Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла
– Они, точно, только на это и надеялись, – поддакнула женщина, – потому что она не поменяла мнения. Это правда, я не вру. Старик сам занялся этим делом, да. И после полуночи мы с Делией тоже поработали с окружным прокурором и судьей – немножко их перекособочили.
Джим улыбнулся. – Ты поставила на тот номер, который я тебе дал?
– Нет, я была слишком занята.
Около полудня судья Оливер вызвал присяжных в зал и спросил, приблизились ли они к вынесению вердикта. Дело, однако, не сдвинулось с мертвой точки. Оливер неохотно стукнул молотком по столу, объявил суд несостоявшимся вследствие несогласия присяжных между собой и закрыл судебное заседание. Среди возникшего шума раздался голос Лоутона, который обращался к судье:
– Ваша честь, я прошу занести в протокол мою просьбу к администрации суда как можно быстрее устроить повторное разбирательство.
Четвертое разбирательство явилось своеобразным рекордом. Джим Уильямс стал первым человеком в Джорджии, которого четыре раза судили за одно и то же убийство. Завсегдатай хохотал, бил себя по ляжкам и кричал, что матадор теперь ранен куда серьезнее, чем бык. У подъезда возле Лоутона сгрудились телерепортеры. Окружной прокурор, несмотря на понесенный ущерб, держался молодцом.
– После трех процессов, – говорил он, – счет 35:1 в пользу обвинения. Я уверен, что если нам удастся подобрать дееспособное и решительное жюри, то мы все-таки получим вердикт.
Пока Лоутон говорил, вокруг него собралась маленькая толпа. Минерва стояла с краю, по ее лицу блуждала счастливая улыбка – женщина держала в руке три хрустящих сотенных купюры.
Поздним вечером Уильямс потягивал мадеру и раунд за раундом играл в психологические кости. Серая тигровая кошка, впервые за два дня от души наевшаяся, мирно спала на коленях у хозяина. Джим прикинул, что третий процесс обошелся ему в четверть миллиона долларов.
– Насколько я понимаю, – заметил он, – из них только триста долларов оказались истраченными с пользой.
Глава XXVIII
УСПЕХ
Лилиан Маклерой вышла на крыльцо своего дома, чтобы полить цветы и посмотреть, что творится на Монтрей-сквер. По площади расхаживали дамы в юбках с кринолинами, мужчины в сюртуках и одетые в синюю форму солдаты с ружьями на плечах. Яркое солнце меркло от клубов пыли – самосвалы вываливали на Булл-стрит груды земли, чтобы она выглядела, как немощеная улица девятнадцатого века. Панорама была ошеломляющая, тем более, что она как две капли воды походила на сцену, которую снимали здесь же, когда делали фильм об убийстве Авраама Линкольна. На этот раз фильм назывался «Слава» и рассказывал о создании первого негритянского полка в армии Соединенных Штатов во время Гражданской войны. Миссис Маклерой посмотрела на Мерсер-хауз, невольно ожидая увидеть свисающее с балкона полотнище со свастикой.
Однако, на этот раз Джим Уильямс не был склонен к подобным экстравагантностям. Более того, на этот раз он разрешил киношникам воспользоваться своим домом – установить в нем аппаратуру и занавесить окна кружевными занавесками, чтобы придать Мерсер-хауз сходство с бостонским домом середины шестидесятых годов прошлого века. Несколько ранее Уильямс и продюсер сидели в кабинете Джима и за мадерой и сигарой договаривались об оплате. Продюсер предложил 10000 долларов, на что Уильямс с улыбкой ответил: «Восемь лет назад в этой комнате я застрелил человека. Он стоял как раз на том самом месте, где сейчас сидите вы. Через пару месяцев состоится четвертый процесс по моему делу, а у моих адвокатов очень высокие запросы. Поэтому пусть будет двадцать пять тысяч долларов и по рукам».
Юридические баталии по поводу четвертого судебного разбирательства дела об убийстве Джимом Уильямсом Дэнни Хэнсфорда продлились почти два года. Сонни Зейлер просил суд воздержаться от повторного разбирательства, поскольку оно ставило под двойной удар его подзащитного. Однако, суд отклонил это ходатайство, равно как и апелляцию Зейлера. Лоутон подал также ходатайство о дисквалификации Зейлера и отстранении его от ведения дела. Сонни ответил таким же демаршем. Зейлер, ссылаясь на сокрытие улик Лоутоном, обвинял последнего в «процессуальных нарушениях высшей степени». Лоутон, в ответ, обвинил Зейлера «в небрежности, некомпетентности и неэтичном поведении». (Это обвинение было основано на убеждении Лоутона, что дружки Хэнсфорда были подкуплены Зейлером для дачи нужных защите показаний. Доказательств этих подозрений не имелось, также как нужды в них, поскольку обоих парней так и не вызывали в суд.) Оба ходатайства были, таким образом, отклонены. Четвертое разбирательство фактически началось.
Стороны были согласны только в одном: в Саванне невозможно найти людей, которые не имели бы своего, твердо устоявшегося мнения о деле и о тех суммах денег налогоплательщиков, какие израсходованы на проведение затянувшегося суда. Итак, в тот самый день, когда в Саванне начались съемки «Славы», Сонни Зейлер обратился в Верховный суд с ходатайством о переносе процесса в другой судебный округ. Зейлер был на сто процентов уверен, что на этот раз отказа не последует, и молил Бога только об одном – чтобы суд не назначили в каком-нибудь заповедном гнезде заскорузлых консерваторов.
В конце концов, честь проведения суда досталась Огасте. Спенсер Лоутон посчитал это своей победой, хотя Сонни не спешил с ним согласиться.
Второй из старейших городов Джорджии, Огаста, находится в 130 милях от устья реки Саванны, у подножья Аппалачских гор. Население города составляло 50 тысяч человек и распределялось по своему благосостоянию соответственно положению на склонах гор – чем выше состояние, тем выше и положение. На господствующих высотах в красивых домах жили богатые люди, которые играли в гольф в национальном гольф-клубе Огасты, родины ежегодного Турнира мастеров. У подножья, в тени бульваров, располагалось коммерческое ядро города и кварталы, заселенные представителями среднего класса. Дальше к югу город буквально погружался в обширные болота, где в трейлерах, неказистых домишках и просто лачугах жил рабочий класс Огасты и солдаты армейской базы в Форт-Гордоне. Еще южнее располагались леса, которые перерезала увековеченная Эрскином Колдуэллом Табачная дорога.
Так что были в Огасте как утонченные, так и грубые элементы, но когда дело дошло до отбора присяжных, то стало ясно, что жителей склонов гор и жителей болот объединяет одно – ни те, ни другие слыхом не слыхивали о Джиме Уильямсе.
Из Саванны для освещения процесса прибыли газетные репортеры и корреспонденты телевидения, но местные средства массовой информации попросту проигнорировали это событие. Не было ни аршинных заголовков, ни телевизионных сенсаций, которые прерывали бы обычные передачи, не было толпы на галерее зала суда.
Ежедневно, в течение двух недель присяжные – шесть мужчин и шесть женщин – спокойно собирались в здании суда графства Ричмонд, слушая и наблюдая, как разворачивается судебное расследование. Они были заинтересованы, даже несколько возбуждены, но все же оставались отчужденными от эмоциональной стороны дела. Мерсер-хауз во всей своей красе и великолепии являлся для них просто домом, фотографии которого они разглядывали; он не вписывался в ландшафт, что они видели ежедневно. Джим Уильямс не карабкался по социальной лестнице на их глазах – короче, он не был одним из них. Джим не вызывал у них восхищения, зависти или злобы, как это имело место в Саванне последние тридцать лет. Один из кандидатов в присяжные дал Сонни Зейлеру основание надеяться, что гомосексуальная тема не вызовет такой негативной реакции в Огасте, как в Саванне. Кандидат сказал во время интервью: «Я не гей, но ничего не имею против них, если они живут где-нибудь в другом месте».
С самого начала четвертого процесса Сонни Зейлер превратил каждое свое выступление в образчик высочайшего сценического искусства, сконцентрировав всю свою энергию на главном направлении – некомпетентности полиции. Когда детектив Джордан занял место свидетеля и показал, что надел мешки на руки Дэнни Хэнсфорда, Зейлер дал ему точно такой же мешок и ленту скотча с предложением запаковать его руку. Когда это было сделано, Сонни начал ходить по залу и вопрошать суд, возможно ли было в приемном отделении госпиталя не заметить на руке убитого столь большой предмет. Зейлер едко высмеял экспертов – свидетелей обвинения, уличив их в противоречивых показаниях. Особенно досталось в этом отношении доктору Ларри Говарду, директору криминалистической лаборатории штата. На одном процессе Говард утверждал, что Уильямс физически не мог произвести все выстрелы из-за стола; на следующем он же заявил, что это было вполне возможно. В разные моменты времени Говард утверждал, что стул Дэнни падал то вперед, то назад, то вбок. Зейлер, смеясь, размахивал памятной запиской, доказывавшей, как чиновники криминалистической лаборатории собирались скрыть от суда результаты анализа на продукты выстрела, если бы они противоречили их планам. «Если вы захотите доложить результаты анализа, то дайте нам знать, – писал один чиновник другому. – Большое жюри соберется на слушания 12 июня». – Они все играли свою игру, – негодовал Зейлер, – и это отвратительно. Они все жаждали осуждения и говорили друг другу: «Посмотрим, что покажут исследования на следы пороха. Если результаты нам помогут, мы их используем, если же нет, то мы о них просто забудем».
