Мигель Сильва - Избранное
— Который путь выберем, станем захватывать земли для короля или пойдем на Перу, потрудимся для свободы людей? — спрашивает дон Фернандо всех, собравшихся на наш зов. — Пусть каждый из вас скажет, что думает, без боязни, и я верно буду следовать тому, за что выскажется большинство.
— Советую вам, храбрые мараньонцы, как старый солдат, повидавший на своем веку немало, — говорю я, Лопе де Агирре, — в сей решающий момент выбрать сражение за Перу и не искать больше для короля и его управителей золотых городов, ибо все это ложь и выдумки. Бог свидетель, в Перу мы найдем славу и могущество, а те, кому любо богатство, — и богатство. Вот какой мы должны сделать выбор, а не стоять на коленях перед тем или иным королем, который, не слушая доводов, отрубит нам головы, ибо никогда не простит того, что мы предали смерти его губернатора Педро де Урсуа.
Отец Энао в епископском облачении служил службу на алтаре, воздвигнутом посреди площади. После слов «ite misa est»[129] и благословения дон Фернандо предложил нам всем принести присягу пред лицом господа и собственной совестью:
«Клянемся Господу и Пресвятой Деве Марии, Матери Божьей, и святым апостолам, и священному алтарю, что будем помогать друг другу и способствовать, и все будем согласными в войне, которой собираемся пойти на королевства Перу, и что промеж нас не будет смутных и противоречивых суждений по ходу ее ведения; лучше умрем мы в сей войне, помогая друг другу, нежели любовные или родственные узы, или соображения преданности задержат нас или остановят; и всегда на всю войну генералом у нас будет дон Фернандо де Гусман, и мы будем ему повиноваться и делать все, что прикажет он и его командиры, под страхом преступить клятву, совершить бесчестие и навлечь на себя позор».
И снова дон Фернандо проявил чудеса великодушия:
— Если кто-то из вас предпочитает не идти войной на Перу, а продолжать открывать новые земли, я позволю им это, и пусть они выберут себе вождя, какого пожелают. А тех, кто захочет еще какое-то время оставаться с нами, я охотно доставлю на остров Маргариты, и не причиню им зла, и не покараю их. Величайшее мое желание и забота — чтобы клятву дали и поставили подпись лишь те, кто по доброй воле желает участвовать в этой войне.
Отец Энао, лживый монах, да гореть ему в аду злым огнем, у алтаря принимал присягу. Первым принес ее сам дон Фернандо, офицеры и солдаты один за другим последовали за ним, клали руку на священный алтарь, потом на молитвенник, торжественно гремели барабаны, плакали женщины, стоя в дверях своих хижин, я смотрел-всматривался в лицо каждого, кто подходил ставить подпись; Санчо Писарро прикрыл глаза, чтобы не видеть, как его собственная рука нарушала верность королю Филиппу; командору Хуану де Геваре не удалось скрыть своего нежелания, Педро Алонсо Каско остался на коленях, где стоял, чтобы не приносить присягу; Хуан де Кабаньас открыто признался, что не станет присягать; Антон же Льамосо, напротив, хотел расписаться два раза; мы, двести пятьдесят мараньонцев, обязались пред алтарем Иисуса Христа и поклялись положить все силы, а если понадобится, и жизнь, но завоевать для Перу свободу.
Говорю тебе, король Филипп, история с удивлением и восторгом поведает о том, что произошло в селении Бригантин, провинция Мачифаро, в дни, последовавшие за мартом месяцем года тысяча пятьсот шестьдесят первого. Мы, двести пятьдесят мараньонцев, отчаявшиеся, застрявшие в сельве у самой многоводной и страшной реки на свете, истерзаны бескормицей и болезнями, изранены и залатаны, как одежды на нищем, с немногими аркебузами и кинжалами и всего двумя судами, построенными нашими же руками, но нам не занимать духу и желания отречься от тебя и пойти на тебя войною, сиятельнейший король, самый неблагодарный и высокомерный суверен из суверенов, рожденных земною женщиной.
Чтобы пойти войной на Перу под справедливым предлогом и чтобы размах нашей измены короне и родине принял такие размеры, которые не позволят завтра никому из нас повернуть назад, нам необходимо отказаться от подданства тебе, твоей короне и скипетру, отказаться от Испании, поскольку она твоя родина и твое владение. Мы — солдаты Индийских земель, неудачливые вассалы, которых ты, король Филипп, точно так же, как вчера это делал отец твой, Карл, трудом сводишь в могилу и лишаешь законных наград, а уместно вспомнить, что в баскских землях этих причин достаточно, чтобы выйти из-под власти сеньора. Все мятежи в Перу, уж я-то знаю, и мятеж Гонсало Писарро, и Себастьяна де Кастильи, и Франсиско Эрнандеса Хирона, потерпели поражение потому, что ни один из этих людей не осмелился потрясти основы вассальной зависимости, все они побоялись бросить вызов и выставить своего короля против монарха Испании, поднять свой флаг, отречься от испанского флага.
Я, Лопе де Агирре, охромел и обгорел, защищая твои привилегии в сражениях с мятежным Франсиско Эрнандесом Хироном, я состарился и потерял зубы в силу естественных законов природы, мне не хватает молодости и осанки, которые должны быть у короля новой родины. Ничего, мы сделаем принцем Тьерра-Фирме, Перу и Чили нашего генерала дона Фернандо де Гусмана, он благороден и осанист, щедр и горд, а придя в Перу, мы возведем его на королевский трон и вырвем у тебя владения, которые по справедливости тебе не принадлежат. Больше божеских и человеческих прав царствовать в Перу у нас, конкистадоров и первопроходцев Нового Света, чем было их у гота Атаульфа на царствование в Испании, а кто теперь оспаривает права того удачливого победителя. И я говорю громко окружающим меня мараньонцам:
— Нам необходимо выйти из-под власти Испанского королевства, где мы родились, отказаться от подданства королю Филиппу, его сеньору и властелину. Нам надо признать нашим принцем и сеньором дона Фернандо де Гусмана и повиноваться ему, придя же в Перу, мы возведем его на королевский трон.
И заключаю следующим образом:
— Итак, я кладу начало и говорю, что отныне выхожу из-под власти Испанского королевства, подданным которого был; если имеются у меня какие-либо права, поскольку родители мои родились на землях Испанского королевства и суть вассалы короля дона Филиппа, то я отказываюсь от этих прав и не признаю более дона Филиппа моим королем и сеньором. Я не знаю его и знать не хочу, не хочу иметь его господином и повиноваться ему. Пользуясь полной свободой, я выбираю впредь своим принцем, королем и сеньором дона Фернандо де Гусмана, я клянусь и обязуюсь быть ему верным вассалом и умереть, защищая его как своего сеньора и короля. В знак и доказательство признания и повиновения я поцелую ему руку вместе со всеми, кто хочет подтвердить и одобрить сказанное мною и избрать принцем и королем дона Фернандо де Гусмана, ибо кто этого не сделает, ясно докажет, что хотение его не совпадает с его словами и клятвами.
Мараньонцы восторженно приняли мою речь и последовали за мной, и все мы направились в шатер к генералу Фернандо де Гусману, ставшему с того дня его превосходительством доном Фернандо, нашей волей законным принцем и королем, единственным владыкой Перу и всей Тьерра-Фирме, посвященным в сан голосами двухсот пятидесяти мараньонцев, которые вырвали сегодня у тебя, король Филипп, самую великую драгоценность твоей короны, самый чудесный кусок твоей империи.
Должен признаться, что достоинство и сановитость дона Фернандо де Гусмана намного превзошли все мои ожидания. Он не позволил целовать ему руку, когда мы гурьбой ввалились в шатер, чтобы рассказать все по порядку, как мы провозгласили его нашим принцем, он просто крепко обнял нас всех, и слезы умиления наполнили его глаза. Он дрожал от удовольствия всякий раз, когда кто-нибудь из нас называл его вашим превосходительством или принцем, и уж совсем таял, когда отец Энао, всегда безудержный в лести, пытался явно преждевременно величать его ваше величество.
Дон Фернандо превратил свой походный шатер в импровизированный королевский дворец, пожаловал дворянское звание Хуану Гомесу и Педро Гутьерресу, которые дома у себя, в Толедо и в Вальядолиде, были погонщиками мулов, и назначил трапезничим Алонсо де Вильену, который в прежние времена был свинопасом и вырос в Сиудад-де-лос-Рейес, не говоря уж о пажах и камергерах или старшем поваре, которым стала Мария де Монтемайор в благодарность за то, что умела жарить такие знатные пончики из юкки. Я говорю об этом весело, но без малейшей насмешки, ибо считаю дона Фернандо настоящим принцем и не сомневаюсь, что вскоре он станет королем одной из самых великих империй на земле, а посему у него довольно причин, чтобы править в свое удовольствие и тешить роскошью собственную гордыню.
Принц дон Фернандо щедро сулит награды и жалованья, которые в должное время выдадут из королевской казны Перу в соответствии с записью, сделанной его собственной щедрой рукой: «Я, дон Фернандо де Гусман, божьей милостью принц Тьерра-Фирме, Перу и Чили, жалую капитана Диего де Тираду двенадцатью тысячами песо в награду за выдающиеся заслуги в прошлом и в настоящем».
