содержать первую жену своего партнера.
Фрэнсис вошла в супружескую спальню, где стояло две кровати — одна, на которой она столько лет спала в одиночестве, и вторая, большая, ставшая эмоциональным центром ее жизни. Она села на свою стародевичью постель и посмотрела на пижаму Руперта, аккуратно сложенную на его подушке. Это была зеленовато-голубая пижама из поплина, серьезная такая пижама, но на ощупь нежная и шелковистая. Руперт при встрече, должно быть, производил впечатление прочности, силы, но стоило заметить деликатность его взгляда, его чуткие руки… Фрэнсис пересела на большую кровать со стороны Руперта и погладила пижаму.
