Александр Шакилов - Культурный герой
— А что, — закричали откуда-то справа, — нацепили на девку костюм маскарадный. Знаем мы эти штучки!
Слева полетело надкушенное яблоко.
— Крыльями помаши, дура! — яростно шепнул Кир.
Ангел медленно поднял голову. Обвел сборище спокойным взглядом сияющих глаз, воздел над головой меч и, взмахнув крыльями — ветер пробежал по первым рядам, — воспарил к потолку, сопровождаемый верным лучом прожектора. Да и не надо было прожектора, потому что и меч, и доспехи Ангела, и сама его плоть бледно светились.
Толпа, после секундного молчания, разноголосо завыла. Сообразительный Максик в радиорубке врубил трек церковных колоколов, отбивающих набат. Кто-то бухнулся на колени.
— Последние дни настали, — прошелестело над собранием, — только отринувший власть нечистого спасется, остальным гореть в геенне огненной. К оружию, братья!
Духовенство подняло кресты и хоругви, гулко запели дьяконы. Протоирей собрался было служить молебен за победу православного воинства, но не надо было уже и молебна — подхватив кто винтовки, кто лопаты, а кто и выломанные тут и там доски и арматуру, народ хлынул по широкому коридору в направлении командного отсека, где заперлись агрессоры. Мимо Кира промчался радостный Максик. Кир подхватил его за шиворот и зашвырнул на броню, чтобы хилого поэта не затоптали. Броневик дернулся, зарычал, Вовка из глубин адского механизма проорал: «Поехали, что ли!» — и они поехали. Из боковых коридоров валили прослышавшие о восстании жители соседних секторов: рослые хохлы с обрезами и дробовиками, красная китайская конница, многоцветные, в веселеньких набедренных повязках африканцы, ковбои на Боливарах и без, гнавшие стада тяжело отдувающихся буффало, парижане в беретах и с триколорами, впереди — с обнаженной грудью Свобода, позади — панцеры, «Тигры» и «Пантеры», разудалый военный марш, где что-то про тринкен, фройляйн и фюрера, — стройными колоннами и поодиночке, они печатали шаг, наступали, летели, шли, и не было от них спасения и пощады.
Кризорги — существа практические — быстро осознали, что шансов на победу нет. Когда броневик достиг рубки управления, хвост последнего тушканчега мелькнул в дверях.
— Уходят! — заорал Максик.
— А нехай уходят, — отозвался высунувшийся из чрева машины Вовка. Сдвинул кожаный шлем на затылок и обтер рукавом потный лоб. — Пусть сваливают, твари дрожащие. Ковчег теперь наш.
— Куда они? — спросил Кир.
— Так к шлюпке спасательной. Тикать.
Кир соскочил с броневика и понесся за тушканчегами. Кризорги были быстры, летели на всех парах, на турбореактивных двигателях, окутавших узкий коридор перед шлюзом клубами ядовитого дыма. Кир закашлялся, однако преследование не остановил. Он почти опоздал — кризорги суетливо задраивали люк, когда Кир вывалился в шлюз и, размахнувшись, швырнул в отваливающую шлюпку взвизгнувшего шакаленка. Потом отскочил от автоматически захлопнувшейся двери и кинулся к иллюминатору.
Шлюпка, задрожав столбами многоцветного пламени, отчаливала от борта. Сине-зеленый диск Земли внизу был виден отчетливо, как на ладони, — и сквозь эту ладонь тянулась глубоко прорезанная линия жизни. Рушащаяся Стена. Отсюда, из космоса, не слышен был грохот, однако поднявшиеся в атмосферу клубы пыли на мгновение замутили сияние диска. А затем… из-под развалин, из шлака, из железобетонной арматуры, алюминия и титана вырвалось худое гибкое тело. Огромная, с пол-Европы, а может и больше, пепельно-серая поджарая сука отряхнулась и навострила уши. Она подняла треугольную башку и прислушалась к тонкому, едва различимому визгу щенка, доносившемуся из шлюпки. Присела на задние лапы, напружинилась, оттолкнулась — и взвилась в воздух, и гигантскими скачками понеслась за шлюпкой. Кир не стал смотреть, как острые зубы распороли обшивку суденышка, как едва различимыми блохами посыпались кризорги, и как мать облизала найденное наконец-то дитя, — и так все было ясно. Он отвернулся от иллюминатора и встретился взглядом с холодными глазами Ангела.
…Склад Ковчега оказался огромен, необъятен, бездонен, как небо. Последнее сравнение погрузило Кира в мало относящиеся к делу размышления. Почему, думал он, небо именно бездонно, а не, скажем, бескупольно? То ли люди чаще смотрят под ноги, чем вверх, то ли, напротив, с самого начала подозревали, что распростершаяся над ними голубизна — не крышка хрустального гроба, а путь в иные бесконечные миры.
Как бы то ни было, склад впечатлял. Наворовали кризорги от души. Слева обнаружился Empire State Building заодно со статуей Свободы и проливом Гудзон, справа — пустыня Сахара.
— Как же мы все это на место возвращать будем? — ужаснулся хозяйственный Вовка.
— А и не возвращайте. Берите себе, — щедро предложил Кир.
Самая Высокая Гора, ужатая, впрочем, до размеров небольшого холма — чтобы меньше места занимала, — нашлась в заднем ряду, недалеко от Каньона и Впадины. В тусклом свете электрических фонариков, которые заботливо прихватил в бэтээр Вовка, вершина горы стеклянно поблескивала. Капсула. Ангел шагал следом за Киром. Преодолев небольшой подъем, они подошли к капсуле, и Кир набрал код на передней панели. По хрусталю побежала трещина, и открылся люк.
Венька лежал на полу капсулы и спал. Он спал, свернувшись в неуютной позе эмбриона, подрагивали его ноги и ресницы, дыхание было частым и неровным. Наверное, ему снился кошмар. Кир отступил в сторону, пропуская Ангела. Ангел занес меч.
— Е, — сказал Вовка и отвернулся. Еще с давешней охоты он не терпел кровопролития.
Кир отворачиваться не стал, а потому увидел, как дрогнула рука Ангела. Медленно крылатое существо опустило меч и присело на корточки рядом с Венькой. Провело узкой ладонью по мокрым от пота, спутавшимся волосам.
— Чего это он?.. — вякнул Максик.
Венька проснулся. Распахнул глаза цвета горчичного семени, сел торчком, оглянулся диковато, щурясь на неожиданный свет. Потом он заметил Ангела, и лицо его просияло улыбкой:
— Ирка. Вот здорово. А мне снилось, что ты умерла.
— Ирка?! — Вовка крутанулся и уставился на небесного посланца. Кир покачал головой и приложил палец к губам.
— Я не умерла, — тихо сказал Ангел. — Я тебя искала. Столько лет искала и вот — нашла.
— Мы теперь всегда будем вместе? — с надеждой спросил Венька.
— Конечно, Венечка. Мы теперь будем вместе. Всегда.
Ангел поднял голову и протянул Киру меч.
— Я не могу, — неслышно, одними губами проговорило существо. — Я не могу убить его. Пожалуйста, сделай ты.
Кир сжал пальцы на холодной рукояти. Все остановилось. Ждали недоумевающие Максик и Вовка, ждал Ангел, поддерживающий Веньку за плечи, ждал бедный безумец в обсидиановой пирамиде, ждал Джентльмен в своей подвальной конурке, заставленной примусами, ждал сумрак под потолком и мрак за стенами Ковчега. Все ждали, и только Венька не ждал. Он счастливо улыбался. У него все — в кои-то веки — было просто замечательно.
Кир помахал мечом и, легонько прикоснувшись лезвием к Венькиному плечу, сказал:
— А я что? Другие зятья тещ бывало тиранят и уксусной кислотой травят. Я ж тебя отпускаю. — И, подумав, добавил: — Летите себе, голубки. Вселенная велика, авось больше не встретимся. — И еще подумав, Ангелу: — А теперь давай то, что мне было обещано.
Ангел улыбнулся. Он протянул Киру сжатую в кулак руку. Медленно разжал пальцы. Ладонь Ангела была абсолютно пуста — если не считать сухого репейного шарика, попавшего туда, наверное, из Венькиной шевелюры.
Кир рассмеялся.
Когда хрустальная капсула, уносящая Веньку и Ангела, с легким щелчком проскочила сквозь переборки, отделилась от туши Ковчега и шалой звездочкой исчезла за поворотом Млечного Пути, Кира засыпали вопросами. И он ответил: кое на что честно, но в основном как всегда. Потом они с Максиком и Вовкой пробились в рубку управления. Народ на Ковчеге праздновал вовсю, дым стоял коромыслом. По такому делу растаможили украинскую горилку, хозяйственные немцы поделились колбасой и сосисками, выкатили бочки квашеной капусты. Все стратегические запасы тушканчегов пустили на фейерверки, расцветившие пустоту вокруг судна голубым, зеленым и красным. Пили «Жигулевское», простое и облегченное. Плясали камаринского, польку-бабочку и канкан, а в американском секторе чуть не подрались, обсуждая ключевые отличия рэпа, хауза и хип-хопа. Звенели тамтамы. Били колокола. Сходились и вновь распускались комитеты самоуправления и комиссии по борьбе. В общем, все шло своим чередом.
В рубке Вовка удобно устроился в неудобном, по тушканской фигуре деланном, пилотском кресле. Положил звездой растопыренные пальцы на приборную панель. Собственно, никакой панели и не было, лишь по гладкому черному экрану бежали замысловатые иероглифы.
— Куда теперь? — спросил Кир.
