Константин Лагунов - Больно берег крут
— Я ухожу, Владимир Владимирович. Четверть седьмого…
— Да-да, пожалуйста.
Покряхтел, поворочал непослушными плечами и медленно нехотя воротился к столу. Бездумно придвинул папку с бумагами, перебрал, перелистал целую кипу докладных, писем, информаций, заявлений, но заставить себя прочесть хоть одну бумагу — не смог. И снова подосадовал на то, что надо вот еще сидеть, ждать Рогова: потерпел бы тот и до завтра…
Ровно в половине седьмого приоткрылась дверь кабинета и на пороге встал Рогов. Темный, отлично сшитый костюм сидел на нем безукоризненно. Броско сверкали начищенные остроносые туфли. Короткую, могучую, загорелую шею плотно облегал поразительно белый воротничок, из-под которого разбегался круто вширь, заполняя весь вырез, яркий блестящий галстук.
Лицо Рогова, как и его наряд, показалось Черкасову торжественно-парадным. Ровные, тщательно подстриженные и причесанные волосы будто нарочно, для броской солидности, были прошиты седыми нитями и посеребрены у висков. Чуть тронутая рыжиной округлая подковка усов придавала лицу выражение мужественности и властности. Серые глаза смотрели приязненно, но чуточку грустно, утомленно.
Еле приметно поклонясь, с почтительным, приметным достоинством Рогов спросил:
— Разрешите войти?
— Проходите, пожалуйста. Садитесь.
Пока, аккуратно поддернув штанины, Рогов усаживался, Черкасов сложил бумаги в папку, застегнул ее и, выйдя из-за стола, подсел к небольшому столику, лицом к лицу с посетителем.
Они сидели друг перед другом. Один — собранный, подтянутый, целеустремленный, другой — устало размагниченный, вялый. «Если можно — покороче», — прочел в глазах секретаря горкома Рогов. Он и сам хотел бы поскорей освободиться от груза, который принес сюда, но не знал как, оттого и потянул за первую попавшую в руки ниточку: авось!
— Ранняя осень нынче, середина августа, а…
— Север.
— Да. Все не как у всех. Может и зеленое снежком накрыть.
— Вас-то уж зима врасплох не застанет.
— Научены…
Обстоятельно и неторопливо Рогов — словно бы за тем только и пожаловал сюда — стал рассказывать о досрочном завозе продуктов на зиму, о подготовке овощехранилищ и складских помещений, о реконструкции отопительной системы и еще о многом, без чего здесь не перезимовать. При этом Рогов не просто сообщал факт, но непременно, хоть очень кратко, а все-таки упоминал и о том, что было до того и что будет после. Со слов заместителя начальника НПУ по быту получалось, что все прорехи залатаны, все щели законопачены, все трещины зашпаклеваны — некуда зиме нос сунуть.
— Все это, правда, можно бы достигнуть меньшими силами и средствами, если бы хозяйство вели здесь не по-Робинзоньи.
— То есть? — сразу зацепился Черкасов, автоматически подтолкнув вверх дужку очков.
— Здесь четыре кулика на одной кочке примостились: геологи, нефтяники, строители, речники. У каждого своя энергосистема, своя коммунальная служба, свой общепит и торговля. И эти ходульные, криво скроенные, наспех сшитые удельные царства топорщатся, щетинятся, все время норовя друг к другу задом. А город-то у всех — один. Крохотный, лоскутный островок среди гиблых болот, и на нем — сорок тысяч жителей! Какой уж тут сервис? Вопиющий хаос! Безалаберщина и отсебятина…
Все это Черкасов, разумеется, знал, не раз и сам говорил и думал об этом, но где выход? — не ведал, оттого и уставился на Рогова с заинтересованным ожиданием: а вдруг да укажет желаемый ход главный бытовик Турмагана.
— Городу нужен один хозяин — горисполком. Чтоб не только участки под застройку выделял, но и держал в своих руках все коммунальное хозяйство, все службы быта…
Черкасов разочарованно отвел глаза и разом утратил интерес к рассуждениям Рогова. Чтобы управлять хозяйством вот такого необустроенного, разрозненного, на живую нитку сметанного Турмагана, городскому Совету надо иметь целую армию сантехников, электриков, дворников, пожарников, свое автохозяйство, ремонтную базу и прочее и прочее, чего у него нет и долго еще не будет.
— Непроходной вариант, Владлен Максимович, — бесцеремонно перебил Черкасов. — Этот груз по силам только вам, нефтяникам. И средства, и техника, и люди для этого — только у вас. А лоскутную четырехгранную империю придется пока терпеть. Пока! Нужна центральная котельная, городская телефонная станция, ГРЭС, ГЭС или ТЭЦ — все равно. Пока их не построим… А чтобы выстроить — нужны проекты, деньги, люди…
— Вот именно люди, — неожиданно горячо подхватил Рогов. — Маленький или большой человек, а раз он на месте, в деле, он — незаменим, Да-да! Незаменим. Только не все понимают это. К сожалению, не все. Оттого так и относимся к людям. Постоянные переработки. Ни выходных, ни праздников. Не всякий такое выдержит. Иной и споткнется, оступится. Тут бы его поддержать, подстраховать. А мы? Головой о стенку и за борт…
Говорил Рогов хоть неторопко, раздумчиво, но горячо, искренне. Широкий выпуклый лоб распахали извилистые морщины, брови сдвинулись к переносью, нависли над холодными серыми глазами, которые неотрывно следили за Черкасовым. Тот слушал напряженно, еле приметно согласно кивал головой, а сам силился угадать: зачем пожаловал Рогов? К чему завел этот разговор? Что прячет за правильными, нужными, но не новыми рассуждениями? Он — не трибунный краснобай, выступает редко, мало, неохотно, с чего ж его прорвало? Куда целит?.. С Бакутиным у них мир и лад. Дело бы какое, — давно высказал. Не иначе что-то личное, очень важное. Но что? И Черкасов вслушивался в интонацию, засматривал в серые глаза, пытаясь уловить подспудное, глубинное, скрытое. Когда Рогов заговорил о недобром отношении к специалистам, секретарю горкома почудилось, что сейчас-то вот он и услышит то, ради чего появился здесь этот подтянутый, мужественный, чуть-чуть надменный человек с низким, слегка разреженным голосом. «Н-ну! — мысленно поторапливал его Черкасов. — Не тяни. Выкладывай!» Но Рогов не спешил «выложить». Напротив, уловив обостренную настороженность собеседника, заговорил еще осторожней, как бы предварительно про себя взвешивая и примеряя каждое слово, прежде чем его выпустить. От общих рассуждений о невнимательности к людям Рогов перекинул легкий, но прочный мостик к новой теме — нехватке специалистов, неспешно и вроде бы неприметно сузил неохватное понятие — «специалист», замкнув его на сфере обслуживания, и опять вдруг заговорил о плохом, нечутком отношении к ним. Тут Черкасова осенило: «Прослышал о представлении нефтяников к наградам, пришел о себе напомнить». И, чтобы подтолкнуть Рогова, поддакнул, кивнул, и, видимо подогретый этим, Рогов заговорил легче, да вдруг и замкнул длиннющую тираду на работниках торговли.
— Изыми-ка из нашего быта продавца, торговца. А? — улыбнулся удовлетворенно и победно и тут же нахмурился. — Но мы его разве чтим? Нет. Торгаш — и только. Жмем и жмем на них. Культуру подавай. Гигиену обеспечь. Удовлетвори запросы и потребности! Но ведь и они — люди…
Опять потерялся Черкасов в догадках: куда метит? Осердился, потянулся за сигаретами. Приметив это, Рогов еще горестней стал оплакивать «беззащитных и безропотных» торговцев: и нечутки все с ними, и грубы.
«Ну, милый, я сыт твоими разглагольствованиями», — рассердился Черкасов и в лоб:
— Чем могу быть полезен, Владлен Максимович?
— Я к вам по делу… — наконец-то вышел Рогов на финишную прямую и сразу выстрелил в цель, — бывшего заведующего гастрономом Ершова…
— Которого посадили за…
— Да. Того самого.
Озадаченный Черкасов задымил сигаретой. Ершова давно исключили из партии, сняли с работы, отдали под суд. Никто не вступился за него тогда, полгода назад, и вдруг…
— Слушаю вас.
— Следствие закончено. Назначен суд. В обвинительном заключении — ничего сногсшибательного. Небольшая пересортица. Чего-то лишку, чего-то не хватает. Обычное явление в торговом деле…
— Так-таки и обычное?
— Во всяком случае вполне допустимое и объяснимое. На новом месте, с нуля поднять такой магазинище… Без накладок не обойтись. За это нужно наказывать, можно снять, понизить, но не в тюрьму же. Все осложняет история с этой девочкой. Старый дурак! Воспылал, возжелал и… пожалуйста: шантаж, использование служебного положения, принуждение…
«Какого черта лезете вы в это дело?» — вертелось на языке Черкасова, но он спросил:
— Чего вы хотите от меня?
— Говорят, вы дали указание сделать именно это главным пунктом обвинения. Вы же распорядились судить показательным судом, применив самую строгую меру…
— Я не указчик суду. Однако не скрою, просил об этом, — Черкасов поднялся, подсел к письменному столу и принялся убирать с него бумаги, рассовывая их по ящикам и папкам.
Верно поняв этот жест, Рогов обиделся на секретаря так сильно, что не смог скрыть обиды и та отчетливо прозвучала в голосе:
