Виктория Хислоп - Остров. Тайна Софии
– Мама? – только и смогла вымолвить она.
– Да, это я, – ответила София. – Фотини пригласила меня, и мне это показалось отличным поводом побывать здесь.
– Вот так сюрприз! – воскликнула Алексис.
Три женщины уселись за стол под навесом и некоторое время потягивали холодные напитки.
– Как твой отпуск? – спросила София.
– Да так себе, – ответила Алексис, неопределенно пожав плечами. – Вернее, был так себе, пока я не приехала сюда. Теперь все пошло намного интереснее. Я отлично провела время в Плаке.
– Эд здесь, с тобой? – спросила София.
– Нет, я оставила его в Ханье, – ответила Алексис, глядя на свой кофе. За последние несколько дней она и думать забыла об Эде, и внезапно ей стало стыдно, что она бросила его так надолго. – Но я планирую завтра вернуться, – добавила она.
– Так скоро? – воскликнула София. – Но я ведь только что приехала.
– Что ж, – сказала Фотини, подходя к столу с новыми стаканами, – в таком случае у нас не так уж много времени.
Все трое знали, что собрались здесь не просто так. Иначе зачем было приезжать Софии? Голова у Алексис все еще шла кругом от того, что рассказала ей Фотини за последние несколько дней, но она знала, что в этой повести осталась последняя глава. Именно для того, чтобы ее рассказать, и прилетела мать.
Глава двадцать шестая
На следующее утро София должна была поехать в Афины, где ее ждала новая жизнь – жизнь студентки университета. Сундук с ее вещами надо было перевезти на несколько сотен метров вниз по дороге, к порту, и там погрузить на паром, который должен был отвезти ее в столицу Греции – город, расположенный километрах в трехстах к северу. Решимость Софии начать самостоятельную жизнь почти уравновешивалась одолевавшими ее страхом и беспокойством. Весь день она боролась с соблазном распаковать вещи и вернуть их на свои места: одежда, книги, письменные принадлежности, будильник, радиоприемник, картинки… Оставить хорошо знакомое ради неизвестного было непросто, и девушка сама не знала, чего ждет от Афин больше – радости или несчастий. Что-то среднее восемнадцатилетняя София даже представить себе не могла. Каждая косточка в ее теле ныла от предчувствия морской болезни, но возврата уже не было. В шесть часов вечера она пошла попрощаться с друзьями, с которыми ей предстояло надолго расстаться. Девушка знала, что общество приятелей отвлечет ее от дурных мыслей.
Вернувшись домой около одиннадцати, София увидела, что отец беспокойно меряет комнату шагами. Мать сидела на краешке стула, нервно сжав руки с белыми от напряжения костяшками пальцев. Ее лицо казалось каменным.
– Вы еще не спите? Простите, что задержала вас, – сказала София. – Но вы могли и не дожидаться меня.
– София, мы хотели поговорить с тобой, – мягко произнес отец.
– Сядь, пожалуйста, – попросила мать.
София встревожилась.
– Так официально… – проговорила она, опустившись на стул.
– До того как ты уедешь в Афины, мы хотели бы поведать тебе кое-что, – сказал отец.
Мать взглядом попросила его замолчать – в конце концов, почти все, что они собирались рассказать девушке, касалось ее жизни.
– Сама не знаю, с чего лучше начать, – сказала она. – Но в истории нашей семьи есть нечто такое, что тебе надо знать.
В ту ночь родители рассказали Софии все – точно так же, как это сделала несколько десятилетий спустя Фотини. Услышанное стало для девушки полной неожиданностью – у нее даже мысли не возникало, что в прошлом ее семьи могли иметь место подобные события. Ей казалось, что она стоит на вершине высокой горы, которую на протяжении тысячелетий складывали из тайн, и каждый последующий слой все прочнее запечатывал то, что было внутри. «Шила в мешке не утаишь», – почему-то вспомнила София, хотя все было как раз наоборот: родителям удалось сделать так, чтобы у нее не зародилось ни малейших подозрений, что что-то в ее происхождении нечисто. Все это выглядело как настоящий заговор. Позже, обдумывая услышанное, София решила, что об убийстве ее родной матери должны были знать десятки людей, но они на протяжении всех этих лет хранили молчание. И почему до нее не доходили слухи, которые неизбежно должны были бродить в тесном провинциальном мирке? Должно быть, за ее спиной люди шепотом говорили нечто вроде: «Бедная девочка! Интересно, она когда-нибудь узнает, кто ее настоящий отец?» Кроме того, несложно было вообразить все те злобные измышления, которые звучали в ее адрес из-за лепры. «Вы только подумайте, даже не одна прокаженная в семье, а сразу две!» С самого рождения на Софии лежало пятно позора, а она оставалась в благословенном неведении. Омерзительная болезнь, беспутная мать, отец-убийца… Девушка чувствовала, как отвращение выворачивает ее наизнанку. И то, что она ни о чем не догадывалась, никак нельзя было назвать благословением.
У Софии и мысли не возникало, что люди, сидящие сейчас перед ней, на самом деле ей не родители. Да и откуда было взяться такой догадке? Ей всегда казалось, что внешне она похожа и на Марию, и на Кирициса, – мало того, она не раз слышала это от других. Но оказалось, что с человеком, которого она всегда называла отцом, кровные узы связывали ее ничуть не больше, чем с первым встречным. София беззаветно любила своих родителей, но выяснилось, что они ей не родители, – и что, теперь ее чувства к ним должны были измениться? За один-единственный час ее мир перевернулся: прошлое растворилось, исчезло, и, оглянувшись назад, она могла увидеть лишь пустоту. Небытие.
Рассказ Марии София выслушала молча. К горлу девушки подступила и застыла там тошнота, но мысль о том, как, по-видимому, тяжело было Марии и Кирицису рассказать ей правду после всех этих лет, у нее так и не возникла. Это была ее правда, история ее жизни, которую они подделали, и она злилась на них.
– И почему вы не рассказали мне об этом раньше?! – наконец прервала она молчание.
– Мы хотели защитить тебя, – твердо сказал Кирицис. – Все эти годы ты прекрасно прожила, не зная об этой истории, так зачем надо было понапрасну тебя расстраивать?
– Мы любили тебя так, как могут любить ребенка только настоящие родители! – умоляюще произнесла Мария.
Ей с головой хватило бы и того, что ее единственный ребенок уезжал в университет, а тут еще стоящая перед ней девушка смотрела так, словно Мария была посторонней, а не человеком, который вырастил ее в любви и заботе. Они с Николаосом давно свыклись с мыслью, что София их ребенок, а то, что Бог не дал им собственных детей, заставляло их любить ее еще сильнее.
Но сейчас София видела в них лишь людей, которые всю жизнь ей лгали. Девушке было восемнадцать лет – возраст, когда мир часто воспринимается в черно-белом свете. Она сказала себе, что обязательно построит будущее, в котором все будет четким и определенным. Постепенно ее гнев сменился спокойной, холодной злостью, от которой стыли сердца людей, любивших ее больше всего на свете.
– До завтра, – сказала София, вставая. – Паром отходит в девять.
С этими словами София развернулась и вышла из комнаты.
Она проснулась очень рано и занялась последними приготовлениями к отъезду. В восемь часов они с Кирицисом молча погрузили ее багаж в машину. Все трое молчали и по пути в порт, а когда подошла минута прощания, София смогла выдавить из себя лишь несколько сухих слов.
– До свидания, – сказала она, поцеловав приемных родителей в щеку. – Я напишу.
В ней чувствовалась решимость, которая сказала Марии и Кирицису, что скорой встречи ждать не стоит. Они несколько раз напомнили девушке, чтобы та писала почаще, но было понятно, что в ближайшее время письма из Афин в их почтовом ящике не появятся.
Когда паром медленно отходил от причала, Мария подумала, что это самый тяжелый день в ее жизни. Все вокруг махали вслед своим близким, выкрикивая прощальные теплые слова, но Софии нигде не было видно: судя по всему, она забилась в какой-нибудь укромный уголок.
Не произнося ни слова, Мария с Кирицисом провожали судно взглядом, пока оно не превратилось в крошечную точку на горизонте. Пустота, которую они ощущали, была невыносимой.
Путешествие в Афины стало для Софии бегством от прошлого, от позорной болезни и неясной ситуации с родителями. И прошло несколько месяцев, прежде чем она нашла в себе силы написать им.
«Дорогие мама и папа!
Или мне называть вас тетей и дядей? Я совсем запуталась.
Простите меня за то, как я вела себя, когда уезжала. Честное слово, то, что вы рассказали, потрясло меня. Меня до сих пор подташнивает, когда я думаю обо всем этом.
Ну да ладно, я хочу сказать вам, что уже обустроилась на новом месте. Мне очень нравятся лекции, и хотя Афины намного больше, шумнее и пыльнее Агиос Николаос, я начинаю привыкать к ним.
Обещаю, скоро я напишу вам опять.
