Илья Зверев - В двух километрах от Счастья

Пианистка. Ну как? Очень больно?

Саша. Ничего, все в порядке.

Пианистка. Я тоже пойду. Ладно? Я в эвакуации, в Чимкенте, два года грузчицей была. (Почему-то дрогнувшим голосом.) На базе Заготзерно…

Раскаты грома. Голоса из-за окна. Вбегает девушка с золотым зубом и Ира.

Ира. Что с вами?

Саша. Да ерунда… С рукой…

Ира. А ну-ка (берет его руку)… Вот так…

Саша. М-м-м…

Ира (девушке с золотым зубом). Подержите так, разрежем рукав.

Саша. Не режьте… Я попробую как-нибудь.

Ира. Сидите вы, ей-богу…

Саша вырывается и со стоном стягивает пиджак с руки, едва не падая на стул от боли.

Саша (злобно). У меня всего один пиджак. Можете вы понять?

Ира. А рук пятнадцать! Сидите смирно. (Достает из чемоданчика ножницы, разрезает рубашку, осторожно ощупывает его руку.) Вот так больно? А так?

Девушка с золотым зубом. Ну что у него?

Ира. Ничего страшного, вывих.

Девушка. Может, мне пойти к ребятам?

Саша. Конечно, иди, Тася. Спасибо тебе…

Ира. Идите, идите. (Та уходит.) Теперь, Саша, придется потерпеть. Я дерну.

Саша. М-м-м…

Ира. Ничего, милый, потерпите. И кричите, не стесняйтесь… (Снова резко рвет.) Ну вот и все… (Возится с бинтом, накладывает повязку.) Посидите немножко вот так…

Саша. Спасибо.

Ира. Я очень испугалась, когда вас здесь увидела. Но вообще странная вещь… Это, наверно, смешно, но я хотела… Ну, мне хотелось оказаться вам зачем-нибудь нужной… Хоть вот так…

Саша (почему-то зло). И бог помог, понадобились.

Ира (молча убирает ножницы в чемоданчик, застегивает его, расправляет свернутый в трубку плащ). Эх, вы… Я вам вот так, а вы грубите…

Саша. Я просто не люблю, когда легко говорят. И поют тоже — слова, как птички, вылетают…

Ира. Слова?

Саша. Слова. Самые тяжелые, за которые умирать надо, в огонь кидаться, не знаю, — все переворачивать… А они так… (делает порхающее движение пальцами здоровой руки).

Ира. Эх, вы… А если они правда, слова эти?

Саша. Все равно… Нельзя вот так… Спасибо…

Ира. На здоровье! Я пойду.

Саша. Всего хорошего.

Ира. Посидите спокойненько еще часок. Утром зайдете к доктору Фриду, он даст больничный.

Саша. Непроизводственная травма — платить не будут. Спасибо.

Ира. На здоровье (уходит).

Саша (как бы мыслит вслух). Я — осел!.. Но ничего не поделаешь, все правильно… (Новый раскат грома, шум ливня. Саша приподнимается, заглядывает в окно.) Ого, какой пошел!

В фойе вбегает совершенно взмокший Суворов, отряхивается, машет рукой Саше.

Саша. Добрый вечер.

Суворов. Добрый! Это не от вас бежала наша юная знакомая в таком расстройстве?

Саша. От меня.

Суворов. Ссорились? Что-нибудь серьезное или так, мелочи?

Саша. Серьезное.

Суворов (грустно). О-о, это хорошо. Это прекрасно, когда серьезное… А беда вот, когда мелочи. И почему небрит? И почему голос стал дребезжащий, и почему не куришь — мужчина должен курить, — и почему роман «Тишина» не читал? Вот тогда самая погибель. Тогда ничего не попишешь. (Вздыхает.) Да, брат, такое дело. (Он замечает на окне шахматную доску.) Давай, может, в шахматы сыграем? Да? По случаю хорошего дождя.

Саша. Нельзя: ребята сейчас вкалывают.

Суворов. И мы им больше поможем, если будем просто сидеть, без развлечений. (Саша угрюмо молчит.) Слушай, а что ты так странно сидишь, что с тобой?

Саша. Да рука… Уже вправили.

Суворов. Ну да, она ведь у тебя врач…

Саша. Почему у меня?

Суворов. Не знаю… Мне показалось. Ты не обижайся! Я бы не обиделся… (Саша пожимает плечами.) Мою Анну Григорьевну не помнишь? (Тот отрицательно мотает головой.) Ну да, ты еще маленький был… Не знаю, как тебе это объяснить… Вот живешь, и работаешь, и рвешься куда-то. И вроде знаешь, куда и за что…. Но все равно — надо видеть перед глазами и что-то совсем свое. Я это сто раз читал: мол, образ родины — это три березки у плетня или дом на косогоре. Ужасная банальность, но верно. (Подходит к окну, плотнее затворяет его.) А у меня это — одно лицо. Ну не знаю там, лезешь черт те в какую заваруху ради города в гнилой тундре. Потом строишь коксовые батареи ради подъема металлургии, потом до инфаркта бьешься с одним гадом ради справедливости… И всегда видишь перед собой это лицо… Хоть оно и не поедет в тот город, и плевать ему на коксовые батареи, и с тем гадом оно продолжает раскланиваться, говорит, что он милый и интеллигентный. А все равно видишь… как в турнирные времена, когда требовалось имя дамы, чтобы уехать протыкать кого-нибудь копьем. Так-то, Саша… (Усмехается). А она хорошая девушка, у нее глаза…

Саша. Да мы почти не знакомы… два раза виделись.

Суворов. Не аргумент…

Вбегают взмокшие ребята. Весело отжимают рубашки парни, девушки, смеясь, разглядывают друг друга, пытаются привести в порядок волосы. Все оживлены.

Первый парень. Ну как, Сашок?

Саша. Нормально.

Второй парень. Ты хорошо придумал — и орсу подмогнули, и вроде в маленьких поиграли, как в пионерлагере.

Третий парень. А у нас в лагере никакой работы не допускалось! Только игры и прогулки с вожатым. Тогда было такое направление…

Юлька. Ой, Мить, какой ты старый!

Девушка. Споем, а?

И ребята, продолжая свои веселые занятия — выкручивая рубашки, причесываясь, переобуваясь, — затягивают душевную песню. Звучит она совсем по-другому, чем те, торжественные, которые к смотру.

Хор.

А путь наш далек и долог,И нельзя повернуть назад.Крепись, геолог, держись, геолог,Ты ветру и солнцу брат…

Пашкин. Эх, если б вы так официально пели… Как для себя. (Хлопает в ладоши.) Хватит, ребята… Берта Соломоновна, давай еще раз «Мы слово даем»…

Пианистка берет бравурный аккорд.

Хор (величаво).

Мы слово даем увеличить приростОтныне на долгие го-о-одыСвиней и коров, баранов и коз,Рязанские животноводы…Свиней и коров, баранов и коз,Рязанские животново-о-о-ды…

Последние «о-о-о» звучат уже совершенно непристойно. Хористы ухмыляются, потом хохочут в открытую до стона, песня погибла, смотру — каюк.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Улица. Саша вприпрыжку бежит мимо садовой ограды, мимо скамеек, навстречу ему Виктор.

Виктор. Ты что, «Волгу» выиграл? Или женишься?

Саша. Нет, просто погода хорошая!

Виктор. А по-моему, так себе погодка: возможны осадки… И мне не нравится смотреть, как ты прыгаешь! (С внезапной злобой.) «И хочется смутить веселость их, и бросить им в лицо железный стих…» Кажется, так у Лермонтова?

Саша. Я не помню как. (Вдруг пугается.) А что случилось?

Виктор. Да ничего. Просто турбина наша… досрочная и всякая такая… стоять будет. Еще полгода минимум.

Саша. Перестань трепаться. Что случилось?

Виктор. Ничего… Просто зря спешили. Трансформатора нет. И не будет в ближайшее время…

Саша. Есть трансформатор.

Виктор. С одной стороны, как бы есть, а с другой, — его как бы и нету… Приняли под честное слово, так сказать, с закрытыми глазами… Надо было срочно отрапортовать. «К юбилею республики уникальный, первый в Европе, трехфазный…» Вот так. А ты говоришь — воскресник… Тьфу твой воскресник!

Саша. Слушай, это же подлость!.. Мы вкалывали как сумасшедшие… А Сухоруков…

Виктор. Какой там Сухоруков! Тут повыше! Совнархоз! Министерство! Черт те кто…

Саша. Хоть бы сам господь бог! Только драться! Вот будет в среду постройком, я встану и скажу…

Виктор. Нет, это я встану и скажу. Тебе по чину не положено знать такие вещи. Ты давай о своем воскреснике, а потом уж я…

Саша. А я только что то заявление аннулировал…

Виктор. Э-эх!

Саша. Ничего. Я покрепче напишу сейчас. Я так напишу, что Сухорукову…

Появляется Сухоруков.

Сухоруков. Здравствуйте. Что это, я легок на помине?

Саша. Значит, трансформатора нет, Яков Палыч? Просто железный сундук стоит вместо трансформатора. А мы, значит, зря…

Сухоруков. Почему зря? Вы свое дело сделали, сдали турбину досрочно. И пустят ее, когда потребуется. Это уже компетенция не наша с вами…