Дино Буццати - Избранное
Продолжая что-то бормотать, он покинул свой зал и заскользил к последним разделам выставки. Была уже ночь, но свет полной луны, проникая через застекленные фонари в потолке, распространял вокруг какое-то волшебное фосфорическое сияние. Продвигаясь мимо развешанных по стенам картин, он отмечал в них постепенные изменения: классические формы — пейзажи, натюрморты, портреты, обнаженная натура — все больше деформировались, раздуваясь, вытягиваясь, скрючиваясь в полном пренебрежении к давно устоявшимся канонам, и в конце концов распадались окончательно, утрачивая всякую связь с изначальной формой.
А вот и новые поколения: на полотнах, по большей части огромных, сплошное нагромождение пятен, брызг, закорючек, туманностей, завихрений, бубонов, дыр, параллелограммов и каких-то перепутанных внутренностей. Здесь царили представители новых направлений — молодые и хищные пираты, существующие за счет человеческой ограниченности.
— Эй, маэстро! — шепотом окликнули его из таинственного полумрака.
Престинари резко остановился, готовый, как всегда, к спору или драке.
— Кто это? Кто?
С разных сторон зашелестели в ответ пошлые, ехидные слова. Затем по анфиладе залов разнеслись и затихли вдали смешки и свист.
— Ну, сейчас я вам выдам! — закричал Престинари, широко расставив ноги и набрав в грудь побольше воздуха, словно намеревался отразить чье-то нападение. — Вы же просто бандиты с большой дороги! Импотенты, отребье Академии, жалкие пачкуны, выходите сюда, если у вас хватит смелости!
Ответом ему был грубый смех. Потом, принимая вызов, с полотен сползли и сгрудились вокруг какие-то загадочные фигуры: обладающие странной независимостью конусы, шары, спутанные клубки, трубы, пузыри, осколки, бедра, животы, ягодицы, гигантские вши и черви. Кривляясь и насмешничая, они пустились в пляс перед носом у маэстро.
— Назад, негодяи, вот я вас! — С невесть откуда взявшейся энергией двадцатилетнего юноши Престинари бросился на толпу уродов, раздавая удары направо и налево. — Вот тебе, вот!.. Падаль, пузырь проклятый!
Его кулаки проваливались в пестрое месиво, и художник с радостью понял, что разделаться с этой шушерой не так уж и трудно. Абстрактные фигуры под его кулаками трескались, крошились, расползались грязной лужей.
Вот это была расправа! Наконец, тяжело дыша, Престинари остановился: кругом была груда праха. Какой-то уцелевший фрагмент, словно дубинка, стукнул его по лицу. Он поймал его на лету сильными руками и, превратив в жалкую щепку, швырнул куда-то в угол.
Победа! Но тут прямо перед ним возникли четыре бесформенных призрака: они не были повержены и держались с каким-то суровым достоинством. От этих призраков исходило слабое сияние, и маэстро показалось, что он узнает в них что-то милое сердцу и близкое, напоминающее о давно прошедших годах.
Наконец он понял: в нелепых призраках, столь отличающихся от всего, что он написал за всю свою жизнь, трепетала та божественная искра подлинного искусства, тот неуловимый мираж, за которым он с упрямой надеждой гонялся до последнего своего часа.
Значит, было все же что-то общее между ним и этими странными фигурами? Значит, попадались среди гнусных обманщиков художники честные и чистые? А может, были среди них даже гении, титаны, избранники судьбы? И в один прекрасный день благодаря им то, что сегодня выглядит сплошным безумием, станет мерилом высшей красоты?
Престинари, всегда бывший человеком благородным, разглядывал их смущенно и с неожиданным волнением.
— Эй, вы, — сказал он отеческим тоном, — ну-ка возвращайтесь в свои картины, чтобы я больше вас тут не видел! Возможно, вами движут самые лучшие побуждения, не отрицаю, но вы выбрали плохую дорожку, дети мои, очень плохую дорожку. Будьте умниками, попытайтесь принять понятную форму!
— Невозможно. У каждого свое предназначение, — вежливо прошептал самый большой из четырех призраков, сотканный из запутанной филиграни.
— Но на что вы можете претендовать в таком вот виде? Кто в состоянии понять вас? Прекрасные теории, пыль в глаза, сложные, ошарашивающие профанов термины — это да. Что же до результатов, то, признайтесь, пока…
— Пока — пожалуй, — ответила филигрань, — но завтра… — И была в этом слове «завтра» такая вера, такая огромная таинственная сила, что оно гулко отозвалось в сердце художника.
— Что ж, Господь вас благослови, — пробормотал он. — Завтра… Завтра… Как знать. Может, так или иначе вы и впрямь чего-то достигнете…
Какое, однако, прекрасное слово «завтра», подумал Престинари, но произнести его вслух не смог. И чтобы никто не заметил его слез, выбежал из помещения и с болью в душе понесся прочь над лагуной.
ВЕЛИЧИЕ ЧЕЛОВЕКА
Перевод Ф. Двин
Был уже вечер, когда дверь погрузившейся во мрак тюрьмы открылась и стражники швырнули в нее маленького бородатого старичка.
Борода у старичка была белая и большая, едва ли не больше его самого. В мрачной, полутемной камере она распространяла слабый свет, и это произвело на арестантов определенное впечатление.
Из-за темноты старичок поначалу не разобрал, что в этой яме он не один.
— Есть здесь кто-нибудь?
Ответом ему были смешки и злобное бормотание. Затем, в соответствии с местным этикетом, каждый представился.
— Риккардон Марчелло, — прохрипел кто-то, — кража с отягчающими обстоятельствами.
— Беццеда Кармело, — тоже глухим, словно из бочки, голосом назвал себя следующий, — мошенник-рецидивист.
Потом пошло:
— Марфи Лучано, изнасилование.
— Лаватаро Макс, невиновный.
После этих слов грохнул смех. Шутка всем очень понравилась: кто же не знает Лаватаро — отпетого бандита, руки которого обагрены кровью многих жертв?
— Эспозито Энеа, убийство. — В голосе говорившего слышалась нотка гордости.
— Муттирони Винченцо, — этот голос звучал и вовсе победоносно, — отцеубийство… Ну а ты, старая блоха, кто таков?
— Я… — ответил вновь прибывший, — по правде говоря, сам не знаю. Меня задержали, велели предъявить документы, а у меня никаких документов никогда и не было.
— Ха! Значит, бродяжничество, — сказал кто-то презрительно. — А как тебя кличут?
— Зовут меня… Морро, по кличке… гм-гм… Великий.
— Великий Морро, значит. Что ж, неплохо! — прокомментировал голос из темноты. — Имечко-то тебе немного великовато: его бы на десяток таких, как ты, хватило.
— Совершенно верно, — кротко откликнулся старичок. — Но моей вины тут нет. Эту кличку дали мне в насмешку, и теперь уж ничего не поделаешь. Скажу больше: у меня от нее одни неприятности. Вот, например… но это слишком длинная история…
— Давай, давай, выкладывай! — грубо прикрикнул на старичка один из узников. — Времени у нас хоть отбавляй.
Остальные поддержали его. В унылых тюремных буднях любое развлечение — праздник.
— Ну, тогда ладно, — отозвался старик. — Бродил я однажды по городу — как он называется, неважно — и увидел богатые палаты и слуг, сновавших туда-сюда со всякими яствами. Наверное, тут готовятся к большому торжеству, подумал я и подошел поближе, чтобы попросить милостыню. Но не успел я и рта раскрыть, как какой-то верзила ростом не меньше двух метров хвать меня за шиворот и давай орать: «Вот он, вор, я поймал его! Это он украл вчера попону у нашего хозяина. И еще наглости хватило вернуться! Ну, теперь-то мы тебе ребра пересчитаем!» — «Мне? — говорю. — Да я вчера был не меньше чем в тридцати милях отсюда. Как же так?» — «Я видел тебя собственными глазами. Видел, как ты удирал с попоной в руках», — закричал он и поволок меня во двор.
Я упал на колени и взмолился: «Вчера я был в тридцати милях отсюда. В вашем городе я впервые. Слово Великого Морро». — «Что-что?» — закричал этот бесноватый, вытаращив глаза. «Слово Великого Морро», — повторил я. А тот вдруг как расхохочется. «Так ты Великий Морро? Эй, люди, идите сюда, поглядите на эту вошь, которую, оказывается, зовут Великим Морро! — И, обернувшись ко мне, спрашивает: — Да знаешь ли ты, кто такой Великий Морро?» — «Я сам Морро и никакого другого не знаю», — говорю. «Великий Морро, — заявляет мне негодяй, — это не кто иной, как наш почтеннейший хозяин. И ты, нищий, осмеливаешься присваивать себе его имя! Ну, теперь тебе несдобровать! А вот и сам хозяин идет».
И верно. Привлеченный криками, владелец палат вышел во двор. Это был богатейший купец — самый богатый человек в городе, а может, и на всем белом свете. И вот подходит он ко мне, смотрит, расспрашивает, смеется: ему смешно от одной мысли, что какой-то нищий носит его имя. Потом он велит слуге отпустить меня, приглашает к себе в дом, показывает огромные залы, битком набитые сокровищами, и даже одну комнату с бронированными стенами, а в ней вот такие кучи золота и драгоценных камней, велит хорошенько меня накормить, а потом и говорит: «Эта история с именем, нищий старец, тем более удивительна, что и со мной во время путешествия в Индию однажды приключилось то же самое. Отправился я там на рынок со своим товаром, и люди, увидев, какими ценными вещами я торгую, сразу же столпились вокруг и стали расспрашивать, кто я и откуда. „Меня зовут Великий Морро“, — отвечаю, а они, нахмурившись, говорят: „Великий Морро? Да какое же величие может быть у тебя, жалкий купчишка? Величие человека — в его уме. Великий Морро на свете только один, и живет он в этом городе. Он — гордость нашей страны, и ты, мошенник, сейчас повинишься перед ним за свое хвастовство“».
