Айрис Мердок - Монахини и солдаты
— Проклятый Эд Роупер! Значит, кто угодно может знать… а это ложь, грязная ложь… Анна, как у тебя язык повернулся…
Анна выдержала горящий, злой взгляд Гертруды. Она подумала, отчасти успокаивая себя, что Гертруде случившееся крайне неприятно, ей неприятно терять лицо, она еще не верит в это, но ее бесит, что другие могут поверить.
— Тут нет моей вины, — сказала Анна. — Я всего лишь посредник. Ты в конце концов неизбежно услышишь эту неприятную сплетню от кого-нибудь, так не лучше ли прежде услышать об этом от меня? Пожалуйста, не сердись так, дорогая.
— Я не «сержусь», как ты выражаешься! Я… у меня слов нет! Ничего не соображаю… Ты и Граф невероятно легковерны… но меня удивляет Манфред… И все равно я ничего не понимаю. Говоришь, ты видела эту женщину? Как ее зовут?
— Дейзи Баррет. Эд услышал эту историю от Джимми Роуленда, который, по твоим словам, друг Тима. Роуленд сказал, что Тим и эта женщина…
— Да-да, не повторяй, договорились, что Тим женится на мне, чтобы они могли жить припеваючи на мой счет! Анна, Анна, только подумай!
— Знаю, звучит абсурдно, — сказала Анна, не двигаясь с места и глядя на Гертруду. — Я не говорю, что это правда! Но что-то же породило этот слух. Та малость, которую мне удалось выведать, похоже, соответствует…
— Как ты нашла ее?
— Узнала адрес в пабе, в котором она бывает, Роуленд назвал Эду этот паб. Она сказала, что долгие годы была любовницей Тима, намекнула, что и сейчас ею является, и сказала, что такой план был… Конечно, она могла во всем лгать. У меня создалось впечатление, что кое-что тут правда. Но не лучше ли тебе спросить Тима? Если все это злонамеренная ложь, лучше будет немедля выжечь ее.
— «Выжечь» — неподходящее слово, — сказала Гертруда, которая даже в момент крайнего душевного волнения не могла удержаться от перенятой у Гая привычки делать замечания по поводу неточных выражений. Она как будто немного успокоилась. — Да, хорошо, я знаю, что твоей вины тут нет. Что она собой представляет?
— Запущенная, мужеподобная, худая, изможденная. Похоже, образованная. Говорят, художница, но называет себя писательницей. Живет в ужасно грязной квартирке близ Шепердс-Буш. Много пьет.
Гертруда задумалась, потом сказала:
— Конечно, она лжет. Наверное, она знала Тима много лет назад. Возможно, услышала, что он женился, и выдумала всю эту историю, чтобы вытянуть из нас деньги — хотя представить не могу, как она рассчитывает сделать это.
— Я тоже, — сказала Анна, — так или иначе, она не производила впечатления человека, способного что-то выдумать, чтобы шантажировать кого-то. Она мне даже понравилась.
— Понравилась?
— Да, а что тут такого, люди производят на нас впечатление независимо от нашего желания.
— Ты говоришь, она пьяница?
— Думаю, что да. Она бывает невменяемой, малость ненормальной, я имею в виду — необузданной… и уж точно вызывающей…
— Тебе понравится кто-то, кто порочит моего мужа самым омерзительным способом, какой можно вообразить?
— Нет, я не так выразилась. Просто я хотела сказать, что не считаю ее явным параноиком или мстительной лгуньей. Не знаю, что и думать, Гертруда. Я сказала тебе все, что должна была сказать.
— Тебя это радует. Ты всегда была настроена против Тима, всегда ненавидела его и норовила очернить и принизить его…
— Меня это не радует!
«Если бы ты только знала, — думала Анна, — насколько не радует. Если бы только знала, сколько усилий я приложила, действуя в ущерб собственным интересам!»
— Ты презираешь Тима.
— Ошибаешься. Я лишь считала и продолжаю считать, что он недостаточно хорош для тебя.
— Ты его совершенно не знаешь, не понимаешь, ты просто ревнуешь, бессовестно ревнуешь…
— Я, по крайней мере, не охочусь за твоими деньгами, — ответила Анна.
Фарфоровый виолончелист упал на пол и разбился. Анна встала. Обе женщины смотрели на осколки, усыпавшие зеленые изразцы, окаймлявшие камин.
Глаза Анны наполнились слезами.
— Прости, дорогая.
— И ты прости меня, — сказала Гертруда, отходя от камина. — Я так потрясена. Такое чувство, будто все против меня. Я не виню тебя. Но ты рассказывала эту ужасную, безумную историю… как будто злорадствуя… вероятно, мне это показалось… я знаю, ты не желаешь причинить мне боль. Допускаю, раз пошел слух, кто-то должен был поставить меня в известность. Просто хотелось, чтобы это была не ты. Пусть бы лучше Граф рассказал об этом.
— Граф… да… ох, если б только ты вышла за него.
Услышав какой-то звук, они застыли на месте, потом посмотрели друг на друга и быстро принялись стирать следы слез. Раздавшийся звук был скрежетом ключа в замке парадной двери.
Тим, мыча песенку, вошел в квартиру и прямиком проследовал в гостиную, нагруженный свертками.
— А вот и я. Привет, Анна! — Он постоял, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Что случилось?
— Я пойду, — быстро проговорила Анна.
— Нет, Анна, не уходи. Я хочу, чтобы ты услышала, как Тим опровергнет этот грязный поклеп.
— В чем дело? — спросил Тим, глядя на них с беспокойством, перешедшим в испуг.
— Тим, — заговорила Гертруда, — у тебя была долгая любовная связь с женщиной по имени Дейзи Баррет, и встречался ли ты с ней после… после Франции… и решили ли вы с ней, что тебе надо жениться на богатой? — Глаза у Гертруды были красные, губы еще мокрые от слез, но голос звучал твердо и холодно.
Слова Гертруды произвели на Тима эффект разорвавшейся бомбы. Он выронил свертки на пол, шея, лицо и лоб побагровели. С открытым ртом он уставился на жену потрясенным, жалким взглядом — само воплощение вины и безмолвного ужаса.
Анна кинулась мимо него прочь из гостиной. Подхватив на бегу свой монастырский плащ в прихожей, вылетела на лестничную площадку, сбежала по ступенькам и помчалась по улице, еще быстрее, чем вчера, когда спасалась от Дейзи Баррет.
— Тим… — проговорила Гертруда, ее глаза наполнились слезами, а голос звучал глухим эхом Страшного суда.
— Так ты знаешь о Дейзи?.. — промямлил Тим.
От замешательства, глупости и ярости на судьбу он ничего не соображал.
— Значит, это правда, — сказала Гертруда.
Отчаяние прорвалось в этих словах, но теперь она вновь была холодной, суровой, пугающей. Ища носовой платок, она пошарила в кармане, затем, отвернувшись, в сумочке. Вытерла глаза и принялась подбирать с полу осколки фарфоровой обезьянки и складывать их на каминную полку.
— Ну да, — сказал Тим, — то есть, я не понимаю, о чем ты спрашиваешь. Мне надо было бы давным-давно сказать об этом, я и собирался. Знаю, я поступил как дурак, но, понимаешь…
— Ты собирался рассказать, что хладнокровно обманывал меня?
— Я должен был рассказать, только не думал, что это имеет какое-то значение, думал, это подождет, я не обманывал тебя, я считал, что…
— Ты жил с этой женщиной много лет?
— Да, но…
— И вы до сих пор встречаетесь, она твоя любовница?
— Нет!
— Ты встречался с ней после того, как мы… полюбили друг друга?..
Как многие из тех, кто лжет безотчетно и нерасчетливо, Тим слишком ленился тщательно продумывать последствия своей лжи и, будучи уличен в ней, с готовностью говорил правду, чисто формальную в его понимании.
— Да, — подтвердил он.
— В таком случае ты понимаешь, что все кончено, — сказала Гертруда. — Все кончено между мной и тобой. Кончено.
— Ты не понимаешь, — возразил Тим. — Я порвал с ней, в самом деле, а потом снова встретился с ней, но это было, это не было…
— И ты вместе с ней придумал, что тебе стоит жениться на богачке, чтобы жить на ее деньги со своей любовницей.
— Мы говорили об этом! — воскликнул Тим. — Но то была просто шутка, мы шутили промеж собой, мы никогда…
— Шутили, — сказала Гертруда. — Твоя шутка зашла слишком далеко. Так ты женился на мне ради шутки!
— Нет. Ты неправильно меня поняла. — Он пытался вспомнить все, что говорил в последние минуты. — Я действительно встречался с Дейзи после того, как ты…
— И вы занимались любовью?
— Да. После того как ты отказалась от меня, когда сказала, что «так продолжаться не может»… я не встречался с ней… потом вернулся…
— Ты пошел к ней домой, ты никогда и не уходил от нее.
— Уходил!
— Я не говорила «так продолжаться не может». Я имела в виду, что я была в отчаянии, несчастна и… и не в себе… это было тяжелое время… именно тогда я нуждалась в тебе больше всего… а ты убежал и…
— Но с ней покончено, покончено, я не виделся с Дейзи…
— Где ты был сегодня утром?
— Гертруда! Я был в магазинах… о господи!., покупал краски и пастель… а еще купил маленький… маленький подарок тебе… Гертруда, как ты только можешь думать, что я… ты знаешь, что я не…
Он протягивал к ней руки, но она не смотрела на него. Она смотрела на осколки фарфора и не видела их.
